Хроники мёртвого моря - Косарев Александр Григорьевич. Страница 7

– Г-м, – недоверчиво отозвался Димка, – а куда же в таком случае пули исчезают?

– Минутку, – остановил я его. Это ведь я изобразил картину происшествия только в одной плоскости. Рассмотрим ситуацию в другом ракурсе.

Я передвинул мишень и принялся за второй рисунок. Теперь я изобразил все четыре мишени и насыпь за ними так, как я наблюдал их с помоста.

– Представь теперь так. Вот летит пуля и попадает в левую мишень, вот летит вторая и попадает прямо на вторую.

Свои рассуждения я иллюстрировал нанесением траекторий полета пули от схематически изображенного среза ствола до кружка в центре мишеней. И вот, только на этом промежутке пути мы имеем непонятное исчезновение или, если хочешь, уклонение нашей пули с траектории полёта.

– Это ты хорошо придумал с отклонением, – перебил меня Дима, – и в какую же сторону, они по-твоему отклоняются-то?

– Явно не вниз, – обидчиво поджал я губы, – иначе был бы рикошет. И не в сторону, другие мишени показали бы это.

– Стало быть, вверх улетают? – Дима энергично подпрыгнул вместе с табуреткой. Радуйтесь, люди! Старшина Стрельцов антигравитацию нашёл! И где! На нашем полигоне!

– Хватит тебе гоготать, – насупился я. Не нравится моя идея – выдвини сам какую-нибудь более обоснованную теорию. А то, тоже мне ученый. Ты ведь и в институте пять лет штаны протирал, так что тебе и карты в руки?

Дима разом погрустнел:

– В институте такое не проходят. Но, кстати, в одном ты прав. Мы можем довольно просто выяснить то, в каком же конкретном месте исчезает или отклоняется летящая к мишени пуля.

Он вытащил у меня из пальцев карандаш и опёрся одной рукой на стол: – Смотри сюда. Дима уверенными штрихами нарисовал прямоугольник с какими-то крестовинами, на которых изобразил карабин и мишень в виде кружка. Соединил их пунктирной линией и взял лежащую рядом ложку. Положил ее на чертеж.

– Представь себе, Серж, что эта ложка – передвижная мишень. Мы её перемещаем вот по этой линии от ствола к третьему номеру и через каждый, допустим метр, стреляем. И, соответственно, по положению пробоины, мы легко устанавливаем, в каком месте и в какую сторону отклоняется наша пуля. Если она в самом деле отклоняется. Усек?

– Гениально. Обуянный жаждой деятельности я резво спрыгнул с табуретки и завопил изо всех сил: – Фролов! Сюда!

В коридоре загрохотали сапоги и через пять секунд в караулку ввалился испуганный сержант, держа в одной руке полуразобранный карабин, а во второй – шомпол с накрученным на него ершиком.

– Ты, оба карабина уже разобрал? – грозно спросил я его.

– Нет, пока только один.

– Тащи второй сюда! Скорее!

Сержант резво крутнулся на месте и со всех ног помчался обратно. Дмитрий в это время открыл висевший на стене деревянный ящичек и достал из него ключ с биркой № 5.

– Пошли-ка Серега в нашу кладовку.

Дверь в кладовую располагалась небольшом предбаннике, куда из центрального коридор вела довольно крутая лестница. Мы отперли замок, зажгли свет и начали бойко ворошить сложенное в комнатке барахло. Подходящий щит на треноге для переносной мишени мы нашли довольно быстро, но станка для пристрелки оружия найти так и не удалось. В это время в дверях появился Фролов с карабином.

– А-а, ты здесь, – сказал Дима, раздраженным голосом. – Ты куда это дел старый станок для пристрелки?

– Так он же в караулке, под нарами валяется. Я же не знал, что он вам нужен!

– Ничего, все в порядке, – снизил тон Дима, – тащи-ка его на стенд скоростной стрельбы.

Я, тем временем, быстренько выхватил у сержанта карабин и, закинув его за спину, помог Диме выволочь на улицу фанерно-дощатое сооружение. Торопливо заперев дверь, мы поспешили на огневой рубеж. Через минуту к нам подтащился и отставший сержант, сгибающийся под тяжестью пристрелочного станка. Мы помогли ему поставить его на стол и тут же отослали в полк, наказав на прощание похлопотать насчет нашего ужина и прихватить на обратном пути шинели, на случай ночевки. Чувствуя, что солнце скоро сядет, мы лихорадочно прикрутили струбцинами станок к столу и, закрепив на нем карабин, навели его на несчастную мишень. Затем привязали к ножке стола предусмотрительно захваченную из кладовой бечевку, после закрепили второй её конец за станину третьей мишени. Дима отсчитал пять шагов от стола и, установив треногу, начал с помощью больших строительных кнопок укреплять лист мишени на видавшем виды круглом фанерном щите. Я, в это время, трясущимися от нетерпения руками, набивал магазин карабина патронами. Наконец, все было готово. Рванув затвор и дослав патрон в ствол, я приготовился к стрельбе. Дима встал слева от меня, дабы не попасть под вылетающие гильзы, и скомандовал: – Огонь!

Хлопнул первый выстрел.

– Есть! – непроизвольно вырвалось у меня.

Было отчётливо видно, что в мишени появилось первое отверстие. Поставив карабин на предохранитель, мы бросились к нашей переноске и передвинули её на шаг вперед, к третьей опоре. Ещё выстрел и новая пробоина всего в двух сантиметрах от первой, украсила полотно мишени. Воодушевленные успехом этого начинания, мы носились по стрельбищу как пацаны за голубями, с каждым выстрелом приближаясь всё ближе к роковому рубежу. До, по-прежнему нетронутой мишени, оставалось не более двух – трех метров. А никаких существенных отклонений пуль пока не наблюдалось. Все они, правда несколько хаотично, располагались в нижней части переносной мишени. В магазине оставался только один патрон и перед выстрелом я еще раз проверил крепление карабина опасаясь, что случайная небрежность сведет наши труды насмарку. В этот момент солнце полностью скатилось за поросший редким лесом хребет и на полигоне резко потемнело.

– Не тяни, – сказал Дима, – а то скоро Фролов вернется.

Я спустил курок. Мы ожидали чего угодно, но то, что произошло через мгновение, буквально пригвоздило нас к месту. Наша переноска внезапно озарилась короткой оранжевой молнией и жарко вспыхнула, словно вязанка сухого хвороста, брошенного на жаркие угли костра. Мы, уставившись друг на друга, разевали рты и крутили пальцами в воздухе, но из наших глоток вырывались лишь нечленораздельные звуки. Немного опомнившись, мы бросились к злосчастному месту. В трёх метрах от злополучной третьей мишени стояла наша тренога с обугленным огрызком бруска, на котором ещё минуту назад висел толстый фанерный щит. Внезапно Дима присел на корточки: – Ну-ка, ну-ка, а что это такое?

Я посмотрел вниз и увидел, что около бечевки лежат несколько небольших блестящих металлических шариков. В этот момент Дима осторожно поддел один из них пальцем и тут же отдернул руку: – Горячий, сволочь! Что бы это могло быть, а, Сергей?

– Да это же гвозди, – первым сообразил я, – бывшие гвозди!

– Точно, точно, – отозвался он. Четыре шарика. А щиты эти я сам прибивал четырьмя гвоздями, восьмидесятками, как сейчас помню.

Одновременно почувствовав в ногах непреодолимую тяжесть, мы плюхнулись прямо на землю. Нам уже было все равно. Только что проведённый нами эксперимент показал, что мы, несмотря на все свои мудрствования, ни на шаг не придвинулись к разгадке.

– Пойдем, Димок, обратно, – предложил я через несколько минут, – поспим, покушаем. На сегодня нам с тобой явно хватит уже приключений. Да и вообще, утро вечера мудрее.

Он вяло мотнул головой, но все же поднялся, и мы, сняв по пути карабин со станка, побрели к караулке. Фролов был уже там. Он стоял около стола с вещмешком и выкладывал из него кульки и банки.

– Странное дело, – сказал он, когда мы вошли в комнату. Повар наш будто переродился в одночасье. Смотрите, сколько всего вкусного мне навалил!

Сержант отодвинулся в сторону и широким жестом обвел стол рукой. Но, увидев наши тоскливые лица, тут же стушевался.

– Что-то случилось, товарищ лейтенант? – обратился он к Диме.

Тот только вяло взмахнул рукой: – Ничего, сержант, все в норме, только устали здорово.

– Это ничего, – засуетился сержант, – а настроение мы сейчас поправим.