Крупные формы. История популярной музыки в семи жанрах - Санне Келефа. Страница 21

Не думаю, что стоит грустить по поводу этой эволюции. Жанры меняются, и существование преимущественно “черных” жанров в Америке, стране с белым большинством, на математическом уровне гарантировало, что возникнут и, наоборот, преимущественно “белые” жанры. Почему бы рок-н-роллу не стать одним из них? Удивительнее то, что он в культурном плане оказался более разнообразным, чем того ожидали его первые поклонники. Подобно мотоциклам или татуировкам, рок-н-ролл выглядит по-разному в разное время и в разных местах. Одной из самых неожиданных рок-н-ролльных историй последних десятилетий стал взлет христианского рока. Первым христианским рок-альбомом, получившим платиновый сертификат за миллионный тираж, стала пластинка “To Hell with the Devil” 1986 года канадской хэйр-металлической группы Stryper, не отличавшейся особой деликатностью: ее участники прямо со сцены бросали в толпу карманные Библии. Но в середине 1990-х и в 2000-е к успеху в мейнстриме пришло уже новое поколение христианских рокеров: это не только Creed, но и Jars of Clay, P. O. D., Switchfoot, Evanescence, Daughtry, The Fray и Lifehouse. Правда, многие из них, в том числе Creed, отвергали термин “христианский рок”, потому что не хотели, чтобы на них вешали ярлыки. И, разумеется, в рок-музыке всегда было немало христиан, в зависимости от того, что вы вкладываете в это определение: Боно, фронтмен U2, всю карьеру пел о своей христианской вере и о своих не менее христианских сомнениях в ней. Но чем дальше рок-мейнстрим уходил от своих контркультурных корней, тем менее примечательным выглядело христианство в его контексте: во главе двух самых успешных рок-групп недавнего времени, The Killers и Imagine Dragons, – прихожане Церкви Иисуса Христа Святых последних дней, ранее известной как Церковь мормонов, и поклонникам, кажется, все равно. А может быть, в XXI веке фанаты рока просто стали тащиться от добра больше, чем от зла.

Обратная сторона шума

У рок-н-ролла был и другой путь. Летом 1969 года журнал Newsweek торжественно рапортовал о двух событиях. Одно попало и на обложку: королева Елизавета II возложила корону на голову своего сына, принца Чарльза, официально сделав его наследником британского престола. Но внутри журнала, на его последних страницах, говорилось о кое-чем более интересном – и, вероятно, имевшем более серьезные последствия: о появлении нового вида рок-н-ролла и нового типа рок-звезд. Согласно статье, раньше “рок-музыкальная сцена [представляла собой] мир артистов-мужчин, игравших мощную, громоподобную музыку, в которой безнадежно тонули слова – чаще всего совершенно не существенные”. Однако теперь возникает целая “новая школа талантливых трубадуров-женщин”, готовых привнести в рок-н-ролл “женский взгляд”. Если верить Newsweek, самой важной артисткой среди них была Джони Митчелл. Несколько лет спустя ее будут превозносить как удивительно оригинальную певицу и автора песен, но в те дни о ней чаще отзывались без особого придыхания, как о наивной девочке-эльфе. В статье вокальная манера Митчелл называлась “натуральной”, “свежей, как цветок”, а также предполагалось, что ее дом на бульваре Лорел-Каньон близ Голливудских холмов – отличное убежище от городской суеты. “Я выросла в поселке в Саскачеване и побаиваюсь городов, – говорила Митчелл. – Я должна жить на природе”.

Представление о том, что многим слушателям необходим отдых от шума и гама рок-н-ролла, было, судя по всему, широко распространено в начале 1970-х. Журнал Time в 1971 году нашел другой способ воспеть новое звучание: на обложке одного из номеров располагался портрет усатого человека с темными волосами до плеч, а также слоган – “Новый рок: пронзительный и грустный”. Человека звали Джеймс Тейлор, он сочинял фолк-баллады, и журналисты чествовали его за то, что он дает противоядие против “оглушительного, сносящего крышу эйсид-рока”, в свою очередь, находившегося, по их мнению, на спаде. Несколько лет спустя в статье New York Times Тейлора назвали “бодрящей отдушиной после режущих слух бесчинств психоделической музыки конца 1960-х”. А в 1972-м агентство Associated Press окрестило Кэрол Кинг “королевой софт-рока” – подразумевалось, что именно так называется музыка, противоположная хард-року. Было что-то немного пренебрежительное в том, как этих артистов воспевали за тихий, спокойный характер. В конце концов, обратная сторона шума – это тишина, и порой казалось, что, бренча на гитарах, эти исполнители просто предоставляют нам меньшее из зол. Не все оценили “бодрящую отдушину” по достоинству: “Если я когда-нибудь окажусь в Каролине, то попытаюсь найти способ избавиться от Джеймса Тейлора”, – писал Лестер Бэнгз, намекая на одну из самых известных песен артиста, “Carolina in My Mind”. Бэнгз намеренно заострял разницу между своей горячностью и раздражающе мягкой манерой Тейлора петь и говорить. Если Тейлор собирался победить монстра шумной рок-музыки, то Бэнгз должен был, наоборот, победить его.

Песня “Carolina in My Mind” вышла в конце 1968 года на дебютном альбоме Джеймса Тейлора, изданном Apple Records, лейблом The Beatles. Тейлор обладал располагающим к себе тембром голоса и обаятельной полуразговорной подачей – впрочем, настроение музыки далеко не всегда было легким: в свои 20 лет артист уже успел провести некоторое время в психиатрической лечебнице, а незадолго до выпуска альбом подсел на героин – его борьба с наркозависимостью займет долгие годы. Лирический герой “Carolina in My Mind” скучает по дому (и, вероятно, по дозе): “Эй, милая, небо горит – я умираю, не правда ли? / Я отправляюсь в Каролину моих грез”. В 1973 году журналист Rolling Stone поинтересовался мнением Тейлора о недавней пластинке Джони Митчелл “For the Roses”, довольно безжалостной записи, судя по всему, описывавшей распад отношений. “Было бы очень интересно ее послушать – мне нравится музыка Джони, – ответил музыкант. – Любой, кто пишет песни, пишет, в первую очередь, автобиографические песни. У нее они часто получаются обезоруживающе конкретными”. Это был довольно осторожный ответ, ведь Тейлор был экс-бойфрендом Митчелл, и поклонники задавались вопросом, не он ли вдохновил ее на создание свежих композиций; Rolling Stone брал у него интервью вместе с его новой женой, певицей и автором песен Карли Саймон. Обаяние подобной музыки отчасти основывалось на вуайеризме: людям нравилось слушать честный рассказ о чужой жизни из первых уст даже при том, что истина зачастую оказывалась сложнее. Главным хитом в карьере Джеймса Тейлора в итоге стала песня “You’ve Got a Friend”, достигшая первого места в поп-чарте. Прилипчивая декларация преданности, она сделала певца одним из самых популярных авторов-исполнителей своей эпохи, хотя конкретно в этом случае он был лишь исполнителем – сочинила композицию его добрая знакомая, Кэрол Кинг. Сочинила – и записала в том числе и собственную версию для альбома “Tapestry”, который тоже вышел в 1971 году и вскоре затмил и записи Тейлора, и практически все остальные.

Карьера Кинг – это путь от рок-н-ролла “старого типа” к рок-н-роллу “нового типа”. Вместе с Джерри Гоффином она написала многие самые цепкие хиты начала 1960-х – например, “Take Good Care of My Baby” Бобби Ви или “The Loco-Motion” Литтл Ивы. Но альбом “Tapestry”, записанный после ее переезда на бульвар Лорел-Каньон, звучал очень искренне и даже немного по-домашнему: как будто она, наоборот, из профессионала выросла в любителя. На обложке Кинг запечатлена перед окном, ее частично заслоняет глядящая в камеру кошка. Последней песней с альбома стала “(You Make Me Feel) Like a Natural Woman”, сочиненная для Ареты Франклин, превратившей ее в вечнозеленый хит. По сравнению с взмывающей в небеса версией Франклин, авторский вариант, в котором Кинг аккомпанирует себе на фортепиано, звучал почти как демо-версия – и, возможно, именно поэтому так всем понравился. Альбом “Tapestry” произвел на свет и пару громких радиохитов (“It’s Too Late”, “I Feel the Earth Move”), но вообще-то это была пластинка, которую люди хотели принести к себе домой и жить с ней. Он разошелся одним из самых масштабных тиражей в истории и инициировал более камерную версию рок-звездности: в песнях с “Tapestry” Кинг общалась со слушателями как со своими конфидентами, делясь с ними сокровенным и давая советы. “Ты поймешь, да-да, поймешь, что прекрасна, подобно своим чувствам” – эта строчка была бы вполне уместна в любом из мотивационных хитов, попавших в поп-чарты уже в нашем столетии.