Сын Петра. Том 2. Комбинация. Страница 15

– Так в обозе топоры же.

– На каждого солдата?

– Нет. А зачем на каждого?

– Если всех отправить рубить фашины, то нарубят они их сильно быстрее. Так ведь? Вот я и предлагаю такое оружие им вместо шпаги или сабли выдавать. Им и в рукопашной свалке можно дел наделать, и в хозяйстве полезен.

Царь взял его в руки.

Повертел.

Это был достаточно короткий тесак с прямым клинком, имеющим с одной стороны лезвие, а с другой – насечки для пилы о двадцати четырех зубьях. Эфес максимально простой и прочный без развитой гарды.

Взмахнул пару раз.

– М-да… – констатировал он. – Не шпага. Дрянь, если так подумать.

– А шпаги оставить офицерам. Пусть это будет признаком их особого положения.

– А это что за тряпка?

– Плащ-палатка. Андрей, покажи.

И тот быстро накинул ее на себя в качестве плаща.

Царь ее осмотрел.

А потом ребята быстро поставили палатку из парочки таких. С помощью двух кольев и бечевок.

– Это на двоих. Каждый боец несет свою часть. Скручивает валиком да вокруг ранца укладывает. Если надо – можно продлить на четверых или шестерых. Больше не стоит. Видишь, какая хлипкая? Колышки либо в обозе, либо на месте рубят. По ситуации.

– А чем это она промазана?

– Вулканизированным каучуком, – ответил царевич. – Отчего не промокает и гибкая.

– Чем?

– Есть такая штука в испанских да португальских колониях. Сок одного дерева, что упругий, когда застывает да на жаре оплывает. Если его определенным образом обработать – он становится более надежным и держит солнечный жар. Но о том не болтай. То секрет. Я выдумал тот способ. С него и, кроме палаток, пользы можно много получить, тех же сапог непромокаемых. А потому и денег.

– Ну и накрутил ты… – покачал головой Петр.

– Накрутил. Да. Но все можно пощупать и проверить – толково али нет. Не успел только походную кухню изготовить. Но через неделю ее обещали доделать. И ее можно будет опробовать, проведя опыты.

Царь снова сокрушенно покачал головой.

– Я не требую, чтобы это все непременно взяли на вооружение и стали употреблять повсеместно. Нет. Это, как бы сказать, моя часть бесед для мундирной комиссии. Чтобы не болтать пустого, тем более что меня не сильно-то и слушают. А так… не понравится, ну черт с ним. Другим займусь.

– Вот прям так?

– Отец, – серьезно произнес Алексей. – Царь ты. И только тебе решать – правильно сие или нет. Нужно или пустое. Я лишь вправе предлагать и объяснять резоны. Не навязывать, а предлагать. Вот это если сделать – получится вот так. А вот этак – значит, иначе. Не более.

– Хм… – усмехнулся Петр.

Он прекрасно понимал, что слова словами, но сынок явно пытается им манипулировать. Ведь что против его подхода те слова в комиссии? Царь и сам видел, как комиссия скатилась в обычную говорильню. И что конца-края беседам не было видно. А тут пусть спорный, но вполне гармоничный комплект.

И не просто из мундира, а всего – от портянок до походной кухни. Причем каждый элемент был объяснен и выступал взаимным дополнением к иным. Словно, не выдумал он это все, а подсмотрел где. Только где?

Так-то он мог бы и уступить сыну. В конце концов, ничего явно дурного в его предложении не было. Скорее наоборот. Во всяком случае, касательно легкого мундира. Но его пугала эта продуманность. Его вообще пугал сын… И он не хотел идти у него на поводу. Потому как чувствовал – тот, словно серая тень, становится у него за спиной, направляя дела. Словно бы регент… И делает это не в лоб, как некогда Софья, а разговорами… уговорами… лукавством… А кого звали Лукавым, он знал отлично. И откровенно робел. Словно бы на деле столкнулся с чем-то по-настоящему потусторонним. И не на словах, которыми любят стращать, рассказывая иной раз байки, а в жизни…

Глава 7

1699 год, июнь, 25. Москва

Петр зашел в просторное помещение и устало осел на большой массивный стул. Нашел взглядом патриарха. И указал ему жестом присаживаться рядом.

– Не поздороваешься даже? – поинтересовался Адриан.

– Здравствуй, старче, – произнес царь, сделав юродский жест, изображающий пародию на заламывание шапки и поясной поклон.

– И тебе здравствовать, государь, – ответил патриарх степенно. – Что привело тебя ко мне?

– Мне нужны ответы. Ты нашел их? Те, о которых я спрашивал полгода назад? Зимой.

Адриан с трудом сдержал усмешку.

Всю первую половину года гремели Всешутейшие, всепьянейшие и сумасброднейшие соборы. Проводимые на Святцы, в начале Великого поста и в Вербное воскресенье. Иными словами, пьянки да гулянки, организованные царем в качестве пародии на церковные обряды. В целом. Высмеивавшие и католические, и православные структуры. Потехи, сильно раздражающие духовенство и консервативно настроенную аристократию.

И патриарха тоже.

Нет, Петр не был атеистом или приверженцем научной картины мира. В те годы даже самые просвещенные люди оставались еще весьма верующими. Да, возможно, придерживались каких-то ересей или маргинальных течений. Однако Бога не отрицали и не пытались с ним бороться. Даже волна секуляризма второй половины XVIII века проходила в формате антиклерикализма. По протестантской модели. Или через религиозное замещение каким-нибудь оккультизмом. Царь был таким же сыном своей среды обитания и эпохи, как и иные. Разве что воспитывался под сильнейшим влиянием протестантской среды Немецкой слободы. Оставаясь в прочем христианином, пусть и под лютеранским «соусом».

Более того, если взглянуть на церковные дела Петра с высоты времени, то он ничуть не стремился уничтожить православие. Обновить, модернизировать, изменить в силу своего понимания. Да, безусловно. Избавиться от тяжеловесного и архаичного византийского наследия? Без сомнений. Ибо он видел во всем этом препятствие на пути развития державы. Но не более.

Кроме того, несмотря на свои выходки, Петр продолжал посещать службы и поддерживал строительство церквей. Даже ввел в России новый архитектурный стиль для этого направления. Да и вообще, закладывая сердце Санкт-Петербурга – Петропавловскую крепость, он поставил там собор сразу с ее основанием. А чуть позже, как появились возможности, начал его перестройку в камне. И это не говоря о том, что его сподвижниками время от времени оказывались церковные иерархи…

Адриан не мог посмотреть на Петра с высоты веков, но он об этой его двойственности хорошо знал. Не понаслышке. Так что патриарх смотрел на все эти забавы Петра Алексеевича как на выходки в духе Ивана Грозного. Этакие провокации в формате юродства.

Впрочем, это понимание никак не могло убрать раздражения.

– Что молчишь? – спросил Петр, которому эта затянувшаяся пауза не нравилась. – Нечего сказать?

– Святой церкви известно, что довольно редко, но случается, когда Всевышний дарует человеку какие-то знания. Откровения. Полагаю, ты слушал о таких чудесах.

– Слышал. – кивнул царь. – Но ведь не духовные же откровения ему ниспосланы.

– Бывало, что и знанием языка Он награждает. И еще чем. Если в том была великая нужда для общины.

– Но он же стал другим человеком! – воскликнул царь и в сердцах ударил по столу.

– А вот иной раз про кого-то молва, что, мол, светлая его голова. Осветляют голову-то года, – улыбнулся Адриан. – Ну а с годами все длинней борода.

Петр скривился.

– При чем тут борода?

– Человеку, чтобы чему-то обучиться, надобно время. Так ведь?

– Так.

– Я с самого того случая наблюдаю за твоим сыном. И признаться, это было непросто. Приставил людей за ним поглядывать. А он на них Ромодановского натравил. Распознал. Быстро так. Ну да не ими одними.

– Говори яснее.

– Алексей иной раз ведет себя как старик, которому нужно притворяться ребенком.

– Притворяться… – фыркнул Петр. – Он даже не пытается.