Маньяки (ЛП) - Шеридан Энн. Страница 35

Черт.

Это неправильно на очень многих уровнях.

Черт, сейчас я даже не знаю, боюсь ли я рассказать им об этом из-за их реакции или просто слишком боюсь посмотреть правде в глаза, признать, что там произошло, признать это и начать процесс выяснения, как это пережить. Я готова на все, лишь бы не вспоминать эти подробности, не произносить слова вслух и не видеть выражений их лиц.

Что они обо мне подумают? Будут ли они считать меня грязной? Подержанным товаром? Отвернутся ли они от меня, не имея возможности даже прикоснуться ко мне, не представляя, что сделал со мной их отец?

Дерьмо.

Сейчас я хочу сосредоточиться только на том, чтобы им стало лучше. Как только мы выберемся из этого бункера и найдем, где остановиться, где залечь на дно и обдумать наш следующий шаг, тогда мы сможем разобраться с неприятными деталями.

Маркус проходит передо мной в сотый раз за последние несколько минут, и я закатываю глаза, прислоняясь спиной к стене тесного бункера. Одно дело, когда они втроем были ограничены в движениях, но после трех долгих дней они просто немного разволновались. Я не виню их, и, побывав взаперти в этих камерах, они, вероятно, отчаянно нуждаются в свободе.

— Прекрати, блядь, расхаживать по комнате, — ворчит Леви, играя с пистолетом, вытаскивая патроны, прежде чем вставить их обратно, той же рутине он следовал в течение последнего часа. Но, эй, я не из тех, кто осуждает, — все, что угодно, лишь бы скоротать время. — У тебя разойдутся швы.

— Мои швы — не твоя гребаная забота, — парирует Маркус, его способность сохранять спокойствие давно исчезла.

Леви усмехается, бросая злобный взгляд на своего брата.

— Правильно, потому что я не собираюсь быть тем, кому придется заново накладывать швы, как я делал это вчера и позавчера. Сядь на свою сучью задницу.

В уголках моих губ появляется ухмылка, и я поднимаю взгляд из-под ресниц, наблюдая за шоу — болезненное возбуждение пульсирует в моих венах. Леви может коротать время, заряжая и перезаряжая пистолет, но я получаю удовольствие, наблюдая, как эти ублюдки вываливают свое дерьмо друг на друга, как три зверя в клетке. Затем им приходится провести следующий час, делая вид, что их не беспокоит их близость. Что я могу сказать? Это были долгие три дня.

Маркус свирепо смотрит на своего брата, и я испытываю трепет от того, насколько он возбужден. Это опасная игра. Он точно не славится своей способностью контролировать свои безрассудные эмоции, но, видя, как в нем горит огонь, становящийся сильнее с каждым днем, я чувствую себя на седьмом небе от счастья. Он не мой обычный, готовый трахаться по первому требованию, Маркус, но он точно на пути к этому.

— Может, мы просто свалим отсюда к чертовой матери? — спрашивает он, оглядываясь на часы, которые висят высоко на стене над дверью. Они показывают восемь вечера, и я вздыхаю, предвидя диалог, который сейчас состоится.

— Нет, — бормочет Роман, откидываясь на спинку кровати, его глаза сверлят дыру в потолке своим острым, как лазер, взглядом. — Мы выезжаем в девять.

— Какая разница? — ворчит он, его разочарование нарастает и отчетливо проявляется в его глубоком тоне. Он пересекает бункер и ударяет кулаками в стену, прежде чем опереться на них и издать низкий стон. — Я больше не могу этого выносить. Мне нужно выбраться из этой гребаной обувной коробки.

— В девять вечера, — в миллионный раз напоминает ему Роман, совершенно не жалея брата, которого он чуть не потерял всего три дня назад. — Ни минутой раньше. Ни минутой позже.

Протягивая руку, я кладу ее на бедро Маркуса, желая хоть немного утешить его. Он тут же опускает свою руку на мою и придвигается чуть ближе, нуждаясь в этой близости так же сильно, как и я.

У Романа были свои причины уйти в девять. Весь план, который они с Миком тщательно разработали, чтобы выбраться отсюда невредимыми и незамеченными, начинается, когда часы пробьют девять, и Маркус это знает. Он знает, что необходимо подождать, но он не совсем терпеливый парень. Ему нравится действовать первым, а с последствиями разбираться позже, и если бы они все еще не восстанавливались, возможно, мы бы рискнули.

Я не знаю, как Мик собирается это провернуть, но Роман настаивает, что он так хорош, как говорит, а я доверяю инстинктам Романа. Он никогда не подводил меня… за исключением того единственного раза, когда он поспешил с выводами и решил, что моему слову не стоит доверять, но теперь все это в прошлом.

При этой мысли я перевожу взгляд через всю комнату на Романа, чтобы увидеть идеальный контур моего укуса, вытатуированный на его руке. Время от времени, когда он погружается в раздумья, я замечаю, что он смотрит на татуировку, смотрит так, словно одной его воли должно быть достаточно, чтобы изменить прошлое. Его палец проводит по следам укуса, и это длится лишь мгновение, прежде чем он вздыхает и убирает руку. Эти моменты убивают меня. Я смогла отгородиться от этих воспоминаний, смогла заменить их новыми, но не Роман, он цепляется за все.

— До этого еще целый гребаный час, — бормочет Маркус, неумолимый в своем требовании убраться отсюда. — Что, черт возьми, я должен делать еще час?

— То же самое, что ты делал последние семьдесят два часа.

Маркус вздыхает, прежде чем его губы растягиваются в ухмылке, и он медленно наклоняет голову, чтобы встретиться со мной взглядом.

— Нет, — говорю я прежде, чем слова успевают слететь с его полных губ. — Ни в коем случае. Я уже миллион раз говорила тебе, что мы не будем трахаться, пока твои швы не заживут должным образом. Я уже становилась жертвой этого дерьма раньше, и это больше не повторится. Ты можешь подождать.

— Давай, детка, — говорит он, присаживаясь передо мной на корточки, а его руки опускаются на мои колени. — Обещаю, я сделаю так, что ты не пожалеешь.

Закатывая глаза, я беру его руки в свои и убираю их со своих колен, улыбаясь ему в ответ.

— Я в этом не сомневаюсь, но ответ по-прежнему “нет”, — говорю я ему, не смея показать, что мысль о том, что я сейчас так уязвима, пугает меня до чертиков. Я знаю, что это иррационально, и мальчики никогда бы не причинили мне такой боли, никогда не отняли бы моего согласия, но это слишком рано, слишком свежо, и если бы у меня хватило смелости действительно сказать об этом, я знаю, что Маркус не посмел бы давить на меня прямо сейчас.

Его глаза сужаются, и на долю секунды я боюсь, что он читает мои мысли и пытается сложить кусочки воедино, но в тот момент, когда его глаза загораются, как рождественская елка, я тихо вздыхаю с облегчением.

— А как насчет того, — говорит он. — Если вместо того, чтобы я трахал тебя — ты трахнешь меня. Я могу просто лечь на спину и позволить тебе взять все под контроль, позволить тебе делать то, что ты хочешь. Это выгодно всем. Мои швы не разойдутся, ты сможешь взять все под свой контроль, делай со мной все, что захочешь, а парни получат охуенное шоу. — Он широко улыбается, делая паузу, как будто давая мне шанс все обдумать. — Почему я не подумал об этом раньше? Это же просто гениально. Мы должны были заниматься этим с самого начала, и эти семьдесят два часа пролетели бы незаметно.

Маркус качает головой, его улыбка гаснет.

— На самом деле, это немного удручает. Какая упущенная возможность.

Я усмехаюсь, и он поднимает брови, встречаясь с моим взглядом, но в его глазах все еще застыл вопрос.

— Ты спятил, если думаешь, что я собираюсь тебя трахнуть, но я определенно сделаю это в другой раз. Кроме того, камера в углу выглядит слишком подозрительно. Я бы поспорила на неделю оргазмов, что Мик все это время наблюдал за нами с членом в руке, ожидая, когда мы начнем трахаться.

— Не-а, — говорит Маркус, падая на задницу и опираясь на руки, не желая давить на меня дальше. Я сказала "нет", когда он спросил в первый раз, и если бы он всерьез пытался убедить меня, он бы поиграл со мной своим томным взглядом, перед которым, как он знает, я не могу устоять. Такой уж он джентльмен. — Мик не такой.