Клятва, которую мы даем (ЛП) - Джей Монти. Страница 36

Но, возможно, это и к лучшему. Она ужасная лгунья.

Разговор между мной и Сайласом по поводу этого соглашения закончился уговором о том, что я могу рассказать Лилак правду, а он — своим друзьям. Это были единственные люди, которые могли знать о том, что происходит между нами.

— И куда это вы собрались, маленькая мисс?

Ли поворачивается к матери и поджимает губы, изо всех сил стараясь не выглядеть раздраженной.

— Я собираюсь собрать оставшиеся вещи. На лето я останусь с Коралиной. Я уже говорила тебе об этом, мама.

— Дорогая, Сайласу и Коралине понадобится личное пространство. Планировать свадьбу, заключать брачный контракт, — Реджина слегка хихикает. — Ни один мужчина не хочет быть обременен багажом.

— Но…

— Она не багаж, — вмешиваюсь я, и мы с мачехой встречаемся взглядами. — И мы хотим, чтобы она была с нами. Она останется со мной на лето, Реджина. Так у тебя будет больше свободного времени, которое ты сможешь проводить в загородном клубе.

Особенность женщины, стоящей передо мной в том, что в ответ на сарказм она всегда найдет способ ужалить посильней. Это почти никогда не является прямым оскорблением. Иногда это двусмысленный комплимент, а иногда — чистая низость.

Когда я училась в школе, я наговорила ей что-то. Сейчас уже и не вспомню, настолько это было незначительно, но после она переспала с моим учителем истории, и через два дня моя оценка в классе упала до тройки, что сильно подорвало мой средний балл.

У меня не было доказательств, но я была уверена, что она трахнулась с ним только для того, чтобы он понизил мою оценку.

Лилак удается ускользнуть по ступенькам, избегая продолжения разговора.

— Кольца нет? — Реджина подходит ко мне, щелкая каблуками, и берет мою руку, чтобы посмотреть на пустой палец. Ее когти царапают внутреннюю сторону моих ладоней.

— Мы еще не выбрали, — ехидно говорю я, вырывая свою руку из ее хватки.

Ее губы кривятся в едва заметной ухмылке, голова слегка наклоняется, словно она оценивает меня. Ее пристальный взгляд разглядывает мои простые шорты и футболку. Я поднимаю подбородок чуть выше.

Не помню случая, чтобы она не смотрела на меня так. Даже в детстве тяжесть ее снисходительного взгляда вызывала у меня беспокойство. Как будто я представляла собой некую угрозу, как будто все мое существо было для нее оскорблением.

Но я выросла, обрела стержень и узнала, что в мире есть чудовища пострашнее злой мачехи.

Я захожу в свой дом, где я жила, замечаю недавнюю перепланировку, которая соответствует новому стилю Реджины в этом году. Когда мне было четырнадцать, она была настолько одержима темно-сиреневым цветом, что перекрасила в него бассейн.

— Почему ты не представила нас друг другу на мероприятии?

Я перевожу взгляд на отца, стоящего в фойе, руки в карманах, Реджина идет закрыть входную дверь, заперев меня в этом доме, пока Лилак не закончит собирать вещи.

— Сайлас — скрытный человек, — ложь вырывается легко, в основном потому, что я думаю, будто это может быть правдой. — Мы оба такие. Мы не хотели ничего говорить, пока не были готовы.

В этом разговоре мне придется использовать подсказки из того, что я о нем уже знаю, и постараться избегать вопросов, которые вводят в ступор. Реджина расскажет о каждой детали своим друзьям в загородном клубе, и слухи распространятся как лесной пожар.

Я должна была, по крайней мере, сесть и поговорить с этим парнем о его любимом цвете. Мы даже не обозначили, сколько мы встречаемся. Как, по его мнению, я должна разыгрывать это на публике, если мы даже не знаем друг друга?

— Я просто не могу в это поверить. Мы боялись, что ты станешь старой девой, но, похоже, тебе повезло, — она смеется, обхватывая моего отца за талию и прислоняясь к нему. — Ты могла бы выбрать кого-нибудь более психически устойчивого, но с такой суммой денег это не имеет значения.

Она смеется, как будто это смешно.

Как будто она его знает и имеет право шутить о нем.

Медный привкус наполняет мой рот, давление от зубов ощущается на языке.

Реджина — всего лишь одна из крыс в этом лживом городе; это самопровозглашенные благородные люди, которые скрывают свои недостатки и скелеты под маской эгоизма и денег, залитыми кровью.

Они шествуют, как короли, по своим башням из слоновой кости²³, расталкивая людей на пути к вершине, строя империи на сломанных костях. Долгие годы мне говорили, что Парни из Холлоу — злодеи. Что их террор запятнал этот уважаемый город, в котором находится самый престижный университет страны.

Но нельзя испортить то, что уже изначально прогнило.

Они были просто козлами отпущения.

Именно поэтому «Гало» продержалось так долго. Полоумные, безмозглые приспешники смотрели на мальчишек, взрывающих церкви и устраивающих безрассудные розыгрыши, вместо того, чтобы снять пелену с глаз и увидеть, что люди, которым они поклонялись, были ложными идолами. Они покупали и продавали своих дочерей, как куски мяса. Превращали девушек в товар. Лишали их человечности и превращали в дойных коров.

— Реджина, я терплю тебя ради Лилак, — я подхожу к ней ближе, руки сжимаются в кулаки. — Я веду себя хорошо. Слушаю твое бесконечное нытье.

Я наблюдаю, как она немного съеживается в объятиях моего отца, но это не останавливает ее попытки открыть рот.

— Как ты смеешь говорить со мной…

— Но если ты еще хоть слово скажешь о Сайласе, если ты хоть раз подумаешь о нем плохо, я позабочусь о том, чтобы у тебя не осталось ничего, кроме твоей искрометной индивидуальности, когда я заберу свой кусок «Элиты», — я усмехаюсь, глядя на нее сверху вниз, и наклоняюсь вперед. — У бедности есть запах, и тебе не понравится, если он покроет тебя.

Одна мысль о том, чтобы остаться здесь и выслушать все, что она попытается сказать, выводит меня из себя. Поэтому я решаю не ждать. Я просто поворачиваюсь и иду к лестнице, чтобы помочь Лилак.

Чем быстрее она соберет свои вещи, тем лучше.

Я не хочу оставаться в этом доме дольше, чем нужно.

Поэтому в течение следующих тридцати минут я сглатываю свою ярость. Я позволяю ей кипеть под кожей, выплескивая ее на одежду, которую я яростно складываю и запихиваю в чемодан.

Раньше я позволяла ее комментариям стекать с меня, как вода. Я могла игнорировать их и жить дальше. Со многими людьми я веду себя именно так.

Проще уйти от конфликта и не тратить свои эмоции. Мне пока не надоело, что люди проходятся по мне. Стивен изменил это, и, думаю, я должна поблагодарить его за это.

Он выковал мой серебряный язык из криков агонии и создал мой стальной хребет из настоящего отчаяния.

Я — оголенный нерв.

Каждый глоток кислорода, каждое неприятное замечание, каждый двусмысленный комплимент в спину посылали мне острые, мучительные разряды боли. И что-то внутри меня пережевывало эту боль и превращало ее в гнев.

Злиться легче, чем грустить.

Злиться лучше, чем быть жертвой.

— Ты закончила собирать свои вещи в ванной? — спрашиваю я через плечо. Когда дверь открывается, я поворачиваюсь и ожидаю увидеть ее с сумкой, полной вещей, но вместо этого обнаруживаю отца.

Когда я смотрю на него, трудно увидеть что-то, кроме своей травмы.

Я больше не могу с нежностью вспоминать наши отношения, потому что теперь все они кажутся бессмысленными. Поездки на рыбалку и поедание пирожных ночью на кухне. Весь смех, который мы разделяли, превратился в пыль.

Когда моего отца арестовали за причастность к «Гало», он поспешил выложить все, чтобы спасти свою задницу. Утверждал, что не вмешивался, пока я не пропала. Он просто выполнял свои обязанности, чтобы вернуть меня домой в целости и сохранности.

Он рассказал полиции все, что нужно, и в обмен на это отсидел всего шесть месяцев. Он провел сто восемь дней за решеткой за то, что снабжал «Гало» грузовыми контейнерами, в которых перевозили девушек, ставших жертвами торговли людьми. Вот и все.

Все ради меня, говорит он. Все для того, чтобы вернуть меня.