MEMENTO, книга перехода - Леви Владимир Львович. Страница 56
Мала надежда или ее совсем нет, не имеет значения: вера начинается там, где надежда кончается. Вера помогает всему тому, чему помочь и можно, и невозможно.
Помощь без алгоритмов
ВЛ, вы не могли бы подсказать, как можно поддержать близких в тяжелой ситуации? У меня умирает дядя, 72 года, онкология (на днях обнаружили лейкоз плюс фоном рак мочевого пузыря). Лечить уже нечего. Нас всего трое: дядя, моя мама, его младшая сестра (60 лет), и я, больше никого нет. Мои родные – люди одинокие, жизнь у обоих нелегкая во всех смыслах. Мне хотелось бы быть им обоим поддержкой сейчас, как-то помочь, насколько это возможно в такой ситуации, но я не представляю, как.
Дядя не знает о диагнозе и формально не знает, что жить ему осталось немного; что он чувствует, я не знаю, боюсь, что больше, чем показывает. Он большая умница, ясная голова, пару месяцев назад перенес тяжелую операцию и очень хочет жить. Я боюсь ему говорить о диагнозе прямо, боюсь, что одно только известие о том, что речь идет о неделях, в самом лучшем случае – о нескольких месяцах, его убьет, и врать тоже не хочу. Может, мне сказать ему, что у него серьезные проблемы с кровью, но какие именно, не ясно? Что это может быть опасно, и нам, скорее всего, придется много времени проводить в больницах?
Маме я сказала о дядином диагнозе, она в плохом состоянии.
Как вы думаете, что я могу сделать в такой ситуации для них обоих? Как их поддержать? Если дядя выйдет из больницы сейчас, я постараюсь его побаловать, но что еще? Как можно облегчить уход, как вести себя так, чтобы человек ушел не в страхе, а в любви, чтобы уходил светло? Мама – как я могу помочь ей? Я все понимаю, я понимаю, что это одинокий путь для всех нас, что невозможно избавить родных от страха и от боли, но что-то же я могу сделать, хоть что-то? Быть рядом с ними – я это сделаю, постараюсь их не грузить своими эмоциями, насколько получится, но, может, есть возможность еще и помочь им обоим?
Я для них нечто вроде света в окошке, дядя вообще уверен, что если я рядом, то я все узнаю, улажу и приведу в порядок – это далеко не так, но он так чувствует, и, возможно, это даст мне возможность поддержать его.
Мама реалистичнее, но и она где-то верит в это. Как мне говорить с ним, как мне говорить с мамой? Как говорить с единственными и любимыми людьми, когда они в такой ситуации и когда страшно самой?
Пожалуйста, простите за беспокойство, тем более, что у нас есть и психологи, и группы поддержки, советы они дадут, и скорее всего нужные, но мне сейчас нехорошо от профессионального сочувствия, и само сочувствие мне не нужно, а нужен человек. Но люди, и среди профессионалов тоже, в такие моменты чаще всего пропадают.
Анна, вы понимаете: и сам Бог не ответил бы на вопросы, которые вы мне задаете, с той степенью подробности, какая нужна. И это притом, что вы описываете ситуацию, которая раньше или позднее, так или эдак, приходит в каждую семью и к каждому человеку в отдельности. Никто к этому не бывает готов.
Чтобы хоть чуть-чуть приблизиться к конкретике тех задач, которые вы сейчас перед собой ставите, нужно получить еще уйму информации – о вашем дяде, о вашей маме и о вас, полностью погрузиться в вашу жизнь и семейную историю, в характеры каждого, в состояния каждого, в мировоззрение, веру или неверие каждого… И все равно: не найти алгоритмов, не составить пошаговых инструкций, не прописать рецептов для проводов человека из этого мира в иной и для поддержания духа его близких. Только вдохновенное действие свободной любящей души может находить верные решения – каждый день, каждую ночь, каждый миг.
При всем том – и именно потому, что инструкций нет и рецепты отсутствуют – прочитав ваше письмо, уверенно говорю: несмотря на всю вашу растерянность, моменты ужаса и кажущегося бессилия, вы вполне готовы к исполнению той миссии Провожатого, которая сейчас на вас возлегла. Готовы – так, как только может быть готов человек в вашем положении. Совершенно правильно настроены. Быть с близкими, продолжать их любить и поддерживать всей душой. Вот и все.
Прибавить к имеющемуся остается единственное: доверие своей душе и Духу, ее питающему. Веру в свои силы, которых вы еще не знаете. Силы эти откроются и вовсю заработают, когда вы будете непосредственно делать то, что требуется в каждый момент: «глазки боятся, а ручки делают». И слова придут, и нужные интонации, и правильные решения – все, что надо. И люди в помощь придут – кто в трудное время «пропадает», тому туда и дорога – другие найдутся. Жить смело и не суетиться излишне.
С дядей – никаких спецобъяснений. Как можно меньше разговоров на медицинские темы. Собрались его побаловать после выхода из больницы? – отлично, развлекайте и балуйте. Относительно серьезности его положения и наиболее вероятного исхода – если будут вопросы «я скоро умру? – я умираю? – сколько мне осталось?» – достаточно краткого и простого «не знаю». Это не будет ложью. По высшему счету вы и вправду не знаете, как и никто не знает, что МОЖЕТ быть дальше. Всегда ведь есть какая-то, быть может, ультрамикроскопическая, но есть – вероятность отсрочки ухода, отсрочки, приравниваемой нашим глубинным существом – душой – к бесконечности. Приравниваемой не без оснований: каждое мгновение – семечко вечности, зародыш ее, прорастающий другими мгновениями; за один миг может произойти как смерть, так и бессмертная, неуничтожимая жизнь.
В подготовке к финишу земной дистанции никому не обойти вечного вопроса: а что Там, за чертой? – тьма, пустота, абсолютное ничто? – или Что-то – какое-то преображенное продолжение, новое начало, другая жизнь, инобытие?
Вопрос этот мятется в душе и стучится в сознание, даже если не задается ни другим, ни себе, оттесненный, забитый страхом и суетой, – прорывается, проползает… Если ответ у сознания есть, – какой бы ни был, – можно считать, что подготовка уже началась. Психологически легче уходить из жизни тем, кто верит, что «не умрем, но изменимся», – тогда это не уход, а переход.
Если такой веры нет, а есть убежденность, она же и вера, что смерть – полное исчезновение, – тоже все-таки безнадега не полная, есть зацепка за вечность. Можно верить, и это не иллюзия, что все твои добрые дела, сделанные за жизнь, даже самые незаметные, продолжают свое действие в тех, кто остается здесь. Что свет добра передается дальше и дальше. Что световая эстафета рода людского продолжится, и есть шанс, что продвинутые потомки воскресят не только память о тебе, сколь угодно полную, но и где-то за далями веков тебя самого, вполне материальным образом – воспроизведя твой генетический код. В это верил и провозгласил как цель человечества – «воскрешение отцов» – великий русский мыслитель и пророк Николай Федоров, перед которым преклонялись такие гиганты российской культуры и мысли, как Владимир Соловьев, Лев Толстой…
Стоит ли говорить обо всем этом с дядей, с мамой? По своей инициативе не стоит, но если сами заведут разговор, наведут на тему – стоит, и очень. Может быть, по милости небес дядя ваш уйдет в иной мир быстро и легко, как-нибудь во сне, или в бодрствовании, но при занятости сознания совсем другим, или в погружении куда-то в бессознательное… Вам остается лишь быть открытой всему возможному и действовать по обстоятельствам и по подсказке души.
Дай Бог вам душевных сил.
Ответ на ответ.
Спасибо, ВЛ. …О «не умрем, но изменимся». Когда ушла моя бабуля, красивая и мудрая женщина с необычными способностями, и мы втроем вернулись домой, странное и очень в духе бабушки ощущение нахлынуло на нас… Как будто где-то открыли окно к нам, сюда. Окно, нашему «здесь» не принадлежащее. И оттуда льется на нас такое абсолютное чувство любви, сочувствия, радости, тепла, какого в этой жизни, наверное, и не пережить. Не знаю, как описать… какой-то золотистый свет, как солнце, но только еще солнечнее, радостнее, свет внутренний, волна… Направленная радость и любовь. Ощущение было, как будто купаешься в этом свете, этой любви. Наверное, так может чувствовать себя ребенок, чувствующий безоговорочно, что его любят, видят и любят.
Дядя это почувствовал на второй день. Сказал: «кажется, мама тут, и она за нас заступается». А мама почувствовала на третий день, за несколько часов до того, как луч этот ушел… Я знаю, что это была она, я знаю свою бабушку. Это была она без примесей этой жизни, в первозданном виде, она как есть, ее сущность, ее душа. То, что в этой жизни всегда прорывалось, но жизнью же и глушилось.
Именно тогда понятие «тот свет», не имеющее ничего общего с «тем светом» в расхожем употреблении, и понимание, что «не умрем, но изменимся», стало для меня фактом. Сейчас память об этом не помогает, но она есть, и надеюсь, со временем снова даст силы. Жаль, что передать это ощущение другим невозможно, хотя я пыталась. А может, и удавалось, не знаю. Это был дар не для одного…