Крупные формы. История популярной музыки в семи жанрах - Санне Келефа. Страница 53

За несколько десятилетий, прошедших с 1981 года, Стрейт стал, по некоторым прикидкам, самым популярным кантри-певцом всех времен – этим объясняется то, что он все еще собирал стадионы в Лас-Вегасе, когда мне довелось с ним поговорить. Вслед за “Unwound” у него вышло еще 85 хитов, попавших в верхнюю десятку кантри-хит-парада, 44 из них забрались на первую строчку – мировой рекорд! В 1992-м он снялся в художественном фильме “Жизнь в стиле кантри”, который показал слабые результаты в кинотеатрах, но стал весьма популярен на видеокассетах и затем на кабельном телевидении. Стрейт был одним из первых “новых традиционалистов” – так стали называть молодых артистов, стремившихся вернуть в кантри кантри. Само движение было достаточно скромным, но при этом впечатляющим – оно не породило ни множества кроссовер-хитов, ни ярких манифестов, зато к нему относила себя целая кавалькада талантливых певцов. Рэнди Трэвис, как и Стрейт, специализировался на замечательно простых, точеных песнях, звучавших повсюду на кантри-радио – и вообще не попадавших в плейлисты других станций. У Алана Джексона, стартовавшего несколькими годами позже, было едкое чувство юмора, что позволило ему оставаться хитмейкером на протяжении нескольких десятилетий (в его дискографии есть остроумная композиция “The Talkin’ Song Repair Blues”, в которой сонграйтер и автомеханик ставят друг другу диагнозы). А Риба Макинтайр, добившаяся едва ли не самого громкого успеха среди всех “новых традиционалистов”, показала, сколь проницаемы на самом деле жанровые границы. На заре карьеры она декларативно избегала “современной кроссовер-музыки” – ее вдохновляли классические кантри-записи Долли Партон и Мерла Хаггарда. Но настоящая популярность пришла к ней после того, как она изменила этому строгому подходу. “Whoever’s in New England”, возглавившая кантри-чарты баллада 1986 года, была снабжена звонкой клавишной партией и видеоклипом (первым в карьере Макинтайр), скорее похожим на телефильм: певица играла отчаявшуюся жену, чей муж все время пропадает в подозрительных командировках. Песня сделала артистку одной из суперзвезд кантри, а клип оказался стартом актерской карьеры, в рамках которой Макинтайр снималась в кино, участвовала в бродвейских постановках, а также затеяла собственный ситком, “Риба”, выдержавший шесть сезонов. Несмотря на это, композиция “Whoever’s in New England” редко ротировалась на поп-радио и так и не попала в поп-музыкальный топ-40 – она могла выглядеть и звучать как кроссовер-хит, но все равно полностью оставалась в мире кантри-музыки.

Ретроспективно самый пугающий феномен кантри-мейнстрима 1980-х – это то, насколько изолированным он был. После того как лихорадка вокруг “Городского ковбоя” сошла на нет, жанр стал выглядеть до обидного немодным – примерно как диско после своего собственного столкновения с Траволтой. Разница была в том, что диско представлял собой некий новый гибрид, а кантри, наоборот, был старым жанром. Десятилетиями он воспитывал особую слушательскую идентичность, строил собственную инфраструктуру и пытался ее монетизировать. В этом контексте жанр скорее оказывался близок ритм-энд-блюзу – правда, его представители в 1980-е располагались дальше от мейнстрима, чем R&B-артисты, и, соответственно, имели меньше шансов попасть в топ-40 Billboard, на поп-радио и уж тем более на MTV. Кажется загадкой, почему Лютер Вандросс, несмотря на все свои великие R&B-хиты, ни разу не возглавил поп-чарты. Но еще более загадочно то, что The Judds – выдающийся, бесконечно музыкально предприимчивый дуэт Вайноны Джадд и ее матери Наоми – в 1980-е годы 14 раз оказывался на вершине кантри-чарта, но ни разу даже не попал в горячую сотню Billboard. The Judds тоже были своего рода новыми традиционалистами, поклонницами чистого звука акустической гитары и изобретательного двухголосия, их песни отсылали к той эпохе, когда кантри был народной музыкой. Но ритмически их музыка явно усвоила и рок-н-ролл – его влияние также заметно в манере Вайноны Джадд переходить с шепота на рык в пределах одной строчки. То есть теоретически многие жанры могли бы заявить свои права на записи The Judds – а на практике поклонникам кантри повезло иметь дуэт исключительно в собственном распоряжении.

Грамотные люди, разумеется, могли спорить друг с другом о том, как выглядит увековеченная в заголовке фильма Джорджа Стрейта “Жизнь в стиле кантри”. Саундтрек к нему стал самой популярной записью в его карьере и породил на свет хит-сингл “Heartland”, который не принадлежал в чистом виде к стилю кантри (“В нем именно столько поп– и рок-музыки, сколько нужно для того, чтобы все-таки сохранить возможность продавать его на кантри-рынке”, – говорил тогда сам музыкант). Слушатели, стремившиеся к чему-то еще более традиционному, чем творчество новых традиционалистов, могли обратиться к блюграссу. Этот термин появился в 1950-е, но описывал звук, сформировавшийся еще в 1930-е годы: скоростная музыка Аппалачских гор, полностью акустическая, лишенная ударных инструментов. Блюграсс редко производил на свет большие хиты, если не считать главную тему телесериала “Деревенщина из Беверли-Хиллз”. Но он, тем не менее, оказался весьма живуч, став, подобно блюзу, эстрадной музыке эпохи “Великого американского песенника” и многочисленным формам джаза, частью общеамериканского репертуара. Его постоянно открывали заново – как, скажем, в 1972 году, в тройном альбоме “Will the Circle Be Unbroken” кантри-рок-группы The Nitty Gritty Dirt Band, в записи которого приняли участие многие пионеры блюграсса, включая “Маму” Мэйбелл Картер. Если поп-музыка (в широком смысле слова) ориентировалась на хитовые пластинки, фотогеничных звезд и постоянно меняющиеся тренды, то стили вроде блюграсса полагались на свою богатую историю, а также на выдающееся техническое мастерство и исполнительскую экспрессию принадлежавших к ним артистов. Любители блюграсса инициировали собственные фестивали и институции, а также поклонялись собственному пантеону героев – таких, как дуэт гитары и банджо Flatt & Scruggs, записавшие тему из “Деревенщины из Беверли-Хиллз”, или виртуоз банджо Ральф Стэнли, записывавшийся и выступавший почти до самой смерти, а умер он в 2016 году в возрасте 89 лет.

Для блюграсс-певца процесс “кроссовера” означал не бегство из мира кантри-музыки, а наоборот, поиск своего места в нем. В 1980-е годы Рики Скэггс и Кит Уитли раз за разом умудрялись вырваться из мира блюграсса на верхние места кантри-чартов; похожий путь прошла и Элисон Краусс, певица и скрипачка, добившаяся не только успеха на кантри-сцене, но и признания в музыкальной индустрии в целом. К 2011 году у Краусс было 27 “Грэмми” – это оставалось рекордом для женщин, пока в 2021-м его не побила Бейонсе. Заслуги Краусс – а также ее чудесный, мягкий голос – принесли ей почетное место в элите Нэшвилла. Песня “Whiskey Lullaby”, меланхоличный дуэт с Брэдом Пейсли, стала радиохитом, а в 2006 году она спродюсировала “Like Red on a Rose”, мягкий, но бесконечно изобретательный альбом корневых “слоу-джемов” Алана Джексона. Годом позже Джексон выступил одним из хедлайнеров калифорнийского кантри-фестиваля Stagecoach, и его исполнение заглавного трека альбома, неторопливой, взрослой песни о любви, – до сих пор мое главное воспоминание об этом мероприятии. Пластинка “Like Red on a Rose” была исключительной по качеству, но подход ее автора – наоборот, вполне обыденным: в кантри подразумевается, что мейнстримные звезды будут периодически отдавать дань уважения более старым разновидностям жанра. Выпуская кавер-версию кантри-стандарта или сотрудничая с кем-то из классиков, ты подчеркиваешь собственную аутентичность и заодно вызываешь приступ ностальгии у поклонников, которые, скорее всего, тоже испытывают некоторую тоску по былым временам, даже если в силу возраста не могут помнить их сами. Практически все всегда говорят, что любят “старые кантри-песни” – только программные директора радиостанций знают, что большинство на самом деле предпочитает слушать новые.