Подарок на совершеннолетие (СИ) - Бергер Евгения Александровна. Страница 9

— Вообще-то, если хорошо поразмыслить, — русалкой в этой сказке окажусь скорее я сам…

Девушка вскидывает брови.

— Ты, в самом деле? Это еще почему же? — улыбается она.

— Да потому что русалки, подобно мне, тоже не способны передвигаться по суше… Их стихия — вода.

То, что задумывалось как шутка, превращается в гимн жалости к себе… Совсем не на это я рассчитывал. Становится стыдно. Я бы, наверное, даже покрылся испариной, не находясь в этот момент по шею в воде…

Боже, какой же я болван! Самый последний, невыносимый болван.

Я настолько взвинчен, что упускаю тот момент, когда Эстер отталкивается от бортика и подплывает вплотную ко мне… Ее тонкие щиколотки задевают мои ноги, ее рука ложится на мое предплечье:

— Ты комплексуешь из-за своих ног? — спрашивает она.

Конечно, я комплексую. Разве может быть иначе?!

Но вслух не произношу ни звука — просто не могу. Слишком близко находится ко мне идеальное тело Эстер с соблазнительно выпяченными вперед грудями, почти упиравшимися в мою грудь…

— Ты думаешь, такого, как ты, нельзя полюбить? — продолжает она. — Все это ерунда! — припечатывает следом. — Я не вижу твои бездействующие ноги, Алекс, — я вижу ТЕБЯ. — Потом подается вперед и целует меня прямо в губы… Я едва успеваю втянуть воздух, в глазах темнеет от долго сдерживаемого дыхания, электрический разряд прошибает меня до самых кончиков пальцев ног…

— Эстер, — воздух покидает мои легкие вместе с любимым именем, и я обхватываю голову девушки руками, углубляя свой… первый, свой самый первый в жизни поцелуй до полного погружения в жаркое тепло ее идеального рта.

У меня дрожат пальцы рук… и поджимаются (ну и бред, право слово!) пальцы все на тех же обездвиженных ногах. Я почти ощущаю это…

— Это твой первый поцелуй? — интересуется Эстер, отстраняясь, чтобы дать нам обоим отдышаться. Щеки у нее алеют — впервые вижу ее такой.

— Что, все было настолько плохо? — мне легче отшутиться, чем признать очевидное. Эстер и так все понимает без слов…

— Вовсе нет, очень даже наоборот, — и проводит рукой по моим щекам. — Ты хорошо целуешься, — заговорщически шепчет в самые губы, вызывая мурашки на моем теле.

— Я тренировался на кофейной чашке…

Эстер начинает смеяться.

— Ты меня разыгрываешь! Быть такого не может…

И я покорно признаюсь.

— Разыгрываю… самую малость.

Она снова смеется, встряхивая мокрыми волосами, брызги так и летят мне в лицо, с напрочь приклеенной к нему обалдевшей улыбкой абсолютно и бесповоротно влюбленного парня.

— Хочу, чтобы ты запомнил свой первый поцелуй, — снова шепчет она мне. — Запомнил каждый миг этого чудесного дня…

— … и каждую пять этого бассейна, — добавляю я, — поскольку теперь он для меня будет неизменно связан с тобой.

Она снова улыбается… на секунду меняясь в лице, а потом без предупреждения впивается мне в губы новым поцелуем. Я мгновенно забываю об этом скачке настроения, с опьяневшим неистовством отдаваясь новым ощущениям, ставшим доступными благодаря чудесной девушке рядом со мной.

Кладу руку на плавный изгиб ее талии, провожу вдоль бедра, задевая хлипкие завязки бикини… Все это, как неожиданно сбывшаяся мечта, от которой у меня напрочь сносит «крышу»!

Даже сейчас, два дня спустя, я улыбаюсь, припоминая каждый момент того волшебного дня, и только приближение серого «лексуса», целенаправленно скользящего в сторону нашего гаража, заставляет меня взять себя в руки и переключить режим влюбленной улыбки на приветственную.

Шарлотта машет мне в приоткрытое окно автомобиля, и я понимаю, что впервые тягочусь ее скорым присутствием в нашем доме: рядом с отцом и Шарлоттой невозможно будет повторить наши с Эстер водные забавы, от одного воспоминания о которых уже начинают гореть щеки.

— Алекс! — Шарлотта, загоревшая и крайне счастливая, заключает меня в свои удушающие объятия. — Как здорово снова вернуться домой. Ты скучал по мне хоть немного?

Уф, прежде мне бы и врать не пришлось, а тут вот… надо.

— Каждую секунду каждого дня! — выходит почти правдоподобно.

— Лжец! — Шарлотта качает головой, и я вдруг понимаю, что за этим воспоследует: — Слышала, у тебя было чем себя занять, — она подмигивает мне из-за широкой челки. — Крайне неожиданные обстоятельства…

Из гаража появляется мой отец с двумя огромными чемоданами, и я избегаю необходимости мгновенного ответа на этот весьма прозрачный намек… Отчего-то слова «крайне неожиданные обстоятельства» глубоко уязвляют меня: они как будто бы вопиют о том, что у калеки вроде меня в принципе не может быть девушки, а уж такой красивой как Эстер, так и подавно, и Шарлотта как будто бы именно на это и намекает… Только я знаю, что это не так, но настроение все равно портится.

— Здравствуй, Алекс! — отец сжимает мое плечо, и я чувствую в нем напряжение, которого прежде между нами не наблюдалось. Так, а это еще что такое?

— Привет, па! Как отдохнули?

— Очень хорошо. А сам ты как?

— Отлично. Не менее хорошо… — Мы на секунду замолкаем. — Я испек клубничный пирог. Хотите?

— Еще как хотим! — восклицает Шарлотта с повышенным энтузиазмом и берет моего отца под руку. — Пойдемте греть чай…

Меня наполняют дурные предчувствия, и Шарлотта подтверждает их, когда неожиданно шепчет мне на ухо:

— Давай поговорим в комнате с бабочками. Пожалуйста…

Отец поднялся переодеться, чайник вот-вот закипит, а я, скрипя сердце, направляюсь за Шарлоттой.

— Может не надо, — произношу с порога, предпочитая не ходить вокруг да около.

— Не надо что, Алекс? — якобы не понимает она, и эта роль ей совсем не идет, о чем я и сообщаю своими нахмуренными бровями. Шарлотта тут же сдается:

— Просто мы все волнуемся за тебя, вот и все.

— Не понимаю, о чем здесь стоит волноваться… — В этот момент я почти зол на Шарлотту и манерничать с ней не собираюсь: — Мы с Эстер нравимся друг другу, и я не думал, что вы станете так… волноваться, — делаю особое ударение, — на этот счет… Думал, вы порадуетесь за меня… Выходит, просчитался. Отец поэтому такой смурной, тоже волнуется за меня? — еще одно особое ударение.

— Алекс… просто пойми… мы ее не знаем, а ты…

— Что я? — мне хочется, чтобы она закончила предложение, чтобы высказала истинную причину своей озабоченности. «Алекс, калекам не на что рассчитывать! Опомнись». — Что я? — повторяю снова. — Калека? Ты это хотела сказать?

Шарлотта краснеет.

— Ты не калека, Алекс, не надо так говорить, — и голос как еле теплящиеся угли под слоем золы.

Я не хочу быть жестоким, но это выходит помимо воли:

— Помнишь, как ты стеснялась меня, когда мы впервые отправились в кинотеатр? Ты готова была сквозь землю провалиться, когда нас застукали твои подруги из университета… А Эстер не такая! Она не видит во мне калеку…

— Алекс, ты все неправильно понимаешь, — Шарлотта качает головой и кажется очень расстроенной. — Дело не в том, кто ты… мы просто не хотим, чтобы тебе разбили сердце!

Я презрительно фыркаю.

— Вот только не надо строить из себя мою мамочку, ладно?!

— Я и не думала, — вспыхивает она. — Ты мой лучший друг, Алекс, и я просто переживаю за тебя…

— Если ты действительно мой друг, — говорю Шарлотте самым серьезным голосом, на который только способен, — то ты порадуешься за меня… Ведь я впервые счастлив, впервые за долгое время, понимаешь меня? — она коротко кивает. — Рядом с Эстер я живу полной жизнью. Рядом с ней все по-другому… Ты должна понять меня лучше любого другого! Просто вспомни себя, хорошо?

Она снова кивает, и мне немного совестно за те нечестные приемы, к которым мне пришлось прибегнуть, но и они с отцом тоже должны понять меня: я от Эстер не отступлюсь… Она слишком много для меня значит.

— В таком случае, быть может, ты пригласишь ее на обед, — предлагает вдруг Шарлотта. — Возможно, если мы познакомимся и узнаем ее получше, то нам будет легче… смириться с твоим неожиданным взрослением! — улыбается она грустной улыбкой.