Тринадцатый император. Дилогия (Авторская версия) - Сомов Никита. Страница 15

— Не стесняйся, Володя, подойди поближе, посмотри.

Мой адъютант несколько смутился и покраснел, но все же, влекомый любопытством, свойственным юности, подошел к столу и принялся разглядывать скупые строчки, выведенные на конвертах. На каждом красовалось «Лично. В руки» и фамилия адресата. Пять писем, пять адресатов.

«Владыке Филарету, митрополиту Московскому и Коломенскому».

«Графу Игнатьеву Николаю Павловичу».

«Графу Муравьеву Михаилу Николаевичу».

«Барону Унгерн-Штернбергу Карлу Карловичу».

«Князю Васильчикову Александру Илларионовичу».

Судя по тому, как округлились глаза Барятинского, список адресатов произвел на него впечатление. Не желая, чтобы эффект пропал даром, я, чуть повернувшись, забрал со стола последний, шестой конверт, скрываемый прежде моей фигурой от взгляда флигель-адъютанта, и протянул его Владимиру.

— А это письмо я хочу, чтобы вы доставили лично, — смотря ему прямо в глаза, сказал я. Взгляд князя скользнул по конверту и застыл, прикованный к фамилии адресата.

На бумаге конверта моей рукой было выведено:

«Фельдмаршалу князю Барятинскому Александру Ивановичу. Лично. В руки».

Стояла теплая осенняя погода. Мелкий дождик моросил уже четвертый день, и в воздухе стоял запах мокрой, прелой листвы. Немолодая серая в яблоках коняжка мирно цокала копытцами по вымощенным мокрым камнем мостовым славного города Дрездена, волоча за собой коляску с придремывающими кучером и одним пассажиром. Князь Владимир Анатольевич Барятинский, прикрывая глубокие зевки тыльной стороной ладони, обтянутой белой шелковой перчаткой, лениво осматривал город сквозь окно экипажа. В сон клонило немилосердно. Последние дни князь спал урывками, благодаря чему сумел преодолеть расстояние от столицы Российской империи до этого сонного прусского городка всего за четверо суток. Причина этой спешки покоилась в конверте, подшитом к внутренней стороне его мундира. Конверт сей был вручен Владимиру Анатольевичу его другом и патроном, еще недавно цесаревичем Николаем Александровичем Романовым, а ныне императором Всероссийским Николаем II. Но было бы неправдой сказать, что только верноподданнический долг двигал князем. Не менее важным было чувство родственной обязанности, которой способствовало имя получателя доверенного князю конверта — адресатом был генерал-фельдмаршал, князь Александр Иванович Барятинский, приходившийся Владимиру родным дядей.

Владимир дядей по праву гордился. Несмотря на славную, древнюю историю княжеского рода Барятинских, природных Рюриковичей в пятнадцатом поколении, мало кто, упомянутый в семейных анналах, достигал такой славы и известности, как Александр Иванович. Барятинские всегда были на виду в русской истории, особливо сей род прославился борьбой с мятежниками. Яков Петрович Барятинский, стойко сражавшийся с бандами Тушинского вора под началом М. В. Скопина-Шуйского и погибший в бою с поляками, Юрий Никитич, разгромивший Стеньку Разина, Даниил Афанасьевич, тоже сражавшийся с разницами, а также усмирявший мятежи черемисов и сибирских инородцев. Однако слава Александра Ивановича шагнула еще дальше. Фельдмаршал, герой кавказской войны, победитель Шамиля, миротворец Кавказа. Доблесть и заслуги его были отмечены высочайшими орденами Св. Андрея Первозванного, Св. Александра Невского, Белого Орла, Св. Владимира 2-й, 3-й и 4-й степени, Св. Анны 1-й, 2-й и 3-й степеней, Св. Георгия 3-й и 4-й степени и иностранными почетными наградами. Если бы еще не эта неприятная история с грузинской княжной…

Владимир недовольно поморщил губы, вспоминая об этой истории. (Прим. автора — подоплека истории с грузинской княжной дана по мемуарам С. Ю. Витте). Это случилось три года назад, когда дядя его пребывал на посту наместника Кавказа, и одним из адъютантов его, в чине полковника, был некто Давыдов, женатый на урожденной княжне Джамбакур-Орбелиани. Княжна была миниатюрна, мила и по-грузински красива. И сорокапятилетний фельдмаршал, признанный дамский угодник, влюбился, да так пылко, как бывает только в ранней юности. Кончилась же эта история тем, что наместник, подобно горцу, умыкнул ненаглядную грузинскую княжну у законного мужа, вывезя ее за границу. Куда и сам вскоре отправился «на лечение».

Разумеется, генералу этого так просто не спустили. В одно мгновение он оказался фигурой non grate как при дворе, так и на светских раутах. Отсутствие благоволения знаменитому родичу ощутили на себе и остальные члены княжеского рода. Впрочем… Письмо, ощущаемое приятной тяжестью возле сердца, дарило молодому адъютанту большие надежды на возвращение высочайшей милости к мятежному дяде.

Коляска тем временем подъехала к ажурным, кованым воротам особняка, снимаемого в Дрездене Александром Ивановичем для себя и своей зазнобы. Выйдя из экипажа и расплатившись с кучером, Владимир остановился перед высокой решеткой ограды, ожидая, когда его заметят. Через пару минут к нему вышел немолодой, бородатый слуга в поношенном, но бережно подшитом сюртуке на германский манер, суконных штанах, полосатых гольфах и деревянных башмаках.

— Доложите господину о важном госте! Депеша из Санкт-Петербурга! — скороговоркой проговорил молодой князь по-немецки, нервно пристукивая каблуком по камням мостовой.

Молча поклонившись, слуга исчез в недрах особняка и вскоре явился вновь со связкой ключей. Отперев ворота перед уже не скрывавшим своего нетерпения гостем, он неторопливо зашагал в сторону здания, жестом показав следовать за собой.

Владимир по аккуратно расчищенной от опавшей листвы, выложенной плиткой дорожке подошел к потрескавшейся входной двери и вошел в дом. В прихожей царил полумрак, и князь, глаза которого еще не успели привыкнуть к отсутствию света, с трудом нашел удаляющуюся спину слуги. Торопливо проследовав за ним, Владимир, задевая предметы мебели, прошел к лестнице на второй этаж. Слуга остановился перед тяжелой дверью из мореного дуба и, усмехнувшись в густую, с сединой, бороду, глухо пробасил:

— Велено подождать!

«Да он русский, — мелькнула невольная мысль князя, — а я перед ним по-немецки распинался. Конфуз-с».

Скрипнули петли, слуга проскользнул в комнату и через пару мгновений из-за стены раздался приглушенный бас:

— Зови его, Осип. Зови!

Не дожидаясь приглашения, князь шагнул через порог. Прямо напротив него на широком низком диване сидел крепкий, начинающий лысеть, мужчина чуть старше сорока, в красном венгерском халате, подвязанном широким черным кушаком. На колени его был накинут теплый, в шотландскую клетку плед. Рядом, по левую руку от дивана, стоял небольшой резной столик красного дерева, на котором лежала свернутая, явно только отложенная газета.

— О, Володенька! Давненько не видел тебя, мой дорогой! — Александр Иванович Барятинский, а это был именно он, вставая, радушно поприветствовал племянника. Мужчины обнялись, похлопав друг друга по спине, и обменялись рукопожатиями.

— Ну! Рассказывай, рассказывай, с чем приехал? Неужто просто повидать старика? Или же мне верно денщик мой сказал, что депеша у тебя из Петербурга? — спросил Александр Иванович, вновь присев на диван и жестом предлагая племяннику расположиться в кресло напротив.

— Истинно так, дядюшка, — сказал Владимир, — к стыду своему, не из родственной почтительности, а волей государя нашего, Николая Александровича, послан к вам был, — коротким движением достав конверт с письмом и протянув его дяде, молодой князь присел в указанное место, заставив старенькое, порядком продавленное кресло поскрипеть пружинами.

— Ты это брось, — рубанул недовольно Александр Иванович, принимая конверт, — стыда в том, чтобы службу нести, нет и не было никогда. А про кончину государя нашего, Александра Николаевича, слышал я, пусть земля ему будет пухом, — добавил он перекрестясь, обернулся к столику, беря с него нож для писем и вскрывая конверт.

Вынув из конверта листки письма, Александр Иванович, щурясь, пробежался по первым строчкам и недовольно нахмурился.