Маньяки (ЛП) - Шеридан Энн. Страница 29

— Срань господня, — вздыхаю я, наполняя щеки воздухом и выпуская его между губ, — мое облегчение не знает границ.

Я не жду больше ни секунды, толкаю дверь и позволяю ей распахнуться в темную комнату. Я прохожу в нее, не сомневаясь, что я именно там, где мне нужно быть. Дверь захлопывается за мной с тяжелым УДАРОМ, и я вздрагиваю, прежде чем встряхнуть руками, пытаясь взять себя в руки.

Комната маленькая, и, судя по водостоку в центре, я могу только предположить, что это одна из многих комнат пыток, которые мальчики встроили в подземную игровую площадку — комната, которую я так надеюсь однажды использовать на их отце.

Выбегая из комнаты, я пытаюсь сориентироваться, оглядывая затемненную игровую площадку. Открытое пространство, где я училась пользоваться бензопилой, находится слева, а все камеры — справа от меня. Я нахожусь примерно на полпути через игровую площадку, и мне приходится сдерживать себя, чтобы не помчаться сразу в другой конец. Вместо этого я иду налево и начинаю перебирать огромное количество предлагаемых инструментов, качая головой, поскольку на самом деле понятия не имею, что я могу использовать, чтобы вскрыть металлические замки.

Я перебираю все подряд, и разочарование быстро берет верх. Здесь есть пистолеты и ножи, все виды оружия известные человечеству, но мой прицел не настолько хорош, чтобы пытаться расстрелять замки так же, как это сделали бы парни. А хотя…

Я хватаю пистолеты и все глушители, которые попадаются на глаза, не уверенная, какой из них лучше всего подходит для этой миссии и какой вообще подходит к какому оружию. Черт, я едва могу мыслить здраво, и мысль о таком громком выстреле заставляет меня нервничать, но какой еще у меня есть выбор? Может быть, болторезы? Если бы я знала, где их найти, тогда, возможно, но время поджимает.

Я видела, как Роман делал это раньше, и доверяю его выстрелу больше, чем чему бы то ни было, даже в самые худшие времена он сможет справиться с задачей. Я знаю, что он сможет.

Парни были в самом дальнем конце камер, в самом темном углу, так что я начинаю двигаться вперед, ныряя в длинный ряд клеток, а отчаяние управляет каждым моим шагом. Сердце бешено колотится, страх быть пойманной так близко к финишу лишает меня способности мыслить здраво.

Я проношусь мимо клеток, и заставляю себя двигаться быстрее.

Я, блядь, иду. Я повторяю это снова и снова, как мантру, желая, чтобы они продержались еще немного.

Еще десять камер.

Восемь.

Пять.

Черт, так близко.

Я иду. Я, блядь, иду.

Три.

Две.

Одна.

— Роман? — Кричу я, бросаясь к его камере и тут же падая на колени, не обращая внимания на то, что это открывает старые раны. Пистолеты вываливаются передо мной волной патронов и глушителей, прежде чем я успеваю взглянуть в это ангельское лицо.

Я тяжело сглатываю, ища его в темноте, но он прямо здесь, на коленях передо мной, его рука накрывает мою, когда я хватаюсь за металлический прут.

— Императрица, — говорит он, измученность в его тоне убивает что-то глубоко внутри меня. — Я знал, что ты вернешься.

— Как будто могло быть по-другому, — плачу я, крупные слезы текут по моим щекам.

Роман протягивает руку через решетку и обхватывает ладонью мое лицо, и я мгновенно прижимаюсь к ней.

— Ты гребаный воин, Шейн, — говорит он мне, его большой палец ловит падающую слезу и нежно стирает ее, и через мгновение, всего один взгляд в мои глаза, и он видит меня насквозь. Он точно знает, через какой ад я прошла по вине его отца. — Шейн…

Я качаю головой и протягиваю ему пистолеты с глушителями.

— Не надо, — отрезаю я, отказываясь встречаться с ним взглядом.

Он кивает один раз, молчаливо подтверждая, что сейчас мы не будем говорить об этом, но со временем он будет ждать, что я приду к нему, расскажу, что именно произошло и что я собираюсь с этим делать. И я смогу сделать это с гордо поднятой головой, потому что, несмотря ни на что, он и его братья будут прикрывать меня на каждом шагу.

Роман немедленно приступает к работе, перебирая оружие, подбирая то, что я бросала, и прикидывая, какие части и детали могут нам пригодиться.

Оглядываясь через плечо, я вижу едва заметные очертания Леви и Маркуса сквозь их камеры. Они сидят вместе, каждый из них ссутулился от изнеможения. Их камеры разделены решеткой, и меня убивает видеть, как Леви прижимается прямо к ней, держась за Маркуса всем, что у него есть, желая, чтобы его брат продержался еще немного.

Я не могу разглядеть его лицо, но знаю, что он смотрит на меня, знаю, что по его венам разливается чувство огромного облегчения, потому что я чувствую его так же сильно, как и он.

— Маркус….

— Все еще держится, — говорит мне Роман, его голос повышается за моей спиной, он встает во весь рост, чтобы нанести разрушительный удар по замку, удерживающему его в камере. — Ты действительно думаешь, что этот ублюдок умрет, прежде чем у него появится шанс еще разок полакомиться твоей маленькой тугой киской? Это все, о чем он был в состоянии говорить с тех пор, как ты ворвалась сюда прошлой ночью.

Не имея сил смеяться, я просто отхожу в сторону, позволяя Роману делать свое дело. Он не колеблется и не теряет ни секунды, нажимая на курок и выпуская пулю. По камерам разносится негромкий хлопок, эхом отдающийся по длинной игровой площадке, прежде чем тяжелый замок с грохотом падает на пол.

Он хватается за дверь камеры и открывает ее, прежде чем выбежать и упасть в мои объятия, позволяя своим братьям подождать еще немного.

— Я, блядь, знал, что ты придешь за нами, — бормочет он, его пальцы сжимают мою ноющую челюсть. Слезы продолжают стекать по моему лицу, и он ненадолго прижимается губами к моим, прежде чем опустить. Он делает успокаивающий вдох, прижимая меня к себе, и я ненавижу то, каким чертовски слабым он ощущается в моих объятиях — вялым и разбитым. Я уже видела, как он восстанавливался от пулевых ранений, как будто это были не более чем порезы бумагой, но в этот раз все по-другому. Прошло чуть больше недели, и хотя его ножевая рана начала потихоньку затягиваться, она еще не достигла того уровня, который должен быть, чтобы он был в порядке, даже близко.

Едва мы перевели дух, как Роман отпускает меня, зная, что нам предстоит выполнить гребаную работу, прежде чем мы получим шанс отпраздновать. Он бежит к камере Леви, и прежде, чем я успеваю догнать его, он уже прицеливается и делает быстрый выстрел, чтобы освободить своего младшего брата.

Его прицел идеален даже в этой ужасающей темноте, и когда я приближаюсь, чтобы схватиться за металл и сдвинуть решетчатую дверь, Роман уже движется к камере Маркуса.

Леви смотрит на меня широко раскрытыми глазами, отказываясь вставать и оставить Маркуса, поэтому я бросаюсь к нему, падаю перед ним, когда Роман делает свой последний выстрел и бросается в сторону своего брата.

Я опускаюсь перед Леви, стараясь не поранить его, и руками обхватываю его лицо.

— Ты в порядке? — Я вздыхаю, и слез становится больше с каждой секундой.

— Великолепно, — лжет он, мягкость его тона выдает, насколько сильно он на самом деле страдает. Он протягивает руку и хватает меня за подбородок, заставляя оторвать взгляд от сканирования его тела и встретиться с его темными глазами. Он притягивает меня ближе, его дыхание касается моей покрытой синяками кожи. — Он прикасался к тебе? — требовательно спрашивает он, с трудом сглатывая, как будто одна мысль о том, что произошло в замке, может убить его.

Я качаю головой.

— Нет, — бормочу я, эта ложь разбивает что-то глубоко внутри меня, но мне нужно, чтобы он сосредоточился на выздоровлении. Если я признаю это прямо сейчас, Леви может настоять на том, чтобы остаться здесь, просто чтобы он мог наложить руки на своего отца, но сначала ему нужно исцелиться. Нет ничего важнее, чем увидеть, как парням станет лучше. После этого они могут обрушить ад на кого угодно, черт возьми. Подходящее время придет, и когда это произойдет — я скажу ему правду, но сейчас, в темном углу этой камеры, он не может прочитать меня так же ясно, как Роман. — Я в порядке. Я просто хочу вытащить тебя отсюда. Ты можешь идти?