Тринадцатый император. Дилогия (Авторская версия) - Сомов Никита. Страница 18

— Извините, но я тороплюсь, мне необходимо зайти в свой кабинет перед заседанием, — перебил я его.

— Вы позволите мне проводить вас?

— Да, конечно.

— Должен заметить вам, ваше императорское величество, что вы просто превосходно выглядите. Глядя на вас, никто и не подумает, что совсем недавно вы были серьезно больны. Думаю…

— Дмитрий Николаевич, прошу прощения, что перебиваю, но у меня есть к вам несколько вопросов. И раз уж мы встретились, то, пользуясь случаем, мне хотелось бы задать их вам.

— Я весь во внимании, ваше величество, — изобразив живейший интерес, старик подобрался и расправил плечи.

— Вы не могли бы объяснить мне, почему информация, которую предоставляет мне Канцелярия, либо не полна, либо, напротив, чрезмерно подробна?

Проблема выдаваемой из канцелярии информации меня действительно серьезно волновала. Пока я был в Гатчине, каждый день фельдъегерем доставлялись пять-шесть пакетов с документами, требующими монаршего внимания. Пакеты были весьма солидного размера, каждый по весу тянул на килограмма три-четыре. И если бы не привычка человека XXI века обрабатывать огромный объем информации «по диагонали», выхватывая только суть, не задерживаясь над деталями, я просто утонул бы в бумагах.

Кстати, в этом было существенное мое отличие от людей XIX века. Заметил, что матушка, братья и все остальные окружавшие меня люди читали несколько иначе. Они концентрировали свое внимание на каждой строчке, каждом слове, вдумывались в них. Если мне требовалось несколько секунд для того, чтобы прочитать страницу текста, то у других — несколько минут. Зато если у меня по прочтении оставалось лишь общее восприятие текста и главные его мысли, то остальные могли почти дословно воспроизвести прочитанное.

Так или иначе, проблем с объемом документов у меня не возникло. Зато они возникли с их сортировкой. Не знаю, вина в том фельдъегерей или же бумаги изначально передавались из Канцелярии в таком виде, но внешне этот процесс разбора документов напоминал, простите за аналогию, копание в мусорном баке. Отчеты департаментов, записки министров, проекты указов, результаты ревизий — все это было перемешано и утрамбовано в пакеты без какого-либо, даже самого элементарного признака порядка. Я вываливал весь этот ворох на ковер в спальне и пытался хоть как-то отсортировать. Вылавливал важные документы из общей кучи и, прочитав, откладывал у сторону. Особо важные убирал в папочку, дабы всегда были под рукой. Но просто сортировкой дело не заканчивалось. Разложив более-менее содержимое пакетов по стопкам, мне было необходимо проверить, ничего ли никуда не завалилось. И это была абсолютно насущная необходимость! Потому как в первый же день я выловил очень важную записку о состоянии российских железных дорог из объемного труда по описанию казенных земель на Дальнем Востоке, где и обычных дорог-то не было! Сия записка была сложена вчетверо и, видимо, использовалась в качестве закладки. А второго дня отчет о расходовании средств II отдела Е.И.В. канцелярии был мною найден (признаюсь, случайно) за переплетом (!) бухгалтерской книги министерства государственных имуществ. Как он туда попал — ума не приложу, но тут уж явно не фельдъегерская служба была виновата. Все это наводило на вполне определенные мысли. И, как вы сами понимаете, текущее положение дел меня совершенно не устраивало.

На мой, казалось, совершенно справедливый, упрек Блудов разразился речью в стиле faisait la phrase. (Разглагольствовал (фр.). Никогда не думал, что можно так непонятно отвечать на ясно поставленный вопрос, однако графу это блестяще удалось. Из его объяснений я уловил только основную мысль — Блудов обещал исправиться и лично все проконтролировать.

— Быть может, у вас еще остались какие-то вопросы ко мне, которые вы желали бы задать, прежде чем приступите к этому бесконечно скучному прослушиванию заседания Комитета министров? — спросил граф.

— Нет, практически не осталось. А что, Дмитрий Николаевич, неужели и вправду мне придется скучать? — я был несколько удивлен таким поворотом.

— Разумеется, нет! Как можно подумать такое? — смотря мне прямо в глаза, искренне возмутился Блудов.

— Постойте, но ведь вы мне только что сказали про безумно скучное прослушивание заседания Комитета министров?

— Именно так! Абсолютно верно! Именно это я и сказал, просто невыносимо скучное и унылое заседание, — энергично кивая головой, подтвердил граф.

— А разве это не подразумевает, что мне придется скучать?

— Что вы! Разумеется, нет! — честно глядя мне в глаза, отвечал он.

Я был в полном недоумении и усомнился, слышим ли мы друг друга, поэтому решил на всякий случай уточнить.

— То есть вы хотите сказать, что заседание Комитета министров бесконечно скучное, но мне скучать не придется? Я верно вас понял?

— Совершенно! Отдаю должное вашему блистательному уму, о котором я не раз слышал от ваших воспитателей.

— Э-э-э, — вот теперь я запутался окончательно, — Дмитрий Николаевич, потрудитесь объяснить мне, что это значит.

— Что вы подразумеваете под «это», ваше императорское величество?

— Под «это» я подразумеваю вопрос: «Почему мне не придется скучать на этом безумно скучном заседании?»

— А, вот вы про что! Дело в том, что есть множественное количество административных единиц, принадлежащих к Его Величества Императорской Канцелярии, стремящихся создать обстановку наилучшего благоприятствования и удобства для вашего императорского величества, и оградить ваше Императорское величество от многих ненужных для предоставления вашему вниманию сведений, ввиду не сравнимой ценности Вашего времени, должного тратиться на обдумывание вашего императорского величества гениальных и всеобъемлющих государственных идей.

На этой фразе меня заклинило окончательно. Я недоуменно посмотрел на него.

— Не понял, что вы, собственно, имели в виду. Не могли бы вы повторить вашу фразу? — попросил я, имея в виду, что мне требовалось объяснение.

— Нет ничего проще! — расплылся в улыбке Блудов. — Как уже было сказано, есть множественное количество административных единиц, принадлежащих к Его Величества Императорской Канцелярии, стремящихся создать обстановку наилучшего благоприятствования и удобства для вашего императорского величества, и оградить ваше императорское величество от…

— Довольно! — Я потряс головой, надеясь добиться ясности мысли, и еще раз обратился к Блудову. — Я хорошо вас слышу, Дмитрий Николаевич, я не понимаю, что вы говорите!

— Но ваше величество! — беспомощно разводя руки, недоумевающе смотрел на меня граф. — Послушайте, я же говорю, что дело в том, что есть…

— Нет, это вы меня послушайте, — закипая, рявкнул я. — Еще раз спрашиваю вас, почему мне не придется скучать на этом «безумно скучном заседании»?

— Ваше величество, это же очевидно!

— Блудов! — окончательно разъяренный, заорал я так, что задрожали стекла. — Вы сейчас что, издеваетесь надо мной?

Я никогда не видел и вряд ли когда-нибудь увижу даже в театре столь бесподобного образца оскорбленной невинности. Дмитрий Николаевич остановился перед дверью во дворец и дрожащими губами, держась рукой за сердце, прошептал:

— Ваше величество, я и в мыслях не допускал даже тени насмешки.

К сожалению, залезть в его мысли я не мог, но вот искренность его ощущал замечательно. Нет, он не издевался. Видимо, долгая карьера привела к тому, что граф, сам того не подозревая, говорил исключительно на профессиональном чиновничьем жаргоне, абсолютно недоступном пониманию тех, кто говорит на нормальном русском языке. Мне даже стало немного стыдно, что я наорал на старика.

— Дмитрий Николаевич, возможно, вы извините мне поспешность некоторых моих выводов, приняв во внимание, что я не очень хорошо знаком с работой Комитета министров. Думаю, вам не составит труда несколько перефразировать ваш ответ, для того чтобы он был более доступен для понимания не… — я все никак не мог придумать вежливый синоним канцелярской крысы.