Семь чудес (ЛП) - Сэйлор Стивен. Страница 17

— Я уверен, что вы ошибаетесь, — сказал я.

— Я? Ты не видел тот молоточек на двери? Он ясно указывает на то, в чей дом мы пришли.

— Возможно, это сделано для того, чтобы отвадить дурной глаз. Я повсюду в Риме вижу фаллические талисманы, и они не всегда означают…

— А эта нависшая над нами статуя Афродиты - богини любви!

— У каждого может быть такая статуя. Кто не поклоняется Афродите?

— А те картины на стенах комнаты, через которую мы прошли, разве ты не заметил на какие сюжеты они написаны? Аполлон и Дафна, Парис и Елена, Леда и лебедь - все это истории о похоти и соблазнениях.

— Я заметил, что картины были довольно… наводящими на размышления.

— Наводящие на размышления? Похотливые, я бы сказал! И это говорит о том, что у Битто явно появились деньги. Когда умер ее муж, он оставил ее в тяжелом положении; Я знаю это точно, потому что она обратилась ко мне с просьбой о кредите, и я отправил ей кое-какие деньги. Но посмотри на этот дом — недавно отремонтированный и красиво украшенный. А деликатесы, которые нам — Наводит на размышления? Я бы сказал, что с призрением отношусь к такому! Но перед нами простой факт, что у Битто явно есть деньги. Когда ее муж умер, он оставил ее в отчаянном положении; Я знаю подавали, и вино — это был недешевый перекус.  Как бы еще женщина смогла заработать столько денег? Ни ткачеством, ни плетением корзин, ни каким-либо другим приличным занятием, уверяю тебя! А ее внешность - она прямо-таки скандальная. Она ведь вдова и должна быть одета во все черное.

— Но вы сказали, что прошло уже пару лет с тех пор, как умер ее муж…

— Повторяю, она должна ходить в черном, пока либо снова не выйдет замуж, либо не умрет. Вместо этого на ней красное платье, которое выглядит так, как будто она в нем собирается идти на праздник, а ее волосы заколоты и уложены на макушке, хотя они должны быть подвязаны!

Я подумал и сказал: — Ну и что, если Битто, гетера? Разве это такая уж страшная вещь? Если ее клиенты респектабельные люди, и если она способна хорошо зарабатывать...

— Но Гордиан, в ее возрасте? Это возмутительно.

— Неужели она такая уж старая? Я думаю, что она скорее…  — Я оставил эту мысль невысказанной. Едва ли мне было бы прилично высказывать Антипатру свое мнение о его родственнице.

— Спасибо, Гордиан, — сказала Битто, потому что она неожиданно присоединилась к нам в саду. — Не знаю, что ты собирался сказать, но полагаю, это был комплимент. Что касается твоих опасений, дядюшка Антипатр…

— Сколько ты услышала? — выпалил он.

— Достаточно. Полагаю, с моей стороны было неприлично подслушивать, но ведь и не совсем прилично говорить плохо о женщине в ее собственном доме.

— Племянница, я беспокоюсь только о твоих интересах.

— Ты? Тогда я думаю, ты был бы рад моему процветанию. И кстати, прежде чем вы покинете Галикарнас, я намерена вернуть тебе все драхмы, которые ты так щедро прислал мне в трудную минуту.

— Битто, деньги ничего не значат для меня…

— Но они очень много значили для меня. И тот факт, что я теперь в состоянии вернуть тебе должок, также очень много значит для меня. Что бы ты ни думал обо мне, Антипатр, у меня тоже есть гордость.

— И все же…

— И все же я считаю правильным, что стала гетерой? Я даже горжусь этим.

— Битто!!!

— Может быть, ты забыл, где находишься, дядюшка. Галикарнас наследует другим моральным принципам, чем остальные грекоязычные города. Это была столица Карии, а у Карии долгая история сильных, независимых женщин, таких как царица Артемизия.

— Но, когда Артемизия овдовела, ее главной заботой было чтить память мужа. Если бы ты последовала ее примеру…

— Я бы умерла от горя и последовала бы за своим покойным мужем в Аид! Я не собираюсь подражать этому аспекту наследия Артемизии. Я предпочитаю жить, дядюшка, а, чтобы жить, мне нужны деньги, а, чтобы иметь деньги, у малообеспеченной вдовы есть только два выхода, а ткать и плести корзины мне неинтересно. В тот день, когда я начала заниматься этой профессией, я разбила свой ткацкий станок на куски и сожгла его на алтаре Афродиты. Все, что я делаю, я делаю в ее честь. Я легко отношусь к своей профессии, дядюшка.

— Все равно… — Антипатр отвел глаза и покачал головой.

— Это из-за того, что ты все еще думаешь обо мне как о маленькой девочке твоего брата Тео, и ты не можешь представлять меня женщиной, способной нравиться мужчинам?

Антипатр нахмурился: — Ты не совсем так меня поняла. Я сказал, что такое занятие неприлично для сорокалетней женщины...

Битто рассмеялась; — Дядюшка Антипатр, пока Афродита дает мне силы и пока есть мужчины, которым нравится мое общество, какая разница, сколько мне лет? Как ты считаешь, Гордиан?

Не ожидая такого внезапного вопроса, я открыл было рот, чтобы что-то сказать, но ничего не вышло.

Битто перевела взгляд на Антипатра. — Дядюшка, вы можете оставаться здесь столько, сколько захотите. Но я не намерена отказываться от своих дел. Я устраиваю небольшие собрания несколько раз в месяц. Мы с несколькими женщинами, некоторые из них вдовы, как и я, развлекаем избранную группу приглашенных гостей. Женщины поют и танцуют. Мужчины пьют вино и разговаривают о политике и философии, и иногда, когда они говорят что-то действительно глупое, я чувствую себя обязанной присоединиться к разговору. Ближе к вечеру некоторые из гостей удаляются в личные покои за обеденным залом, а утром все возвращаются к своим будням, отдохнувшие и помолодевшие. Что может быть приятнее для Афродиты?

— А что мне делать во время этих вечеринок? — спросил Антипатр.

— Поучаствовать в них, конечно. Еда и вино там превосходные. Девочки красивые и талантливые. Разговор редко бывает скучным; некоторые из самых богатых и высокообразованных людей Галикарнаса регулярно обедают под этой крышей.

— Богатых, я уверен, — сказал Антипатр, — но образованных, сомневаюсь?

— Ах, какой же ты сноб, дядюшка! Осмелюсь предположить, что ты найдешь богатых людей Галикарнаса такими же утонченными, как жители Эфеса, Родоса или даже Афин. Многие из них знают твои стихи.

— А они? — Антипатр навострил уши.

— Действительно, знают, и меня очень огорчает, что я не смогу представить тебя как моего дорогого родственника Антипатра Сидонского, раз уж ы считаешься мертвы. Когда весть о твоей смерти достигла Галикарнаса, на наших собраниях мы говорили только о тебе!

— И что они говорили? — Антипатр не мог сдержать довольную улыбку.

— Все согласились, что мир потерял своего величайшего поэта.

— Ну, может быть, не такого уж и величайшего, — сказал Антипатр, стараясь казаться скромным.

— В твою честь мы с девочками по очереди цитировали твои эпиграммы о корове скульптора Мирона и спорили, кто умнее. Ты сам когда-нибудь видел эту статую в Афинах? Да и разве может какая-нибудь статуя казаться такой живой?  Она процитировала:

«Если бы Мирон не слил мои копыта с этим камнем,

Я бы ушла на пастбище и оставила тебя в покое».

Антипатр радостно захихикал и сопроводил ее другой своей эпиграммой:

«Теленок, зачем тычешься мне в бок и сосешь мое вымя?

Я ведь корова Мирона, а не твоя мать».

Я закатила глаза и откашлялась. Греки и их эпиграммы! Учитывая все эпиграммы, которые Антипатр написал об этой корове, такой обмен стихами мог продолжаться до бесконечности.

Битто вздохнула: — Увы, мне придется представить тебя как Зотика из Зевгмы, и это никого не впечатлит. Но ты так хорошо сочиняешь стихи на месте, я уверена, ты их покоришь. Что ж, я рада, что все улажено.

Антипатр моргнул, внезапно осознав, что его обошли с фланга: — Битто, я ведь не соглашался, посещать эти твои вечеринки.

Она пожала плечами: — Если хочешь, можешь уединиться в библиотеке, на это время. Ты будешь рад увидеть, что мне удалось сохранить каждый свиток, собранный моим мужем. Какое-то время я думала, что мне придется продать их, пока мои вечеринки не увенчались успехом. Там есть полное собрание «Историй» Геродота. Ты знаешь, что он родился в Галикарнасе.