Рыцари былого и грядущего. Том I (СИ) - Катканов Сергей Юрьевич. Страница 99

Когда король приблизился к дверям храма, служители Гроба Господня настежь отворили перед ним двери. Священники и монахи из Лавры святого Саввы тем временем стояли в отдалении от входа во храм, не имея возможности к нему приблизиться, но не теряя мирной невозмутимости и не пытаясь проталкиваться ко входу. Игумен Даниил, стоявший вместе с ними, счастливыми глазами смотрел на короля: «Какое великое смирение даровал Господь князю Балдвину и всей его дружине, с каким сокрушением проливает князь слёзы из очей своих!».

Кажется, никто из православных, греков и русских, вообще не был обеспокоен тем, что из-за давки они могут не попасть в храм. На их лицах читалась спокойная уверенность в том, что Господь всё устроит. Тем временем король, прежде чем переступить порог храма, осмотрелся и заметил православных, не имеющих возможности приблизиться. Он что-то шепнул на ухо рыцарю из своей свиты и вот уже сержанты очень вежливо и дружелюбно, но с большой непреклонностью и твёрдостью расчищали дорогу к тому месту, где стояли православные, образовали среди людей свободную улицу — подлинное чудо в такой давке. Православные во главе с игуменом Лавры невозмутимо прошествовали этой улицей, словно сквозь расступившиеся воды Чермного моря. Русский игумен шёл рядом с игуменом Лавры. Приблизившись к королю, они с большим почтением, но совершенно без раболепства поклонились ему. Король поклонился православным игуменам так же низко — дело, которое в другое время сочли бы неслыханным, но то была ночь чудес.

Гуго наблюдал за этим действом с восхищением. Он не мог расслышать, что именно король говорил, но увидел, что по знаку монаршей десницы оба православных игумена в храм вошли рядом с королём, а вассалы Балдуина, первые люди королевства, шли сзади. Король Иерусалима всему миру показал своё подчёркнутое почтение к Православной Церкви, и Гуго словно получил высочайшее одобрение своей симпатии к православию.

Гуго тоже не пытался никого отталкивать, чтобы пройти в храм, но простолюдины видели, что среди них — доблестный рыцарь, они с радостью расступались, чтобы дать дорогу одному из своих защитников. Гуго и сам не заметил, как дружелюбная народная волна внесла его во храм.

Король Балдуин стоял на возвышении, специально для него установленном. Рядом — игумен лавры вместе со всеми православными священниками и монахами, а русский игумен стоял прямо напротив великого алтаря и, не отрываясь, смотрел на двери Гроба Господня. Лицо отца Даниила совершенно преобразилось, в нём словно не осталось ничего земного. Православные священники начали петь вечернюю службу, им вторили священники франков в главном алтаре. Весь народ со слезами взывал: «Кирие элеисон!». Так продолжалось довольно долго. Все ожидали появления Божественного Света, напряжение нарастало.

И вот внезапно Гроб Господень весь облился Светом и вышло из Гроба немыслимое и невообразимое сияние. Этот Свет был не такой, как обычный. Описать его невозможно, как не может земной человек представить Царствие Небесное. Они, земные люди, в тот миг прикоснулись душой к Вечной Славе Христовой.

Епископ с четырьмя диаконами отворили дверь Гроба Господня. Потом епископ подошёл к королю, взял у него свечу и, шагнув во Гроб, зажёг первую свечу от Святого Света, вручив её с поклоном королю. Балдуин сиял счастьем. Со смиренной улыбкой он протягивал свою свечу всем, кто был к нему ближе и вскоре уже весь храм покрылся огоньками Божественного Сияния.

Два года спустя игумен Даниил писал, сидя в убогой келье своего Черниговского монастыря:

«Кто не видел такой радости в тот день, тот не поверит сказанному мною обо всём виденном».

Гуго потом не раз заходил в Лавру святого Саввы, где они с игуменом Даниилом проводили время в тёплых дружеских беседах. «Батьюшка» познакомил его с несколькими греческими монахами, для которых богословие было родной стихией. Гуго умолял учёных греков перевести хотя бы некоторые сочинения великих православных богословов на язык франков. Кое-что для него перевели, а сам он тем временем усердно брал уроки греческого, чтобы в постижении чистого христианства больше не зависеть от переводов.

Де Пейн стал лучше понимать догматическую разницу между восточным и западным богословием, а вскоре уже не только умом, но и сердцем ощутил их духовное различие. Западная и восточная духовность были такими родственными и, вместе с тем, такими непохожими! Рыцарь-монах понемногу становился рыцарем-богословом, используя для изучения святоотеческих писаний всё своё свободное время. Гуго мечтал о том, что когда их Орден окрепнет, у них будет возможность создать свою богословскую библиотеку, иметь своих переводчиков и переписчиков книг. Как они могут сражаться за Христа, если почти ничего не знают о христианстве? «Вот потому и превращаются рыцари в мясников, — думал Гуго, — что призывают имя Христово, не понимая, что это значит и к чему обязывает».

Игумен Даниил стал собираться на родину, пришло время прощаться. Они были немногословны:

— Прощай, батьюшка. Расскажи в своей земле о нас.

— Прощай, доблестный рыцарь. Я всегда буду молиться за тебя и за всех твоих христолюбивых воинов.

Гуго заметил, что отец Даниил как будто ещё что-то хочет сказать, но не решается.

— Говори, отец, я выполню любую твою просьбу.

— Сам не знаю, стоит ли? Наш новгородский воин Горослав Михайлович пришёл в Иерусалим паломником. Я с ним год прожил в обители Святого Саввы. Хороший мужик: воин отменный, христианин ревностный. И вот замыслил Горослав остаться здесь, хочет Святую Землю защищать, ко мне за благословением пришёл. Я его отговаривал. Рыцари Горослава своим считать не будут. Так и останется он здесь — ни то, ни сё. Всем чужой. А ведь он рода знатного. Вот только если в твой отряд его определить. Принял бы?

— С радостью. Для начала, конечно, только оруженосцем. Я верю тебе, что он — дворянин, но у франков и королевские дети оруженосцами начинают. Потом видно будет. Можем и в рыцари посвятить, если в бою, в молитве, в жизни проявил рыцарское благородство натуры.

Гуго задумался. Отец Даниил посмотрел на него и сказал:

— Вот-вот. И у меня сомнения.

— Препятствий нет, — продолжил Гуго, — и я своего слова обратно не возьму — приму его с радостью, как брата. Но я не раз уже замечал, что греки и русы совсем не понимают, что такое рыцарство. У рыцарей особый взгляд на войну, на жизнь. Свои представления о чести. Отношение к власти другое, непривычное для вас. Большинство франков, если у них спросить, что такое рыцарство, тебе толком не ответят, но они это чувствуют. Рыцарство у франков в крови. А у русов? Я не знаю. Мне кажется, ваш народ сам для себя загадка. Мы примем воина русов, как своего. Но сможет ли он принять нас, как своих? Давай попробуем. Когда-то надо начинать. Когда-то франки и русы должны встать плечом к плечу.

— Только не принуждайте его вашу веру латинскую принимать.

— Об этом и речи не пойдёт. Мы и сами-то подумываем не перейти ли в православие. Твой воин в вопросах веры сведущ?

— Он грамотный. Евангелие читает.

— Воины русов часто бывают грамотны?

— Да у нас и крестьяне часто бывают грамотны.

— Удивительный народ. Зови сюда своего книжника.

Горослав оказался крепким мужиком лет тридцати с окладистой русой бородой и хитрым глазом. Гуго неожиданно выхватил меч и бросил его русу. Горослав, мгновенно выбросив вперёд правую руку, поймал меч за рукоять и сделал несколько ловких, ладных взмахов. Франк и рус, глянув друг на друга, оба удовлетворённо усмехнулись.

— Как к тебе обращаться, рус?

— Крещён Гермогеном, но это имя — святое, я его для храма берегу. Родители звали Горославом, а здесь больше Михалычем кличут.

— Что это значит?

— Знатные русы не называют себя по владениям, как франки, а как арабы — по отцу. Михайлович или проще Михалыч, то же что у арабов «ибн Михаил».

— Значит, твой отец носит имя ангела-воителя?