Измена. Отбор для предателя (СИ) - Лаврова Алиса. Страница 28

— Ивар, — окрикивает она меня в дверях.

Я поворачиваюсь и смотрю ей в глаза.

— Что?

— Как давно ты был с женщиной?

— Что?

— Когда ты последний раз овладевал женщиной?

— Я не собираюсь…

— Я познакомилась с одной симпатичной девочкой из твоей обслуги, дочь садовника, думаю, она тебе понравится. Возможно она взбодрит твою плоть и разгонит твою печаль, сынок.

Мать снимает с ветки большую черную виноградину и кладет себе в рот. Я вижу ее накрашенные губы и мне становится неприятно смотреть на то, как она жует, водя ртом из стороны в сторону. А ведь это моя мать, я должен любить свою мать, ведь так?

— Она ждет тебя в твоих покоях. Ее родители не против. Хотя, кого бы это волновало.

Я, не говоря ни слова, выхожу из столовой, чувствуя какое-то странное опустошение внутри. Девка, дочь садовника… А ведь я хотел ее сам. Почему же, когда мать решила подложить ее под меня, я испытываю только раздражение? Что изменилось?

Вхожу в свои покои и вижу ее.

На ней маленькое красное платье с соблазнительно приспущенным плечом. Пухлые губы и пронзительно голубые глаза. Боится, опускает взгляд. Едва заметно дрожит. Выглядит как подарок на день рождения, не хватает только ленты.

Я подхожу к ней и поднимаю рукой ее за подбородок, заставляя посмотреть мне в глаза.

— Как тебя зовут?

— Калери, — говорит она дрожащим голоском. Ее губы похожи на спелые вишни, так что хочется впиться в них. Чувствую, как внизу живота едва заметно растет напряжение. Раньше она бы уже стонала, принимая меня в себя. Но теперь…

— Что ты тут делаешь?

Она смущается и пытается отвести взгляд.

— Смотри в глаза, — приказываю я.

— Ваша матушка, она сказала, что нужно ждать вас здесь, что вы изволили…

— Чего изволил?

— Попользоваться…

От этого слова внутри меня что-то как будто обрывается.

— Дура, — говорю я, чувствуя нарастающую внутри злость. То ли на себя, то ли на мать, то ли на эту глупую девочку.

То ли на Элис…

Элис

— Когда войдем в зал, советую вам говорить, только если обратятся напрямую. Особенно это касается тебя, Клементина. Надеюсь, это понятно. И советую вам говорить правду. Он страшно не любит, когда врут, — голос Блэйка звучит серьезно и сурово и я сразу же вспоминаю холодную сталь ножа, которым он ранил меня в день испытания.

— У меня нет ни малейшего желания разговаривать, ни с тобой, ни с твоими дружками. — говорит Клем и отворачивается.

— Никаких выходок. Делай все, что говорят и веди себя смирно, — приближает он свое лицо к лицу Клем.

— Я поняла, поняла, — почти выплевывает она слова.

Лицо Блэйка становится мягче, когда он смотрит на меня.

— Я постараюсь сделать так, чтобы все прошло гладко.

— А что там будет? — спрашиваю я, чувствуя, что внутри начинает нарастать беспокойство.

— Старик посмотрит на вас и оценит. Не бойся. Это не страшно, потому что за вас буду ручаться я.

Блэйк с силой толкает высокие двери, на которых изображены резные капли и ведет нас внутрь высокого зала. Здесь, в дворце инквизиции царит такая гробовая тишина, что эти залы кажутся давно оставленными гробницами.

Яркие лучи солнца пробиваются сквозь пыльную взвесь, создавая почти осязаемые столбы золотого света, пересекающие зал наискосок.

Сначала я не замечаю его. Но потом движение выдает живого человека, сидящего на небольшом деревянном кресле посреди зала.

Блэйк подводит нас к нему и осторожно трогает за плечо.

Древний сутулый старик в мантии, расшитой золотом и драгоценными камнями, под весом которой, ему, похоже, тяжело даже дышать. поднимает голову и смотрит на нас подслеповатыми глазами. Постепенно взгляд его проясняется и он каркает скрипучим старческим голосом, звучащим так, словно рвут бумагу.

— А, Блэйк, это ты, проклятый греховодник. Где тебя носило?

— Я был в монастыре, как вы и приказывали, епископ, — говорит блэйк склоняя голову.

— А… Ну да, я приказывал. Конечно приказывал. И как у них прошло в этот раз? Удалось кого-нибудь вытащить?

— Я смог спасти двух, они сейчас со мной.

Старик переводит глаза с Блэйка на нас.

— Новенькие мышки? Да? — старик облизыывает губы серым языком и поднимает голову, чтобы лучше видеть нас.

Я вижу бегающие серые глазки старика, и они кажутся неестественно живыми на его древнем, испещренным глубокими морщинами лице.

— Ну-ка сними с них капюшоны. Мои старые глаза видят все хуже. Дай посмотрю, что удалось выловить.

Блэйк сдергивает с нас капюшоны, отчего Клем раздраженно дергается, но остается стоять на месте, помня слова Блэйка.

Старик пристально смотрит сперва на Клем, потом на меня, словно пытаясь впитать то, что видит. От этого взгляда у меня возникает такое ощущение, что меня раздевают и я чувствую себя головй, мне хочется закрыться руками, спрятаться, уйти отсюда, чтобы только он перестал смотреть. По спине пробегают мурашки.

Он указывает ключковатым пальцем с длинным отросшим ногтем на меня.

— Вот эта хорошенькая, сладенькая… Я таких люблю. Ну-ка подойди сюда, девочка, посмотрю получше.

Я смотрю на Блэйка и он едва заметно кивает. Я хочу прочитать в его глазах, что все будет хорошо, но они ничего не выражают, его лицо теперь словно каменное, и никаких эмоций на нем распознать нельзя.

Делаю три шага вперед, приближаясь к старику.

— Меня зовут епископ Финч, — говорит он, хватая мою руку и разглядывая пальцы.

— А как зовут тебя? Они же не успели отнять твое имя, не так ли? Не успели утопить тебя и скормить твой разум моллюску?

— Она выплыла, — вмешивается Блэйк, — я дал ей драконово золото.

— Хорошо… Хорошо… Не зря потратился, Блэйк. У нее такие руки, словно она не из простых. Мягкая нежная кожа. Как тебя зовут, дитя?

— Элис, — говорю я, и чувствую, что мой голос звучит неестественно, сухо и безжизненно.

— И как же ты попала в монастырь? Как позволила отстричь свои волосы? Неужели тебя вытащили из борделя?

— Я…

— Она не из борделя, — перебивает меня Блэйк. — Она явно из благородных, судя по всему.

— Я вижу, что из благородных. Вот та, вторая, сразу видно, обычная шлюха, но эта… И как же тебя угораздило? Расскажи мне, дитя.

Он поглаживает мою руку и я содрагаюсь от отвращения, мне ужасно хочется выдернуть ее из его хватки, но я знаю, что делать этого не стоит.

— Я попала туда по недоразумению, приехала в город, попытать счастье, чтобы поступить в академию, но связалась с нехорошими людьми и…

Я лихорадочно пытаюсь придумать какую-нибудь правдоподобную легенду, но чувствую, что слова мои звучат крайне неубедительно.

— Знаешь как мы называем таких как ты? — обрывает он меня громко, так что его голос эхом проносится по залу.

— Нет.

— Ведьмами. И как правило, таких, как вы, мы обычно сжигаем, если находим.

Я пытаюсь выдернуть руку, но он вдруг вцепляется в нее так крепко, что его длинные ногти пропарывают мою кожу.

— Не дергайся, — скрипит он. — И говори правду. Кто ты такая?

— Вы делаете мне больно, — говорю я, смело глядя в глаза епископу.

Я краем глаза вижу, как КЛем дергается, но Блэйк останавливает ее, держа за плечи.

— Тихо, тихо, — говорит он, — успокойся.

— Какие дерзкие девушки, Блэйк, тебе попались на этот раз, — улыбается епископ Финч. — Настоящий огонь. Мне нравится. Что посоветуешь с ними делать? Сжечь сразу и посмотреть, как они будут корчиться в огне, или послушать их лживое чириканье?

— Они могут быть полезны, — говорит Блэйк бесцветным голосом, удерживая брыкающуюся и визжащую Клементину.

— Выруби эту суку, наконец, — морщится епископ, — у меня голова болит от бабьего визга.

Блэйк со вздохом сжимает руку и рубин на шее Клем загорается ярко красным, после чего она теряет сознание, обмякая в его руках.