MEMENTO, книга перехода - Леви Владимир Львович. Страница 57

IX

Горе: как пережить

Это тоже одна из моих первых фотографий, мне тут месяцев восемь. Часто помещаю этого ребенка в свои книги как образ чистого состояния души.

Это существо горя еще не изведало. Но заметно по глазам: изначально знает, что горе есть.

Мои мама и папа жили в те дни в светлом облаке молодого счастья и приближались к главным жизненным испытаниям. Горя впереди было через край. Они об этом не знали. Лучше ли было бы знать, чтобы пройти через потери увереннее, или знание отравило бы счастье?..

И снова о жестокой внезапности

На планете нашей бушуют стихии. Подземные, наземные, межчеловеческие, внутричеловеческие. Там и сям уймы людей в расцвете сил и надежд с жестокой внезапностью теряют сразу все или почти все, невосполнимо. Горе, вседневное, ежемгновенное горе миллионов и миллионов – действительность такая же реальная, как наша каждодневная суета, как сердцебиение и дыхание, как биржевые новости, как рождение новых существ.

Если открыто поглядеть на календарь человеческих трагедий во всех его масштабах, – окажется, что в траурную рамку следует поместить сплошь всю историю. Каждый день и час, каждый миг существования рода людского свирепствуют зло и смерть – не здесь, так в другом месте, не сейчас, так потом. Потеря многих, потеря одного – если душа затронута, на качество переживания количественная разница не влияет: и одна смерть – всесмерть.

Мы поняли уже, что благополучная жизнь состоит в том, что теряется все, но не сразу. И знаем, что за дарованной нам Милосердной Постепенностью охотится много, слишком много хищных охотников – зверей жестокой внезапности. Имя им легион, и не убывают: войны, террор, несчастные случаи, убийства, самоубийства, уймы болезней…

Пока звери эти обходят нас стороной, мы как антилопы в саваннах, где шастают леопарды, гепарды и львы, детски верим, что нас, вот именно нас-то и пощадят, нас и детенышей наших не тронут, мы-то уж как-нибудь. И пока обходят, пока не трогают, обо всех угрозах и о финишной ленточке можно забыть, кушать себе свою травку.

Древненькие защиты невооруженной души. Да и в самом деле, что толку осознавать реальную жуть во всех ее бешеных вероятиях, если не можешь ничего изменить и не умеешь мыслить просветленно и высоко, как учат нас продвинутые вероучения?.. Покуда не снабжена душа аккумулятором духа и батарейками вечности, на вторжение вихрей безжалостной дикой правды набор ответов стандартен и невелик: депрессия, паника, цинизм пассивный или активный, звериный («умри ты сегодня, а я завтра»), та или иная наркотизация, тупой пофигизм или просто отказ от жизни.

Какие доктора, кроме времени?

Тут вот еще какая особенность массы недоснабженных душ: ценностная суженность, она же зависимость. Уймы людей в бытийных ненастьях теряют лишь некие части своей бытийственности (иной раз, правда, и очень важные и сверхважные: ребенка, здоровье, любовь…). А переживается, что потеряно все – совсем, целиком, что ничего не осталось. Что больше жить нечем и незачем. У многих при этом сознание бессильно понимает, что жить нужно и можно, а жизнечувствие падает в тартарары – подсознание, зависимое от потерянного, гнет свое и может втянуть в психалгическую воронку, ту самую.

Сразу принципиально: от горя не лечат, горе не лечится. Горе – не болезнь, не недуг, не инфекция. Травма – да, но не та, которую, подобно вывиху, можно вправить, или подобно перелому, загипсовать, или вставить протез. Рана – да, но не та, которую можно залить йодом, забинтовать или зашить.

Горе не лечат. Это неподходящий, неадекватный термин. И не обезболивается горе. Даже если его заливают лекарствами, алкоголем, наркотиками – не обезболивается, а наоборот. Если это настоящее горе – то, о котором говорят: убит горем, убита горем.

С горем учатся жить. С болью потери можно учиться сосуществовать. Можно отвлекаться от этой боли, потихоньку на какое-то время ее усмирять или просто ждать, пока она мало-помалу усмирится сама.

Уже в первые, шоковые дни боль утраты может временно отступать, облегчаться, но потом возвращается с новой и новой силой. Может быть настолько нестерпимой, что кажется, будто и день, и час, и минута – целая вечность. Постепенно, очень постепенно сворачивается – прячется вовнутрь, в глубину души. Но если горе настоящее и душа настоящая – никогда не проходит. Не исчезает. Не забывается.

Год – срок слишком малый, чтобы надеяться на усмирение боли. За такое время многие едва только успевают осознать значимость потери, ощутить глубину утраты.

Стариннейшие и вернейшие друзья в горе – не анальгетики, не облегчители, но поддерживающие спасатели – труд и молитва. Воздержанность в еде, посты, но не до истощения. Общение – для кого как. Музыка, любое искусство – тоже для кого как. Природа, уединение, экстремальные рисковые занятия, боль физическая (она временно, чисто физиологически заглушает душевную) – тоже по-разному.

Главное – не застывать в душевно-болевой судороге, в столбняке, в ступоре – брать себя за шиворот и двигаться, жить по возможности деятельно. Очень хорошее, проверенное средство – отстранившись от себя, вникать в жизни других, помогать им в горестях и заботах, даже если они кажутся мелкими, суетными, ничтожными. Заполнять душевное пространство новыми симпатиями. Покровительствовать какому-нибудь ребенку, инвалиду или старому человеку. Да хоть бездомную собаку приютить…

Разумеется, все это не предписуемо, по «надо» не происходит. Но дышать и делать что-то посильное всегда можно. Открыться жизни и не мешать душе, которая часто бывает мудрее сознания.

Хорошее чтение очень желательно, хотя многим в горе читать трудно, тяжело вообще что-либо воспринимать. Хоть по чуть-чуть… Немалую поддержку может дать изучение психологии самого горя, например, по замечательным книгам моего давнего друга, российского психолога Фёдора Василюка («Переживание горя», «Переживание и молитва»).

Помогает углубленное размышление – осмысление своей потери в укрупненном масштабе, в панораме целостной жизни. У Виктора Франкла, великого психотерапевта, прошедшего ад фашистских концлагерей, в работах «Человек в поисках смысла», «Доктор и душа», «Воля к смыслу» прекрасно описано, как это может происходить.

«Человеческое существование не может быть лишено смысла до самого последнего вздоха», – говорит Франкл.

Добавлю: и после последнего вздоха жизнь человека продолжает наполняться смыслом. Жизнь смысла длится в Запределье, не доступном нашему разумению, но подающем нам позывные через сны, через людей-медиумов, особо чувствительных к иномирию, и через наши собственные душевные движения и события жизни, то незаметные в своей обыденности, то заметные, но необъяснимые…