Эвис: Заговорщик (СИ) - Горъ Василий. Страница 92

— Это тебе за нос моей старшей жены!

Как ни странно, страха не вызвала и эта вспышка боли: ар Улеми застонал, но продолжал смотреть на меня уверенным взглядом. Тогда я устроился поудобнее и заговорил:

— Пожалуй, пришло время представиться. Я — Нейл ар Эвис, сын Гаттора ар Эвис, маллорца, своей любовью пробудившего в вашей дочери Найтире слабенький Дар. Рядом со мной — моя первая меньшица Вэйлиотта ар Эвис, дочь Найтиры ар Эвис, в девичестве Улеми, ваша внучка и… самая сильная Дарующая, когда-либо рождавшаяся в этом мире! Да-да, можете не сомневаться — и новое лицо, и цвет волос, и шрамы — всего лишь образ, позволивший добраться до этого дома и воздать сторицей за все зло, которое вы причинили ей и ее матери!

Вслушиваться в то, как меняются эмоции арра Харзаха во время этой речи, было очень интересно. Напоминание об отце вызвало в нем злобную радость, фраза про пробуждение слабенького Дара у Найты — мучительное сожаление об упущенных возможностях, а словосочетание «самая сильная Дарующая, когда-либо рождавшаяся в этом мире» — недоверие. А зря: Вэйлька, слушавшая деда не менее внимательно, чем я, решила добавить моему утверждению вес. Поэтому пробудила оборотную сторону своего Дара и насмешливо сообщила:

— Вот сейчас у тебя отнимаются ноги. Ты ведь помнишь это ощущение, правда? А теперь задумайся вот о чем: чтобы лишить тебя способности ходить, маме потребовалось несколько страж. А мне достаточно пары мгновений…

Этот коротенький монолог его убил. То есть, мгновенно разрушил тот самый стержень, на котором зиждилась личность арра Харзаха, и поверг его дух в бездну уныния. И тут снова заговорил я:

— Если бы вам хватило души просто любить тех, кого вам послала Пресветлая, то вы были бы здоровым и молодым еще не один десяток лет. Да-да, я не ошибся, несколько десятков — Дар вашей внучки запредельно силен и способен творить чудеса. Но вы любили только себя, а остальными пользовались. В результате заставили перекинуться Найтиру, а в ее дочери вызвали такую ненависть к себе, что она предпочла забрать мать и сбежать в неизвестность возможности оставаться с вами даже лишнюю стражу… Ага, вы догадались совершенно верно: они добрались до меня. На второй день после визита посланной вами боевой звезды, которая убила одного из немногих людей, которых я искренне любил. Кстати, сколько звезд ждут меня в Лайвене сейчас? Одна? Две? Три?

— Одна⁈ — искренне удивился я, почувствовав ответ в его эмоциях. — А-а-а, с вашими вассалами? Наемниками? Еще с кем-нибудь? Тоже нет⁈ Вы что, решили, что первая звезда исчезла по дороге⁈

Следующее кольцо с лишним я терзал главу рода Улеми вопросами, на которые можно было ответить только «да» или «нет», и слушал молчаливые ответы. Выяснил, что о наличии Дара у Найтиры, кроме самого Харзаха, знал всего один человек, а воинам боевых звезд старый ублюдок заплатил за возвращение воровок! О том, что глава рода Улеми куда-то отправлял боевые звезды, знало три человека. И о том, что все трое находились в одном здании с нами.

Узнав все, что считал необходимым, я попросил меньшицу забрать у деда как можно больше жизни, чтобы он не мог заорать, вытащил кляп и настоятельно попросил объяснить мне, где искать всех этих посвященных. А когда ар Улеми заартачился, негромко сказал:

— Смерть может быть разной: вы можете лежать бревном год, два или три, не имея возможности шевельнуть даже зрачками, но при этом чувствовать боль, ощущать запахи и понимать, что гниете заживо, а можете умереть относительно быстро. Опять же, я могу выяснить ответы на интересующие вопросы у любого вашего домочадца, например, у этих вот девиц, а с вас просто взять болью за боль. Так, как когда-то отомстил еще нескольким вашим соотечественникам…

— Он ответит. Сам! — голосом, полным предвкушения, произнесла Вэйлька, села рядом, положила правую ладонь на плечо старика и обожгла его лютым холодом: — Не зли моего мужа, дед: он — единственный человек, который стоит между тобой и Бездной…

…Из Глевина выехали через Полуночные ворота одними из первых. Промчавшись между тяжеленных створок, поскакали по Торренскому тракту, обгоняя тех немногих, кто успел покинуть город раньше нас. А уже через полторы стражи съехали в русло небольшой речушки с песчаным дном и, с лошадьми в поводу, прошли по воде перестрелов восемь. Добравшись до впадающего в нее ручейка, двинулись вверх по его течению. Через какое-то время выбрались на берег, углубились в лес и еще стражи четыре двигались на восход. Все это время Вэйлька слушала лес одна. А к себе прислушиваться не позволяла, судя всему, раз за разом переживая не самое приятное событие в своей жизни. Оттаивать начала ближе к полудню, когда заметила, что я отклонился от выбранного направления и двигаюсь относительно него чуть ли не поперек. Правда, вопросов задавать не стала, прекрасно зная, что я никогда ничего не делаю просто так.

Еще через половину стражи, почувствовав в воздухе запах влаги, нахмурилась и приподнялась на стременах. Но озеро Долгое, которое я заметил с вершины одного из холмов и к которому правил несколько последних колец, не увидела, так как в этом месте нас и бескрайнюю водную гладь разделяли деревья. А где-то через кольцо, когда мы выехали из леса на небольшой обрыв и увидели перед собой ослепительно-красивое сине-зеленое зеркало, простирающееся перестрелов на двадцать в ширину и на все восемьдесят в длину, восхищенно ахнула. И, словно проснувшись, уставилась на меня широко открытыми глазами.

— На сегодня все. Приехали! — сообщил я и направил Черныша вправо, в сторону небольшого и очень уютного заливчика, окруженного двумя «подковами» — из ярко-зеленой травы и высоченных сосен.

Меньшица еще раз огляделась по сторонам, повернула голову чуть левее, чтобы правой щечкой ощутить легкий ветерок, затем спрыгнула со своей кобылки, и, раздеваясь на ходу, бросилась к воде. Последние детали туалета — коротенькую нижнюю рубашку и панталончики — сбросила в шаге от нее, влетела в озеро в облаке брызг, оттолкнулась изо всех сил и прыгнула. А уже через пару мгновений лежала на поверхности лицом вверх с закрытыми глазами.

Я присоединился к ней существенно позже. Когда разобрался с лошадьми, обустроил в тени деревьев лежку из лапника и бросил пару плащей неподалеку от кромки воды.

— Не чувствую ни одной живой души, как ни тянусь! — услышав плеск, с которым я входил в воду, негромко сказала Дарующая. Потом открыла глаза и с мольбой посмотрела на меня: — Давай заплывем подальше, а?

Я пожал плечами и мягко улыбнулся:

— С тобой — хоть в Бездну…

И нырнул. Недалеко — шагов на десять-двенадцать, чтобы напомнить супруге и о такой возможности поразвлечься…

Потребность поговорить появилась у Вэйльки после заплыва на два перестрела и обратно. Когда мы вернулись к берегу, и она смогла нащупать ногами дно, девушка обошла меня спереди, положила ладони на плечи, заглянула в глаза и, наконец, открылась. В смысле, дала почувствовать свои эмоции. А когда я ощутил в них жуткую муть, виновато вздохнула:

— Там, в доме, я упивалась местью. Мстила за маму, за себя, за то, что нам с ней пришлось перенести по пути в Лайвен. За сломанный нос Майры, за твоего Генора, которого никогда не видела, но которому с радостью подарила бы несколько десятков лет жизни. За всех тех женщин и детей, которым дед изуродовал и души, и тела, пытаясь получить вожделенный Дар…

— Когда он умер, я задохнулась от счастья… — продолжила девушка после небольшой паузы, во время которой боролась со вспышкой ненависти к деду. — А уже через половину кольца вдруг ощутила пустоту: мир вокруг показался серым, мысли, которые приходили в голову, мелкими и никому не нужными, а я сама — пустой и какой-то грязной, что ли.

Я постарался как можно ярче представить себе то, что к ней испытываю, и сразу же почувствовал ласковое прикосновение губ к шее.

— Спасибо, милый, я это понимаю… сейчас! Но в тот момент мне было до безумия страшно даже попробовать тебя услышать. Ведь последние два кольца жизни деда я упивалась только его ощущениями, а о твоих забыла! Мало того, в какой-то момент я представила, каким чудовищем должна была казаться со стороны, и до смерти перепугалась, что ты меня возненавидишь.