Ледокол - Рощин Валерий Георгиевич. Страница 34

Взрывная волна больно ударила по ушам. Лицо и руки обдало невыносимым жаром. Долгов уткнулся в плечо матроса и еще сильнее прижал его ко льду…

Спустя несколько секунд он понял, что опасность миновала, и, открыв глаза, осмотрелся.

Вокруг горели многочисленные пятна солярки. В снегу торчали куски металла, из которого была сделана взорвавшаяся бочка.

Долгов тяжело поднялся, затушил горящий бок куртки.

— Целы? — спросил он копошившихся неподалеку моряков.

Те вяло кивали и отряхивали одежду от снега.

— А ты как? — Доктор помог подняться спасенному парню.

— Нормально. Только уши заложило и, похоже, ресницы опалило.

— Это ерунда — новые отрастут…

Вдруг он почувствовал, как в боку нарастает боль, все сильнее и сильнее «стреляя» при каждом сокращении сердца. Он ощупал бок через одежду и посмотрел вниз.

На куртке зиял аккуратный ровный прорез длиной около десяти сантиметров. А по внутренней подкладке на снег крупными каплями стекала кровь.

Расползавшееся по снегу красное пятно заметил и стоявший рядом матросик.

— Что с вами? — озабоченно спросил он.

Но Долгов лишь качнул головой, почему-то улыбнулся и стал медленно оседать на снег…

Кукушкин ворвался в кают-компанию в самый разгар массовой драки.

— Ребята, вы что, с ума сошли? — с обидой и недоумением протянул он, увернувшись от брошенного кем-то стула.

Однако в пылу сражения на пилота никто не обратил внимания.

Тогда он набрал полную грудь воздуха и громко крикнул:

— На льду только что убило нашего доктора!

Ближайшие к нему драчуны прервали свое занятие сразу. Остальные — по мере того, как в большом зале становилось тише. Последним не утихал матрос, боровшийся с Беляевым.

— Да подожди ты! — цыкнул на него полярник. И, оттолкнув, крикнул через весь зал: — Повтори, что ты сказал!

— Только что взрывом убило нашего доктора, — негромко, но отчетливо проговорил вертолетчик.

Известие о смерти Долгова разнеслось по судну со скоростью молнии. Узнав об этом, Севченко первым покинул рулевую рубку и, перепрыгивая через две ступеньки, побежал по трапам вниз. За ним последовали Петров с Банником. На мостике остался Еремеев.

Выскочив на палубу, Валентин Григорьевич первым делом бросился к леерным заграждениям, но Петров упредил:

— Вот они — на палубе!

Тело Долгова успели поднять и несли к надстройке по палубе вдоль правого борта.

Севченко подлетел к группе матросов, те осторожно положили тело на палубу. Капитан упал перед ним на колени и попытался нащупать на шее приятеля пульс. Но Цимбалистый остановил его, жестом объяснив, что тот уже мертв.

Подняв голову, Валентин Григорьевич обвел собравшихся взглядом, полным ненависти…

К группе, окружившей тело судового врача, со всех сторон подходили все новые и новые члены команды. В жутковатой тишине были слышны только завывания снежной метели. Все выглядели подавленными.

Банник первым снял головной убор; остальные последовали его примеру. В толпе плечом к плечу с непокрытыми головами стояли и те, кто минуту назад ожесточенно дрался в кают-компании: Тимур с матросами и Беляев с коллегами-полярниками.

Склонившись над другом, Севченко ладонью закрыл ему глаза…

Ледокол «Новороссийск» наконец-то сумел прорваться через опасные широты и уже вторые сутки шел по относительно спокойной глади океана. Волнение в полтора-два балла уже никого не пугало. Ведь это был сущий пустяк в сравнении с тем адом, который довелось недавно пережить.

Сафонов стоял на палубе и, держась за поручни ограждения, смотрел вдаль. Судно приближалось к ледовой зоне Антарктиды — по борту уже встречались одинокие льдины.

Невзирая на свою опасную и по-настоящему мужскую профессию, Сафонов тоже не смог нормально перенести умопомрачительную качку «ревущих сороковых». Сутки кое-как продержался, а потом лег на койку и лежал пластом. Сползал с нее исключительно для того, чтобы опорожнить в туалетной комнате и без того пустой желудок. Потом более-менее оклемался и даже покушал в кают-компании. А теперь вот вышел подышать морским солоноватым воздухом.

— Здравствуйте, Владимир, — услышал он за спиной знакомый голос.

Обернувшись, увидел шедшую в его сторону Людмилу. Сегодня она была одета в теплую куртку и брюки. В руках как всегда был фотоаппарат.

— Добрый день.

— Что-то давно вас не было видно, — сказала молодая женщина, встав рядом.

— Работал, — уклончиво ответил он, постеснявшись сказать правду.

— Помните наш последний разговор?

— Конечно. У меня неплохая память.

— Вы тогда сказали, что у нас с Андреем есть выход. Правда, не сказали, какой именно.

— Хотите, чтобы я сказал?

— Да.

Сафонов выдержал значительную паузу, словно раздумывая, стоит ли посвящать девушку в тайные подробности.

Потом все же смилостивился:

— Когда подойдем к «Михаилу Громову», я займусь допросом членов экипажа. Мне необходимо разобраться, почему немалую сумму народных денег пришлось потратить на спасательную операцию. И прежде всего я хочу понять, кто в этом виноват.

— А разве не важнее просто спасти людей?

— Вы, должно быть, не знаете, но причинами смерти члена экипажа, повреждения корпуса и дрейфа «Громова» заинтересовался сам министр морского флота СССР Тимофей Борисович Гуженко.

— А вы в курсе, что в пароходстве кто-то задержал выход «Громова» на полмесяца, и в итоге судно отправилось на толстый лед? — спокойно парировала Людмила. — На мой взгляд, если вы хотите добраться до истинных причин, то виновных следует искать не в Антарктиде, а в Ленинграде.

— Может быть, может быть…

— Между прочим, Андрей предупреждал руководство об опасности такого позднего похода.

— Да, но снимать экспедицию все равно пришлось бы — она не была рассчитана на зимовку…

В этот момент судно содрогнулось от удара носовой частью о большую льдину. Люда и Владимир ухватились за поручни. Льдина треснула пополам. «Новороссийск», расшвыряв ее осколки и не сбавляя скорости, продолжал взрезать волны.

Вынув из кармана зажигалку с пачкой «Мальборо», мужчина предложил собеседнице сигарету. Та отказалась.

— Оставим этот бесплодный разговор, Людмила. Ситуация такова… — он прикурил и глубоко затянулся, — что вашему мужу так или иначе придется ответить за гибель человека. А также за повреждения судна. Но технически серьезного наказания можно избежать.

— Я вас не понимаю, — удивленно посмотрела она на Сафонова.

— Все довольно просто. Если он полностью признает свою вину, то мы, со своей стороны, приложим усилия для смягчения наказания.

— Вину в чем?

— В неграмотном управлении ледоколом и командой. В вынужденном дрейфе… Тогда, полагаю, можно обойтись одним увольнением.

Уголки губ молодой женщины дрогнули в язвительной улыбке:

— Хотите сделать его крайним?

— Вы умный человек, Люда, и сами все понимаете, — немного подумав, кивнул Владимир. — И потом для вас это наилучший выход — с наименьшими, так сказать, потерями. Пусть даст нужные показания, а уж мы потом все сделаем как надо.

— И как же должны звучать эти показания?

Собравшись с мыслями, офицер Госбезопасности произнес несколько фраз, вероятно, тщательно подобранных и заученных заранее:

— Из-за его халатности «Михаил Громов» провел в Антарктиде намного больше времени, чем требовалось. При этом из пароходства ему постоянно приходили радиограммы, в которых предписывалось в кратчайший срок покинуть опасную ледовую зону, чего ваш супруг так и не сделал. В конце концов, на судно был направлен новый капитан. В общем, руководство старалось всячески исправить положение, но было уже поздно. Примерно так.

— Он никогда этого не скажет, — качнула Людмила головой.

— А вы постарайтесь, чтоб сказал. Да, ситуация не из приятных, но поверьте: в Ленинграде вы о ней будете вспоминать с улыбкой. Кстати, сидя в новой благоустроенной квартире — о ней мы тоже похлопочем. Замучились, наверное, с пацаненком по общагам мыкаться?