Шань - ван Ластбадер Эрик. Страница 46

Тревога Чжилиня усилилась еще больше, когда он обнаружил, что Мао со свитой, сопровождавшей его на переговорах, уже отбыл на утреннее заседание, хотя стрелка часов только-только достигла цифры шесть. Чжилинь даже не успел передать ему информацию, полученную от Хуайшань Хана. Сам же Хан по предложению Чжилиня вернулся в лагерь Чана, где ему предстояло дожидаться условного сигнала. Чжилинь убедил его, что, находясь там, он сможет в настоящий момент принести Мао больше пользы.

Вокруг царили покой и тишина. Земля во дворике все еще оставалась сырой после ночного дождя. Не было слышно ни лая собак, ни петушиных криков. Плотная пелена тяжелых туч затягивала небо от края до края.

Чжилинь приступил к своим упражнениям, хотя и не мог целиком сосредоточиться на них. Он постоянно следил за воротами, выходившими на улицу. Его обострившийся до предела слух был готов уловить малейший тревожный звук, который мог бы донестись из-за ограды, окружавший двор.

Выполняя привычные движения, он чувствовал, как его коротко остриженные волосы на затылке встают дыбом. Он мысленно видел, как длинный ствол снайперской винтовки направляется в его сторону. Ему казалось, вот-вот раздастся нарастающий визг, и кусочек свинца, заключенный в стальную оболочку, вонзится в его череп.

И вот что-то шевельнулось!

Чжилиню пришлось сделать над собой усилие, чтобы не повернуть голову. Он продолжал делать упражнения, стараясь успокоить взвинченные нервы.

Напрягая глаза, он старался разобрать, было ли движение, которое он уловил боковым зрением, настоящим или только кажущимся. Представляло ли оно собой угрозу или просто какая-то пташка перепрыгнула с ветки на ветку.

Да, так и есть. Едва уловимое движение.

Ворота!

После короткой заминки они начали открываться. Чжилинь беззвучно, на одних носках, перебежал с открытого пространства посредине двора в укромный уголок сбоку от ворот.

Все стихло, словно человек, стоявший снаружи, разглядывал двор через щель, стремясь определить, туда ли он попал. Дыхание Чжилиня не нарушилось, однако он почувствовал, что покрывается холодной испариной.

Крупные капли пота стекали по лбу Чжилиня. Он вдруг понял, что боится. Ему не хотелось умирать. Жажда жизни вдруг вскипела в его душе с необычной силой, и он подумал, что злость, сопровождающая ее, может помочь ему уцелеть. Злость на того, кто явился сюда, чтобы убить его. Чжилинь знал: без этой злости в душе он окажется не в силах лишить жизни другого человека.

Створка ворот, находившаяся всего в дюйме от его плеча, задрожала и медленно открылась. Мурашки поползли по телу Чжилиня при мысли о том, что сделает с ним Чан, если захватит живым.

Он ощущал чье-то присутствие по ту сторону створки ворот. Кто бы то ни был, он собирался зайти во двор, и Чжилинь знал, что для него наступил решающий момент: ему предстояло убить или быть убитым. Прежде ему доводилось убивать, впрочем лишь однажды: он прикончил тех ублюдков Чана, которые похитили Май. Он хотел спасти ее, и у него не оставалось выбора.

Вот и теперь выбора не было. Тем не менее, Чжилинь вдруг подумал о Будде и его учении. В этом отношении, по крайней мере, Дэвис не был неправ.

Внезапно осторожные движения вошедшего сменились на стремительные, и у Чжилиня не осталось больше времени на раздумья. Мысли отступили на задний план, а на авансцену вышли действия: организм намеревался защитить себя любой ценой.

Мелькнула бегущая фигура. Чжилинь выпрыгнул из своей засады. Он занес обе руки, намереваясь нанести удар, используя их силу и инерцию тела. Однако в тот миг, когда смертоносный удар должен был обрушиться на врага, образ, запечатленный глазами Чжилиня, достиг его сознания.

Его рука опустилась, и сильная дрожь, вызванная избытком неизрасходованного адреналина, прошла по его телу. Злость бессильно улетучилась, точно ее и не было.

— Что ты делаешь здесь?

Она подумала, что Чжилинь сердится на нее, и расплакалась.

Это была одна из дочерей Пу, та, что увидела пламя в волосах Росса Дэвиса.

Дело было плохо, и Чжилинь понимал, что его уже никак не поправишь.

Все произошло из-за того, что конь оступился. Возможно, ноша оказалась слишком тяжела для него, а может, копыто зацепилось за корень или попало в трещину между камней. Какое это теперь имело значение?

Значение имел лишь тот факт, что полтонны груза обрушилось на бедного главу семьи Пу. Конечно, нога лошади сломалась при падении. Что же касается Пу, то, как установил Чжилинь, у него оказались порванными кишки и селезенка. Он буквально плавал в луже собственной крови.

Между тем конь продолжал мучиться от жестокой боли. Со сломанной ногой он не мог принести никакой пользы семье. Разве что в качестве мясного блюда. В любом случае Чжилиню следовало позаботиться о том, чтобы облегчить страдания животного.

Скользя руками по мокрой от пота спине лошади, Чжилинь вспоминал дикие ликующие крики Росса Дэвиса. И еще — свой собственный необузданный прорыв к свободе, пережитый им во время бешеной скачки... Он нащупал точку пересечения нервов и резко надавил большим пальцем. Дико вращающиеся глаза лошади потускнели и безжизненно замерли.

Девушки плакали, давая волю своим чувствам, но их мать стояла с каменным лицом. Оно напоминало Чжилиню лицо многочисленных жертв, виденных им на полях сражений за годы войны: отсутствующее выражение в глазах — признак безнадежно опустошенного сердца. Что причиняло женщине большее горе: потеря мужа или лошади? Чжилинь не знал. Суровые времена предъявляли свои требования к людям, и грубые, прагматические соображения зачастую заслоняли собой все остальные ценности. Смерть мистера Пу еще не означала конца света для его семьи. Однако гибель коня практически не оставляла им шансов на выживание.

— У нас даже нет денег на достойные похороны, — промолвила миссис Пу чуть позже. Ее хрупкий голос звучал не громче шума ветра за окном.

Ее дочери вместе с Чжилинем задержались, разделывая конскую тушу: мясо следовало съесть, пока оно не протухло. Старик Пу остался лежать там, где он упал. Его труп, весь вымазанный в потемневшей, запекшейся крови, был почти целиком засыпан грудой чайных листьев.

— Что станет с его душой, если ее не проводить как полагается в следующую жизнь?

Она обращалась не к Чжилиню или к своим дочерям, сидевшим подле нее, но к своему дому. Создавалось впечатление, будто она чувствует близость духа своего покойного мужа, все еще бродящего в пространстве, ограниченном грубо сколоченными дощатыми стенами, и надеется получить ответ на свой вопрос оттуда.

Пока Чжилинь трудился бок о бок с девушками, у него зародилась неожиданная идея. Он, однако, не высказал ее вслух, а вместо этого принялся вертеть ее в голове то так, то эдак, как поступает ювелир, оценивая редкую жемчужину.

Идея была, несомненно, рискованной, даже более того — сумасшедшей. Однако, убеждал себя Чжилинь, разве вокруг не царила эпоха, когда, казалось, весь мир сошел с ума. К тому же эта идея содержала в себе нечто вроде будничной симметрии, равновесие между потерянным и приобретенным, что не могло не привлекать Чжилиня. Он всегда стремился к тому, чтобы при подведении итогов соблюдался баланс добра и зла.

Наблюдая за отблесками бледного света на лице госпожи Пу, впитывая боль, терзавшую ее сердце, он обдумывал то, о чем хотел попросить несчастную женщину. Хватит ли у него духу сделать это? Впрочем, Чжилинь знал, что точнее было спросить, хватит ли у него духу не сделать это?

Строго говоря, его просьба противоречила моральным принципам буддизма. Однако в Китае полыхал пожар войны. Главной целью каждого, по крайней мере, на ближайшую перспективу являлось выживание. Именно это Чжилинь собирался предложить семье Пу. Выживание в обмен на...

— Сударыня, — сказал он, наклоняясь вперед, чтобы не повышать голоса. Девушек в это дело впутывать не следовало. — Я знаю, что сделать, чтобы Дух вашего супруга обрел покой и смог вернуться на землю в следующей жизни.