Русская война 1854. Книга пятая (СИ) - Емельянов Антон Дмитриевич. Страница 20

— Боюсь, — Толстой больше не видел ничего страшного в том, чтобы признаться в подобной малости. Честность перед самим собой даже в таких мелочах бодрила, и граф уже начал подумывать, что не будет продолжать «Детство», несмотря на все хвалебные отзывы, а сразу напишет что-то новое.

— И я боялся, — неожиданно ответил Волохов. — А Григорий Дмитриевич — нет. Как узнал о смерти царя, так пришел и вписал в проект новое название.

— И никто его не остановил?

— Название написали на «Ките» в тот же день. А дальше никому уже не хватило храбрости приказать стереть царское имя. Ни Кирьяков, ни даже Горчаков — как узнали, оба только выругались да постарались пореже заглядывать в нашу сторону.

Через два часа, как и было обещано, Лев Николаевич был уже в небе. Вместе с ним летели еще 49 офицеров. Пятьдесят человек за один рейс, один рейс в два дня, полторы тысячи добровольцев в месяц — немного. Но даже такая мелочь, верили они, поможет их армии держаться. Держаться, пока не придет настоящая подмога. Или пока через месяц не встанут в строй еще три «Кита», а потом еще три… Разросшиеся воздушные верфи Севастополя работали 24 часа в сутки, 7 дней в неделю. Все, чтобы победить!

Князь не заметил, как уснул, и ему неожиданно приснился какой-то старый бородатый мужик с длинными седыми волосами. Он сверкал умными черными глазами, тряс сухим морщинистым кулаком и пытался уверить графа, что нельзя остановить зло насилием. Что это только порождает еще больше зла, словно угли в огромном паровом котле, который рано или поздно не выдержит и рванет, накрыв ненавистью и болью весь мир.

— Синод заставляет церковь говорить то, что нужно царю, но разве Христос не учил, что нужно подставить щеку? Принять даже несправедливую смерть, чтобы в итоге принести всем искупление и мир.

— Не мир я принес, а меч, — напомнил Лев Николаевич.

— То сказано не о железе, чтобы убивать своих сородичей, а о законе божьем, которое разделило поколения тех, кто не мог спастись, и тех, кому эта возможность представилась. Не стоит повторять слова писания, придавая им тот смысл, которого в них нет и не было.

— Но христиане сражались всю свою историю. Не ты ли в итоге пытаешься приписать нам то, чего в нас никогда не было?

— То ошибка, которая и не дала нам все это время прийти к богу. Он дал нам закон, и надо было просто следовать ему.

— Потому что мы его рабы? — Лев Николаевич чувствовал, что этот неизвестный старец говорит правильнее, чем он. Что он сам поступает невежливо и дико, но в то же время он не сомневался, что правда на его стороне. Просто пока ему не хватает мудрости, чтобы ее рассказать.

— А что плохого, чтобы признать себя рабом божьим? Разве не признаешь ты власть царя или генерала на войне?

— Они не называют меня рабом. Скорее сыном! И просят не умереть или терпеть муки, а выжить! — Лев Николаевич почувствовал, как внутри вспыхивает огонь. — Кстати, старик, а почему в Старом завете бог называл нас своими детьми, а в Новом — рабами? Что изменилось?

Старик не ответил. Жар, горящий в душе графа, изгнал его, а потом он проснулся и почувствовал, как взошедшее солнце начало греть его через боковые стекла.

— Константинополь внизу, — рядом раздался тихий шепот поручика Горохова, который вместе с графом тоже проходил обучение на бронированные машины, но получил место не командира, а мехвода.

— Как же наших мало… — Толстой разглядел небольшую полосу русских позиций с юга от древнего города. Такая маленькая и узкая на фоне огромного каменного гиганта, но ее хватало, чтобы сдерживать его. Страх перед русским оружием заставлял турок сидеть на месте, и этот пролет нового «Кита» лишь его усиливал.

«Мы уже прилетели не зря», — понял граф и принялся вглядываться дальше, словно надеясь увидеть через все Мраморное море клубы дыма от грохочущего там сражения.

* * *

Я уже почти неделю торчу без дела, и это выматывает хуже любого боя. А еще ночные гости — приходят, забирают мои бумаги. Якобы тихо и незаметно, но от такого шума не проснулся бы только мертвый. И ведь не скажешь ничего…

— Господин полковник! — от окна раздалось еле слышное шипение, и я открыл створки.

Еще две моих головных боли. Первая — окно, через которое в любой момент можно уйти куда угодно. Свобода, которая так манит, но которая поставит крест на всем, что я мог бы официально сделать в России. А вторая неприятность…

— И ведь поймают вас однажды и всыпят, — я протянул руку и помог забраться ко мне двум детишкам.

Мальчишка — совсем маленький, ему, кажется, нет еще и десяти, а девушка, которая, подобрав юбки, забралась следом, постарше. Ей вроде бы уже пятнадцать, но эти двое особо о себе не говорят. Представились: Евгений и Александра, князь и княжна Романовские. Я уточнил, точно ли не Романовы, те захихикали, и так бы мы и расстались, если бы мелкий не наткнулся на наброски «Звездного десанта».

Теперь они ходят ко мне каждый день, чтобы послушать продолжение истории. Засыпают вопросами, а мне это помогает держаться.

— Господин полковник, — Евгений с ногами залез на кресло. — А расскажите еще раз про звезды. Вот есть солнце, луна — это понятно. А остальные? Неужели мир может быть настолько большим? Но разве бы тогда его смог создать бог?

— Когда-то люди жили на небольших территориях вокруг Средиземного моря, и бог у них был тем же, что и у нас сегодня. Сейчас же мы открыли весь земной шар, словно из одной Москвы выросли до всей России, и несмотря на это можем перелететь от южных морей до северных быстрее, чем когда-то гонцы скакали из одной провинции Римской империи в другую. И это мы — люди. Неужели бог способен на меньшее?

— Но если звезд тысячи, — задумалась Александра, — то кто мы на фоне их всех? Крохотные песчинки, которые совершенно не имеют смысла. Зачем богу следить за нами тогда? И хватит ли даже у него на это сил?

— То, что мы осознали, что величие бога больше, чем мы думали раньше, вовсе не повод сомневаться в его силах, — я пожал плечами. — Лучше подумайте о другом. Какие чудеса мы можем встретить в других странах земного шара, а какие будут ждать нас на других планетах? Разве одно это не повод мечтать о том времени?

— Но вы пишете книгу про войну, — напомнила девочка, и Евгений, который было отвлекся от разговора, разом встрепенулся.

— Потому что все наши открытия новых стран на земле закончились именно ей, и мы должны быть готовы.

— Неправда, — покачала головой девушка. — Я же слушала все, что вы написали. Там не про ужасы. Их даже в рассказах о Севастополе, что присылают некоторые литераторы, побольше будет. Нет, вы пишете про мечту, про любовь, про бесконечную дорогу, где каждый может найти место для себя.

— Кто-то живет мирно, кто-то сражается, потому что империя всегда должна расти, — тихо ответил я. — И пока это так, пока она живет, в ней будет место для всех нас, какими бы разными мы ни были.

— Скучно, — Евгений начал капризничать. — Полковник, а расскажите лучше, чем закончилась высадка на захваченную жуками планету.

— Действительно, хватит о грустном… — я улыбнулся. — Огромный звездный корабль достигал в длину почти километра. Когда носовая его часть уже освещалась всходящим над диском планеты солнцем, на задней еще царила мгла. В космосе нет воздуха, поэтому звуки не расходятся, но, когда десятки огромных шлюзов открылись, выпуская тысячи десантных кораблей, показалось, что само пространство вздрогнуло…

Они слушали меня с открытыми ртами, и мы чуть не пропустили, когда с той стороны двери раздались шаги. К счастью, дети быстро прячутся, и их не заметили. А вот меня уже знакомый адъютант Константина оглядел с ног до головы, а потом неожиданно выдал:

— Его императорское величество ждет вас. Мне приказано привести.

Я тут же поднялся на ноги и тоже оглядел себя. А ведь если бы не дети, то был бы сейчас заросшим и всклокоченным, а так — издалека можно и за столичного офицера принять. Мы вышли из выделенных мне покоев и направились куда-то по запутанным коридорам Зимнего. По пути я не удержался.