Глянцевая женщина - Павленко Людмила Георгиевна. Страница 9

— Ну а каков, на ваш взгляд, Божественный замысел в отношении нашего с вами расследования? — перебил рассуждения актрисы следователь.

— Очень просто, — тотчас же последовал ответ, — Господь Бог возлагает надежды на нас. Мы обязаны гармонизировать хаос, возникший на отдельно взятом небольшом пространстве. Кое-кто совершил ряд ошибочных действий, приведших к печальному результату, но эти люди сами не в состоянии осмыслить и исправить содеянного. Миссия возлагается на нас. — Она улыбнулась. — Я предлагаю подвести итоги «мозгового штурма», проведенного в форме психологической игры. Согласны?

— Возражений не имеется. Тем более что время поджимает: я должен в кратчайший срок отбыть на службу. Итак…

Виктор Петрович помолчал, восстанавливая в памяти цепочку измышлений и догадок, возникших в ходе «мозгового штурма» по методу, изобретенному актрисой.

— Что получилось в результате? — проговорил он. — А получился выход на реальную личность супруга убитой, прежде скрытую под маской истерика и слабака. Это первое. И второе — обнаружение по-настоящему слабого существа, которое казалось прежде сильным и, стало быть, способным на убийство. Я имею в виду, разумеется, сестру убитой.

— А разве убивают только сильные?

— Конечно, нет. Однако слабый человек способен на убийство лишь в результате колоссального давления, когда он вынужден защищаться всеми доступными ему способами. Доведенный до отчаяния, слабый и беззащитный человек способен решиться на крайние меры. Но в данном случае нет таких обстоятельств: в квартире не было борьбы, убийца нанес удар, зайдя за спину жертвы, явно не подозревавшей о его намерениях. То есть налицо хладнокровный расчет, заранее обдуманное преступление, а не совершенное спонтанно, под действием обстоятельств. Согласны?

— Ну что ж… У Валентины появился адвокат. Это отрадно. В ваших выводах содержится доля истины, — невозмутимо протянула Елена Ивановна, — стало быть, муж убил жену? А доказательства?

— Мы их обязаны добыть.

— Не протестую. И прямо с этой же минуты примусь за дело.

— Э-э… Что вы этим хотите сказать?

— Как что? Я принимаюсь за работу. Буду кропотливо искать доказательства.

— Нет-нет, — предостерегающе поднял ладони вверх Виктор Петрович, — я не советую вам торопиться. И потом… У вас нет тех ресурсов для проведения розыскных работ, которыми располагаем мы.

— Не доверяете? — саркастически усмехнулась Елена Ивановна. — И совершенно зря, я уверяю вас. Вспомните: кто нашел платок? Вот то-то. Мне неудобно приводить этот аргумент, это, в конце концов, нескромно, но вы меня вынудили сделать это. Я обещаю вам вести себя в высшей степени корректно, ни в коем случае не мешая следствию и не путаясь у вас под ногами.

Она немного помолчала.

— Этот платок заворожил меня, — спустя минуту призналась пожилая актриса, — должно быть, женщина, уронившая его, имеет большую власть над Шиманским. Ради нее он мог решиться на убийство.

Возвращаясь в прокуратуру, Виктор Петрович вновь мысленно прокручивал произошедшее. А любопытно — как Елена Ивановна помогала отцу? Тоже проигрывала воображаемые сценки из жизни предполагаемых преступников, чтобы вскрыть истинную суть их личности, склад характера, узнать тайные замыслы и выявить преступные наклонности? Надо будет спросить у отца, думал он. Родители Кронина жили в спальном микрорайоне их городка Зарубинска. Вечером он заехал к ним.

— Вот молодец! — обрадовалась мать. — А то я уж хотела звонить. Сейчас ужинать будем.

Пока мать хлопотала на кухне, он рассказал отцу о проведенном Еленой Ивановной эксперименте.

— Нет, мне она не предлагала идти таким путем, — произнес удивленно отец, — надо же… Любопытно. Что-то новенькое в розыскной работе. В пору знакомства с ней я был лейтенантом милиции. Тогда у них в театре произошли убийства: один из ведущих актеров спятил и побросал вниз с пятого этажа прямо на цементный пол двух актрис, потом свою жену — главного режиссера, а потом прыгнул сам. Четыре трупа в общей сложности. Так вот после первого же убийства Елена явилась к нам в милицию и предложила свою помощь. Так мы и познакомились.

— Ну и как же она помогала?

— Никак. Ее вежливо поблагодарили и отказались. Но я с ней все же пообщался и понял, что она совсем не дура. Она мне сразу указала на преступника, только вот доказательств никаких не привела.

— И она оказалась права?

— Что любопытно — да. И потом я не раз обращался к ней за советом. У хороших актеров развита интуиция. Это во-первых. А во-вторых, как она пояснила, она видит «картинки» с участием лиц, имеющих отношение к данному преступлению.

— Как это?

— Ну когда начинает думать о том, кто мог бы совершить убийство, перебирать в памяти «действующих лиц», как она называет их, то у нее в уме рождается что-то такое вроде пьесы: кто из них что мог бы сказать и кто что мог бы сделать. Перед глазами, как она выражается, «на внутреннем экране», развивается действие воображаемой пьесы. И выявляется тот персонаж, который в самом деле совершил данное преступление. Я полагаю — это интуиция. Что-то она улавливает подсознательно в их словах и поступках, а когда начинает проигрывать в уме воображаемый спектакль с их участием, то и выстраивается точная линия поведения каждого из них…

— Вы тут опять об этой сумасшедшей бабке? — возникла на пороге мать. — Этот к ней шлялся при живой жене, — она кивнула на Петра Григорьевича, — а теперь и тебя на крючок подцепила?

Елизавета Дмитриевна говорила как будто бы в шутку, но при этом глаза ее горели гневом.

— Мать, ну ты что? — возмутился Петр Григорьевич. — Ты ведь прекрасно знаешь, что у меня с ней ничегошеньки не было. Но ее взгляд на вещи, ее актерская интуиция мне в самом деле помогали.

— Да все артисты ненормальные! — не унималась мать. — Никакого там взгляда особого не было. Просто смазливая мордашка.

— Она красавица, — не утерпел Виктор Петрович.

— Кто? Старуха?!

— Она выглядит как королева.

— А ведь ты прав, сынок, — не удержался и отец, — в молодости она была просто хорошенькой, а в старости стала почему-то настоящей красавицей. Необъяснимый феномен.

— Да-а… — протянула мать, — случай клинический. Старый дурак, конечно, может считать красавицей старуху, но если молодой дурак туда же — пиши пропало. Геронтофил, не иначе. Что ж, сама виновата — пожинаю плоды своего демократичного воспитания.

— Авторитарного, — с улыбкой поправил ее сын.

— И это ты мне говоришь? — вскинулась мать. — Да мы тебя разбаловали, хулиган ты этакий!

— Не хулиган, а следователь прокуратуры…

Петр Григорьевич наблюдал за их шутливой перепалкой, и на душе у него становилось так хорошо… Он сохранил семью, вырастил сына. А ведь мог бы… Какое счастье, что он все же нашел в себе силы погасить в зародыше тот вихрь необузданных чувств…

Дома Виктор Петрович принялся изучать дневник Алины, изъятый им из дела для более вдумчивого прочтения в спокойной обстановке.

«Ну Мишка и козел!» — так начинался этот в высшей степени замечательный документ. Виктор Петрович пропустил, мельком проглядывая страницы, откровения о Мишке. Дневник велся с большими перерывами, по мере возникновения новых причин излить на бумаге душу. Вот наконец ее записи по поводу совращения малолетней.

«Мы с матерью стали пытать Вальку, чтоб рассказала, кто ее… Хорошо, что она хоть успела закончить восьмой класс! Смотрю: она не бегает на речку. Лето, жара, а она сидит дома. Бледная, ничего не ест, а не худеет. Даже наоборот. А потом и животик наметился! Мать чуть с ума не сошла. Приперли к стенке — и она все рассказала. Да лучше б я не знала ничего. Как же мы с матерью его избили! Кулаками… По морде, по спине. А он молчал. Даже не пикнул. Еще бы! Ведь тюрьма светила за совращение малолетней. Хотя я верю, что она сама к нему в постель залезла. Она же дура стопроцентная. Как я хочу убить обоих! Если б не Юлька… Она считает меня матерью. Да и я к ней привыкла. Жалко. И почему у Меня нет своих детей? Вроде баба здоровая… И его Юлька любит. Даже еще и больше, чем меня».