Гибель титанов. Часть 1 (СИ) - Чайка Дмитрий. Страница 24

— Нет, — покачал головой Коста, — не удивлен. Я очень на это рассчитывал. Но он хотя бы сторговал свою свободу за мою голову? Если нет, значит, я совсем не разбираюсь в людях.

Глыба расхохотался, а его смех ударился о каменные своды, породив глухое, зловещее эхо.

— Он даже сверху немного попросил. Представляешь, каков наглец? Но мы сошлись, что если он мне тебя отдает, то я прощу его долг. Тебя видел один мальчишка из моих, но только мельком. А прошлой зимой он помер от простуды. Так что показал на тебя именно Фока.

— Какой, однако, хороший человек, — задумчиво произнес Коста. — Так приятно, когда люди оправдывают ожидания. Он получил бы свободу в любом случае. Или от меня, или от тебя.

— Переходи к делу! — нетерпеливо произнес Глыба.

— Открой суму, — Коста кивнул на собственную поклажу, которую небрежно бросил на угол стола.

— Матерь божья! — выдохнул Глыба, с тупым недоумением разглядывая кошель с золотом и какой-то свиток. — Что это значит, парень? И что помешает мне прирезать тебя прямо сейчас?

— Отвечу по порядку, — сказал Коста, унимая биение сердца. Он ждал!

— Итак, первое, — продолжил он. — Это кошель с тысячей солидов. Второе. Рядом лежит купчая на дом в Севилье.

— Почему в Севилье? — несказанно удивился Глыба, пропустивший гораздо более существенные вопросы.

— Тебе придется уехать отсюда, — терпеливо ответил Коста. — И как можно дальше. Прикормленная стража больше не даст тебе тут работать.

— Это значит, что это всего лишь задаток, — утвердительно произнес Глыба из полутьмы. Коста так и не мог разглядеть его толком. Он видел только широкие покатые плечи и бычью шею.

— Общая цена контракта — пятьдесят тысяч, — согласно кивнул Коста. — Ты их получишь, а потом уедешь отсюда навсегда.

— Я давно не верю в сказки, парень, — подался вперед Глыба. — Что помешает мне прирезать тебя, забрать эту тысячу и жить как раньше?

— Времена меняются, — пояснил Коста, когда услышал спасительный шум за дверью. — А прирезать ты меня не посмеешь. Мои люди уже здесь. Если отсюда не выйду я, не выйдешь и ты.

— Это был верный человек, — скучающим голосом произнес Глыба. — А вы его убили.

— Итак, — Коста сцепил пальцы в замок, — Пятьдесят тысяч солидов и дом в Севилье. Такова цена. Ты согласен?

— Только если услышу все подробности, — ответил Глыба так спокойно, как будто не его человек сейчас лежал за дверью с перерезанным бритвой горлом. — И не раньше.

Три недели спустя. Май 641 года.

Огромная процессия афонских монахов растянулась на несколько сотен шагов. Нестарые мужи, чьи лица были укрыты капюшоном до подбородка, брели от порта Юлиана в Константинов город, рассекая толпу, словно нос нурманского драккара. Они несли заплечные мешки со своими немудреными пожитками. Впереди них шел молодой, заросший густой бородищей монах с колокольчиком. Толпа оборачивалась на звон, пялилась удивленно и расступалась в сторону. Не в последнюю очередь из-за жуткого смрада, что шел от процессии.

— Разойдитесь, люди добрые! — вещал зычным голосом монах. — Неизвестная хвороба поразила нас, грешных. Идем мы на патриаршее подворье, чтобы испросить благословения! Только оно исцелит нас!

Толпа прыснула в стороны, зажимая носы, и очень скоро полторы сотни монахов подошли к патриаршему двору, что располагался в монастыре святого Георгия, неподалеку от Августеона и Большого цирка. Стук в ворота удивил местных насельников и стражу, что стояла здесь, но бородатый монах не растерялся и ужом пролез во двор.

— Спаси нас, господи! Добрались, наконец! Где святейший?

— Службу проводит, — растерянно ответил старичок в сутане, который все шире раскрывал глаза по мере того, как двор заполнялся крепкими мужами, от которых несло какой-то падалью. — А чем это воняет так гадостно? — спросил он, растерянно переводя взгляд с одного монаха на другого.

— Непонятная хвороба поразила нас, — любезно пояснил брат с колокольчиком. — Вот, звоню, чтобы люди не заразились. У двоих братьев желвак в паху набух. Опасаемся, как бы не чума это была. Жаждем благословения патриарха нашего Пирра получить. Только оно исцелит нас.

— Да чего вы приперлись сюда, окаянные! — взвизгнул старичок и отпрыгнул в сторону со скоростью испуганной лани. — Вон отсюда убирайтесь! Вон!

— Да неужто ты в помощи страждущим откажешь? — несказанно удивился его собрат. — Не по-христиански это! Впрочем, ты можешь за нас в своей келье помолиться.

— Аспиды проклятые! — верещал старик, показавший неимоверную для его лет скорость. — Да чтоб вам пусто было! Братья! По кельям прячьтесь! Чума-а-а! — услышал Миха (а это был он) из коридоров монастыря. Стража тоже куда-то сбежала, хоть и был ее тут неполный десяток. Не нужно больше. Дворцовый квартал охраняло пять тысяч мечников, чьи посты стояли каждую сотню шагов.

— Василевса убили! — раздался вдруг на улице протяжный крик, полный тоски, а за ним еще один, и еще.

— Убили! Пропали мы, несчастные! — голосили за воротами, и эти слова, словно пожар, побежали по всему городу, проникая в каждый дом и в каждую лавку.

За воротами заметались какие-то люди, зазвенели амуницией исавры-экскубиторы, а красавцы-схоларии, не понимая, что за шум, перекрыли входы и выходы во дворцы. Где-то вдалеке ударил набат, знаменуя собой самое страшное, что могло случиться в Константинополе — бунт черни. Бунт, который всегда начинался на ипподроме, а заканчивался резней и грабежом купеческих складов. Странные паломники перекрыли ворота монастыря толстым брусом, а потом с видимым облегчением выбросили из-за пазухи куски гниющего мяса. В один миг они превратились в воинов, занявших все входы и выходы. Откуда-то у них в руках появились длинные ножи, спрятанные до этого под рясами.

— Первый, второй и третий десяток за мной! — скомандовал Миха и вошел в крыло монастыря, что служило покоями патриарха.

Воины, которые следовали за ним, хватали всех встречных монахов, вязали их, затыкая рты и сажали в трапезной. Впрочем, большая часть уже спряталась в кельях, где воины их и запирали, расставляя собственных часовых. Стражников, охранявших подворье, скрутили тоже. Они и понять ничего не успели. Бедолаги не ожидали такой подлости.

— Сакелларий кто? — Миха прохаживался вдоль ряда монахов, глядевших на него волком.

— Гореть тебе в аду! — выкрикнул один из них, брызгая во все стороны слюной. — Святую обитель ограбить решил!

— С чего бы это мне гореть? — Миха даже немного обиделся. — Из имущества обители никто и ржавого гвоздя не тронет. А что касается грабежа, то здесь не церковные деньги сложены, святой отец. И ты это лучше меня знаешь. Ключи давай сюда!

— Не дам! — завизжал сакелларий. — Хоть режь меня! Проклинаю тебя, безбожник! Анафему тебе пропоют! Так и знай!

— Да плевал я на твою анафему, — хмуро посмотрел на него Миха. — Ты и патриарх твой — проклятые еретики-монофелиты. Я подотрусь анафемой твоей! Я истинно православный, и верую так, как мне отец покойный завещал и старцы афонские. Они вашу ересь не приемлют тоже. Так что пасть закрой, сволочь, пока я зубы тебе не вышиб.

— Ключи не отдам, — насупился монах. — Лучше убей меня!

— Кузнеца сюда! — вздохнул Миха, добрым словом помянув про себя Косту, который нечто подобное предполагал с самого начала. И в том списке, который он отдал Вацлаву Драгомировичу, кузнец фигурировал. И не абы какой, а немой. Для Тайного Приказа это проблемой не стало. Отыскали и такого.

— Ищем запертые двери и вскрываем их по очереди, — скомандовал Миха и пошел по коридору, показывая жестами кузнецу, что нужно сделать.

Большую часть запоров вынесли ударом плеча, а вот последняя дверца не поддалась. Низкая, в три локтя с половиной, окованная медным листом, она располагалась в опочивальне патриарха. Ей-то и занялся кузнец, который достал из поясной сумы свою снасть. Кузнецы делали замки, и они же могли их открыть, подобрав нужную бородку.