Иван Московский. Том 3. Ливонская партия. Страница 5

Атаман, видя, что никакого эффекта от его слов нет, отломил сосульку и метнул её в лицо Семёна, чтобы отвлечь того перед атакой. Но Семён присел, и крупный кусок льда очень неприятно ударил Кирьяна в плечо, осушив ему левую руку.

И тут атака.

Но у разбойничков ничего не вышло. Семён присел, как почувствовав, что будет атака. И не просто присел, а сделал при этом выпад, через что насадил атамана на свой шомпол, пробив тому в живот.

Тут же отвернулся назад, выдернув клинок. И сразу же атаковал ударом наотмашь, рубанув по шее того супостата, что пытался достать Кирьяна сбоку. Раз. И тот, выронив дубинку, схватился за шею, откуда фонтанировала кровь из рассечённой сонной артерии.

Кирьян и сам не сплоховал. Обычный короткий тычок. И ещё один разбойничек упал с пронзённым бедром. Там ведь не шило. Там пусть и узкий, но меч, отчего рана выходило довольно широкой. Однако из-за хорошо прокованного гранёного наконечника «тыкал» этот меч замечательно.

И тут с улицы в переулок влетел десяток всадников. Городская стража. Государь уделял внимание безопасности столичных жителей, поэтому уж что-что, а патрулирование улиц Москвы организовал.

– ВСЕМ СТОЯТЬ! – рявкнул десятник. – Что здесь происходит?

– Эти на нас напали, – прохрипел атаман, – пытались отнять сани, которые мы с торжища везли.

– Врёт! – воскликнул Семён. И распахнул тулуп, под которым находился полукафтан в королевских цветах, а на шее аккуратно покоилась медаль Мужества. – Я и Кирьян Зайцев – командиры артиллерии. Вступились за купца Ефима, которого эти ухари грабили.

– Грабили бы, прирезали и телегу угнали, – процедил атаман.

– Господин десятник, – подался вперёд купец. – Истинно говорит Семён сын Безухов. Грабили меня эти молодчики. А не убили сразу, потому что денег в санях не нашли. И пытали – куда я их дел.

Несколько секунд десятник думал. После чего холодно и жёстко произнёс, обращаясь к разбойникам:

– Сложить оружие!

– Господин десятник! – прохрипел раненый атаман. – Упустишь же разбойников.

– Вот сейчас пройдём к дежурному и разберёмся.

– Бей… – процедил атаман и попытался достать откуда-то выхваченным ножом близь стоящей лошади по ноге. Но не успел. Семён ткнул его шею эспадой.

И завертелось.

Но ненадолго. Потому что против десятка конной городской стражи в доспехах и с палашами да двух офицеров с эспадами эти разбойнички ничего не смогли сделать. Слишком быстро их перебили…

– Бывай, Ефим, – хлопнув на прощанье старому знакомому по плечу, произнёс Семён. Пожал руку десятнику. И отправился дальше – куда и планировал. Кирьян же, несмотря на рану, последовал за ним. Рука, правда, левая висела плетью. Но раз собрался идти знакомиться с сестрой друга-приятеля, то из-за такой мелочи не стоит отступать.

Десятник же недовольно поморщился, глядя на эту банду, что лежала на снегу. Уже не первый раз такое. И как ему кажется, их становится всё больше. Отчего-то разбойнички стали промышлять вот так – группами. И где? В самой Москве. Приходят под видом разнорабочих, да вот так и шалят, зажимая купчишек по углам. Иной раз в дом какой лезут. Причём, что любопытно, они все из довольно удалённых городов. Даже не из московской провинции. Он уже докладывался об этой неприятности. Но ничего сделано не было. То ли не донесли выше, то ли королю нет дела. Впрочем, учитывая занятость Иоанна свет Иоанновича, что как белка в колесе мечется, десятник был склонен к мнению «недонесения». А значит, что? Правильно. Нужно искать способ сообщить о том королю. Вряд ли он обрадуется, но такое беспокойство в столице ничего хорошего не сулит. Никому не сулит. А ну как на послов нападут? Или ещё на кого? Ведь вон уже, даже на носителей эспад бросаются. Совсем обнаглели…

Глава 2

Бернхард фон дер Борх въехал в столицу королевства Русь с крайне кислым выражением лица. Москва была всё ещё деревянным городом. Причём очень рыхлым, раскинувшимся на большой территории целыми островками. Формально их к самой столице не относили, называя сёлами или отдельными посадами, но фактически ей считали.

Иоанн прикладывал немало усилий к тому, чтобы город потихоньку становился каменным. Но люди сами так строиться не хотели, ибо дорого и кирпича али иного строительного материала острая нехватка. А за свой счёт он перестраивать город пока не спешил, из-за чего и разносил деревянную застройку такими вот островками, окружая их земляными валами. С мыслями о том, что, ежели супостат какой ворвётся, особо ему не разгуляться.

Для ландмейстера же всё это выглядело весьма дико на контрасте как с его родной Вестфалией, так и с Ливонией. Там ведь каменного строительства было много, и выглядело это всё зело богато. А тут… село какое-то. Да, большое. Да, даже «на выпуклый глаз» очень богатое. Да, с белокаменной крепостью, которая прекрасно просматривалась издали. Но всё равно – село. И ему было тошно от одной мысли, что теперь он должен подчиняться владельцу этих мест.

Тошно, но страшно. Ибо рассказы очевидцев о битве при Вильно его пугали немало. И то, как бесславно сложило свою голову имперское рыцарство, пошедшее в наём, тоже. И гибель крупного войска швейцарцев, которых он хоть и презирал, ибо козопасы, но уважал за ярость и упорство.

Странное сочетание чувств.

Впрочем, кое-что Бернхарда радовало. Это дороги.

Если там, за пределами московской провинции, их считай, что и не было, просто направления, едва обустроенные, то здесь всё интересно. Да, это были грунтовые дороги, но нормально устроенные на насыпях, да с мостами через реки с оврагами, отчего продвижение резко упростилось, ускорилось, да и вообще стало комфортнее. Ведь вдоль больших дорог, по которым ливонское посольство и двигалось, в пределах московской провинции стояли трактиры – небольшие гостиницы с «точками общепита» при них, что позволяло теперь размещаться делегации на ночлег с большим удобством. Частью в тёплых помещениях, а частью пусть и на улице, но в пределах огороженного пространства, что немало защищало от пронизывающего до костей февральского «бриза». Ну и столоваться проще, пусть и за звонкую монету.

Здесь же, в непосредственной округе Москвы и в её пределах, ситуация стала ещё лучше, потому что дороги шли с твёрдым покрытием из простой щебёнки трамбованной, кое-где просматривавшейся, оголившейся при оттепелях. Да и убирали дороги тут активно, не так чтобы совсем от снега очищали, но никаких завалов не имелось. Так – небольшой слой плотного, хорошо укатанного и утоптанного снега. Не более.

Добрались.

Разместились в крупном трактире, что стоял у въезда в город. В старый город – тот самый посад, который в 1471–1472 годах пытались разорить поляки с литовцами. Его Иоанн окружил высоким земляным валом, организовав просторные проездные ворота со стражей, прикрытые парными полубастионами. Так что теперь уже так просто не наскочишь и не пошалишь. Да, вне всяких укреплений тоже стояли какие-то постройки. И много. Но ничего ценного. Во всяком случае, все более-менее ценные производственные объекты и важные склады укрывались как минимум валами…

Ждать аудиенции пришлось недолго.

Уже на второй день по приезду Иоанн их принял в гриднице. Там Бернхард вновь покривился, но уже меньше. Ибо старался своей кислой мордой лица не портить ещё даже не начавшиеся переговоры.

Поздоровались.

Кратенько так. На полчаса. Что короля безумно бесило, но он пока эти ритуалы не отменял, ибо они были общепринятыми.

– Признаешь ли ты решение Виленского мира?

– Не в моей власти его опровергать, – уклончиво ответил Бернхард.

– И ты готов принести мне вассальную клятву?

– Я верный служитель нашей святой католической церкви и не принадлежу сам себе.

– Иными словами, ты отказываешься?

– Я этого не говорил. Но…

– Что?

– Представляя часть католического ордена, я не имею права приносить вассальную клятву никому, кроме католика. Да и до решения Папы я не имею прав вообще её никому приносить. Ведь я ландмейстер ордена, а не его гроссмейстер.