Душа. Никто, кроме тебя - Селезнёва Алиса. Страница 7

Учёба в университете вошла в привычное русло. Я строчила лекции, отвечала на семинарах и начала очень-очень осторожно осваивать программирование. Си++ нравился мне гораздо больше Pascal, и в последние две недели я уделяла ему особенно много времени. С Верой мы теперь виделись только на парах, проводили вместе перемены и ходили обедать. До Маши и Лёши мне больше не было дела. Так или иначе, Вера оказалась права: я высыпалась, имела личное пространство и, самое главное, не беспокоилась из-за пропажи продуктов и открытой форточки. Порой, глядя вслед хихикающим Машинам подругам, я размышляла о том, что она, возможно, даже сослужила мне некую службу, выставив меня вон из общежития. О деньгах, которые приходилось отдавать за съём жилья, в такие моменты я старалась не думать.

А ещё я старалась не думать о своей личной жизни, точнее, об её отсутствии.

В день моего заезда Николай Андреевич сразу предупредил, что стерпит всё, кроме парней, остающихся у нас на ночь.

– Считай меня ханжой, – произнёс он тогда ровным, безапелляционным тоном, – но на разврат в квартире закрывать глаза я не стану.

После такого заявления щёки мои покрылись густым румянцем, а в голове тут же замелькали воспоминания, в которых комендант общежития бросала на мою кровать бумагу о выселении из комнаты. Наводил он обо мне справки или нет, я не знала, но на всякий случай пролепетала что-то вроде: «Да у меня и нет никого, чтобы на ночь оставлять». Но Николая Андреевича, по-видимому, такой ответ мало устроил, потому что, глядя мне в глаза, он продолжил и причём без всякого намёка на шутку:

– Если нет ухажёра сегодня, это не значит, что он и завтра не появится. Ты молодая, симпатичная девушка, поэтому просто запомни одно-единственное правило. Хочешь встречаться с парнями, встречайся на нейтральной территории.

Вздохнув, я кивнула и пообещала самой себе раз и навсегда запомнить эту не то просьбу, не то приказ, просто и на всякий случай, потому что объект для свиданий не появился у меня ни через неделю, ни через месяц…

– В студенческой библиотеке ты никого не подцепишь, – сокрушалась Вера, сверля глазами кипу книг в моих руках. – Кино, бары, клубы, спортзалы, на худой конец университет. Мы, слава богу, не в педагогическом учимся, и здесь полным-полно парней. Вон взгляни хотя бы на Алека. Какое тело, какие губы, и, судя по взглядам, которые он на тебя бросает, замутить он явно не против.

Но на Алека я смотреть не хотела. Почему-то глядя на всех этих парней в рекреации, на скамейках в парке и на ступеньках перед корпусом, я вспоминала лицо Романа. Его чёрные, как ночь глаза, и длинные изогнутые веером ресницы. Временами эти воспоминания казались мне наваждением. Не то, что бы он мне нравился. Да и как он вообще мог нравиться? Всегда такой хмурый, строгий и… старый, но в прищуре его глаз, изгибе бровей и губ было что-то такое, что выделяло его среди других и заставляло снова и снова думать о нём…

– Сегодня мне совсем некогда гулять, – с улыбкой произнесла я, оборачиваясь к Николаю Андреевичу, – работы много, а вечером я собираюсь побаловать Вас кое-чем вкусным.

Вчера хозяин квартиры угощал меня тортом, и сегодня мне хотелось отплатить ему чем-то не менее хорошим.

– Звучит заманчиво. – Глаза старика просияли весёлыми искорками. – Роман ещё в прошлое воскресенье принёс свиную вырезку. Может, запечём её в духовке?

– А если гуляш? Да с картошечкой? – Я радостно потёрла ладонями. – Или лучше с пюре?

– Можно и гуляш. – Он пожал плечами. – Пойду-ка, разморожу мясо в раковине.

Но, как только дверь за Николаем Андреевичем захлопнулась, в комнату тут же просочился Пёс и как обычно улёгся на середину ковра с таким видом, будто всё здесь вместе со мной принадлежит только ему.

Первые две недели Пёс очень сильно раздражал меня. Всякий раз, когда Николай Андреевич отдыхал у себя или просто уходил по делам на улицу, он тащился в мою спальню. «Следит что ли?» – порой мысленно задавалась вопросом я, терпя его обнюхивания и сосредоточенные взгляды, особенно в моменты моих разговоров по телефону. Впрочем, рычать или кусаться он не пробовал и чаще всего просто лежал около кровати или стула, изредка пытаясь облизать мне пальцы.

– Ищет внимания молодой симпатичной девушки, – смеялся после моих рассказов его хозяин, – я-то что? Старьё… Руки трясутся, ноги уже давно не те. А ты – кровь с молоком, вот ему и понравилась. Но ты не бойся – не укусит. Я вижу. Чувствую. Он смышлёный пёс, хотя и породы в нём ни на грамм нет. Мать и отец – оба уличные, но он умный. Я давно это понял. Да и не со всеми он такой. Кроме тебя, только одного человека так принимает.

Что это за человек, я спросить не осмелилась. Может быть, Николай Андреевич имел в виду Романа, а может, соседского мальчика или кого-то совсем мне незнакомого, с кем иногда он подолгу говорил по телефону, закрывшись у себя в спальне.

Тем не менее постепенно к чудачествам Пса я привыкла и даже начала находить в его поступках определённое удовольствие. В конце концов, у нас свободная страна, и он может лежать, где хочет. Главное, чтоб не мешал делать уроки и не лаял по пустякам.

***

– Помочь чем? – Николай Андреевич замер в дверях кухни, поглядывая в сторону сковородки, скворчащей на плите.

С тех пор, как он заходил ко мне, прошло уже порядка двух часов. Я закончила с контрольными и порезала мясо, а теперь вовсю тёрла морковку и собиралась шинковать лук.

– Если есть желание, можете почистить картошку. Я возьму кетчуп?

– Бери, что хочешь. – Николай Андреевич, достав свой любимый нож, принялся очищать от кожуры уже тщательно вымытые мной клубни.

Мы сели ужинать примерно минут через сорок, и следующую четверть часа он поглядывал на меня так, словно видел впервые.

– Невкусно? – уже почти ощетинилась я, когда он наконец донёс свою ложку до рта, предварительно зачем-то прикрыв глаза. – Простите, я, наверное, некрасиво выложила пюре.

– Напротив. Очень красиво. – Николай Андреевич улыбнулся, тщательно пережёвывая попавший ему в рот кусочек мяса. – А кто научил тебя готовить именно так? Ты взяла не томатную пасту, а кетчуп и не использовала муку для соуса. Обычно в столовых и в детских садах кладут её, чтобы возникла подливка, а у тебя получилась зажарка из овощей.

Не зная, что ответить, я прикусила губу и принялась размазывать пюре по тарелке.

– Вы скажите, как Вам нравится. В следующий раз я сделаю…

– Нет-нет. Мне так нравится. Очень нравится. – Николай Андреевич отложил ложку и, поставив правый локоть на стол, подпёр кулаком подбородок. – Моя дочь всегда готовила именно с кетчупом и зажаркой, поэтому я и спросил: кто тебя такому научил?

– Да никто не учил! Само как-то вышло. Я, если честно, мало что умею, но гуляш всегда хвалили.

Мой голос походил на писк котёнка. Николай Андреевич, как обычно, говорил мягко, но аппетит у меня всё равно пропал, и я с трудом дожевала остатки ужина.

– А она снова там… – как-то резко сменил тему для разговора мой собеседник, и мне пришлось оторвать взгляд от замученной вилкой тарелки.

– Она?

– Женщина, которая роется в мусорке. Почти каждый день там бывает. Не замечала?

– Нет. – Я махнула рукой. – Бомжиха какая-то, наверное. Ищет бутылки.

Выражения лица Николая Андреевича изменилось, из задумчивого став печальным и немного рассеянным.

– Не спеши развешивать ярлыки. Подчас всё бывает не таким, как кажется. Повезло тем старикам, у которых кто-то есть на этом свете. Мне помогает Роман, да и не работаю я всего полтора года. Пенсию долго удавалось откладывать, а вот у неё совсем никого нет. Мы живём в ужасное время, Света. Эта женщина всю жизнь честно работала в детской поликлинике медсестрой, а теперь вынуждена рыться в мусорке.

Подавшись вперёд, я нечаянно стукнулась ногой об угол стола и прикусила губу, чтобы не застонать от боли. Время, отпущенное на вопросы об этой женщине, безвозвратно кануло в лету. Я изо всех сил тёрла ушибленное колено, и Николай Андреевич, вероятно, решил, что мне не интересны разговоры о людях, находящихся за чертой бедности.