Марина Цветаева: беззаконная комета - Кудрова Ирма Викторовна. Страница 66
Борис Пастернак
Прежний цветаевский голос исчез.
Прежними интонациями уже нельзя было выразить трагедийное мироощущение, сформировавшееся в эти годы.
И, как результат, «Ремесло» продемонстрировало рождение новой стилистики. Она еще будет совершенствоваться и меняться – но к старой манере Цветаева не вернется никогда.
В конце июня она неожиданно получила письмо от Бориса Пастернака. Длинное, сбивчивое, написанное на едином порыве волнения и щедрой благодарности.
Как оказалось, Пастернак только что купил и прочел «Вёрсты», тот самый сборник, в который Цветаева включила стихи 1918–1920 годов, – он вышел в Москве в самом начале 1922 года. Борис Леонидович радовался и горевал: радовался несравненному таланту, вдруг ему открывшемуся, горевал, что «оплошал и разминулся» с самой Мариной Ивановной. «Как странно и глупо кроится жизнь! – писал Пастернак. – Месяц назад я мог достать Вас со ста шагов, и существовали уже “Вёрсты”, и была на свете та книжная лавка в уровень с панелью, без порога, куда сдала меня ленивая волна теплого плоившегося асфальта! И мне не стыдно признаться в этой своей приверженности самым скверным порокам обывательства: книги не покупаешь потому, что ее можно купить!!!»
Они сидели на литературных вечерах, мельком виделись в чужих домах. И совсем недавно, в апреле этого, 1922 года, вместе шли за гробом Татьяны Федоровны Скрябиной. Но ни ему, ни ей не дано было тогда предчувствия – кем станут они друг для друга. Чтобы родилась их взаимная сердечная преданность, оказались нужны не просто встречи. Нужно было иное: однажды вслушаться в тот поток странной ритмической речи, которая возникала под их пером в таинственный час творчества. Ибо тогда они всего открытее обнаруживали сокровенный мир, которым оба жили и дышали.
В Москве Цветаева так же проглядела поэзию Пастернака, как и он – ее поэзию. Ошеломленная письмом, она теперь впервые достала и прочла его сборник, вышедший в Берлине, – «Сестра моя жизнь».
На дворе – начало июня 1922 года.
В германской столице стоит изнуряющая жара. Дышать можно только на балконе, когда оттуда уйдет солнце.
Надпись Цветаевой на экземпляре ее книги стихов «Разлука», посланной Б. Л. Пастернаку 10 июля 1922 г. Приклеенный Пастернаком цветок был получен в письме от Цветаевой. Надпись Б. Л. Пастернака: «Из Сен Жиль-сюр-Ви. 29.V.26»
Два дня подряд Цветаева не может оторваться от пастернаковских стихов, с книжкой на груди просыпается поутру.
«Я попала под нее, как под ливень, – записывает она в своей тетради. – Ливень: все небо на голову, отвесом; ливень прямо, ливень вкось, – сквозь, сквозняк, спор световых лучей и дождевых, – ты ни при чем: раз уж попал – расти! – Световой ливень». Эти строки вошли в первую в ее жизни статью о поэзии; она так и назовет ее: «Световой ливень». Статья была написана в пять дней, сразу же по прочтении пастернаковской книжки, – и кажется, главным образом для того, чтобы справиться с волнением, которое пробудил неожиданно услышанный голос. Панегирик Пастернаку в статье безогляден, хотя Цветаева и пытается обосновать «здраво и трезво», цитатами и тезисами, свое восхищение. Главное же – она убеждена в огромном будущем поэта; и это при том, что «по-настоящему его еще нет, лепет, щебет, дребезг, – весь в Завтра! – захлебывание младенца, и этот младенец – Мир». Но все-таки он «сейчас больше всех, – писала Цветаева, – большинство из сущих – были, некоторые есть, он один – будет».
Так входит в жизнь Марины Цветаевой поэт и человек – Борис Пастернак.
Отныне он будет годы и годы присутствовать в ее судьбе – как и она в его. Их привязанности друг к другу суждено было родиться тогда, когда между ними пролегли не просто версты, но границы. И случится так, что семнадцать лет чужбины станут для Цветаевой временем разлуки не просто с Россией – с человеком, который способен был понять ее лучше всех других людей на земле: с Борисом Пастернаком.
Глава 2
1923-й
Цветаевские места в окрестностях Праги очень живописны.
Если сесть на электричку на Смиховском вокзале, дорога до Вшенор займет меньше получаса. Но красота за окнами начнется не сразу а после Радотина. Вдали появятся гряды высоких темно-зеленых холмов, набегающих друг на друга; изредка прильнет почти вплотную к поезду мерцающий срез такого холма – и тогда окажется, что это, собственно, скала, густо поросшая на вершине деревьями.
Но вот поезд с грохотом пересекает мост над широко разлившейся здесь речкой Бероункой. Она поблескивает в лучах утреннего солнца; плакучие ивы свисают над водой; рыбачья лодка замерла недалеко от берега.
Прага
Сколько тут неба! Как подчеркнута даль то придвигающейся, то убегающей к горизонту грядой холмов! Один из берегов реки рядом с мостом круто переходит в склон, черепичные крыши домов нарядно краснеют среди густой зелени холма.
Проезжаем Черношице. Теперь смотрите внимательно в левое окно: скоро мелькнет на пригорке шпиль костела, он будет хорошо виден из вагона. Это и есть Горние Мокропсы. Так назывались эти места в то время, когда здесь жила Цветаева, – теперь это Вшеноры первые. От станции Вшеноры туда надо пройти ровно километр асфальтовой дорогой вдоль железнодорожного полотна – и потом подняться вверх.
Вот и костел. Вокруг него – маленькое старинное кладбище. А сразу позади кладбища начинается улочка, которая ползет влево вверх еще выше; она называется по-чешски «В халупках». Вот туда нам и надо.
Пройдем несколько добротных каменных домов с красивыми ухоженными двориками. Одноэтажная «халупка» под номером 051 и будет та, в которой более полувека назад жила Марина Цветаева. Конечно, дом много раз ремонтировался, его расширили пристройками, и теперь это уже не крайний дом в деревне, как было тогда. Появились новые улочки, еще выше взобравшиеся на холм. Улочки теперь покрыты асфальтом, как и дорога внизу; около многих домов стоят чистенькие яркие легковые автомобили.
Дом, в котором жила М. Цветаева. Горние Мокропсы
Асфальт и машины придется мысленно из картины исключить. И наоборот – довообразить себе местных хозяек в шляпах, а мужчин в цилиндрах – так одевались здесь по торжественным дням в те давние времена.
С вершины холма открываются такие красоты, что дух захватывает. Недаром Цветаева почти силком затаскивала сюда всякого гостя, приехавшего из Праги ее навестить. Видны отсюда и Бероунка, и рельсы железнодорожного полотна, и Дольние Мокропсы по ту сторону реки, и Вшеноры, где Цветаева будет жить в последний свой чешский год – 1925-й – до отъезда во Францию.
Эти места со странными, смешными для русского уха названиями приютили в начале двадцатых годов русских эмигрантов, попавших в Чехословакию самыми разными путями.
Массовый наплыв русских в Прагу начался с лета 1921 года, когда Чехословакия на государственном уровне организовала так называемую Русскую акцию помощи. Снимать жилье в Праге было баснословно дорого, и беженцы, даже именитые, нередко селились в пражских пригородах. В Розтоках жила известная общественная деятельница и журналистка Е. Д. Кускова со своим мужем С. Н. Прокоповичем, в Почернице – «бабушка русской революции» Е. К. Брешко-Брешковская, в местечке Збраслав – философ Н. О. Лосский.
Быт в этих местах был совсем не благоустроенным, зато цены доступнее.