Бандит - Латынина Юлия Леонидовна. Страница 35

А для того чтобы попасть в это управление, надо прославиться – раскрыть банду рэкетиров…

Чем Нестеренко плох?

Личный стукач Миклошина уже настучал на троих, кому Нестеренко крепко насолил. Правда, эти люди не из тех, что жалуют ментовку, но ведь им пригрозить можно: «А кто Слепцову морду набил в баре „Аленушка“? Не хочешь давать показания против Нестеренко? А вот мы сейчас дадим ход слепцовской жалобе…»

А сосед у Нестеренко вообще замечательный – спит и видит, чтобы у парня комнату отняли. А отнять нетрудно – любой осужденный на срок свыше трех лет прописку теряет.

И пусть теперь Шерхан попробует отделаться двумя тысячами…

В 14.00 на служебной «Волге» следователь Аршаков и его помощник Воронцов приехали к дому 35 по Алябьевскому переулку, где проживал Нестеренко.

Во дворе, лихо осев в пяти сантиметрах от подъезда, застыли две «синеглазки». В окне третьего этажа сверкали дырочки калибром 9 мм, и народ на лавочке на повышенных тонах предавался самым невероятным воспоминаниям о происшедшем.

Аршаков прошел через дубовую дверь и поднялся на третий этаж.

Дверь комнаты Нестеренко была раскрыта, и в нее то и дело заходили люди в погонах.

Аршаков остановился в недоумении перед треугольным проломом в стене, который деловито обмерял молоденький старлей.

– Во дает парень, – заметил один из оперов, – прямо как динамитом!

– Ушел?

– Ушел, – сказал опер, – а вы, собственно, кто? – А у меня этот парень проходит по делу об убийстве.

Молоденький старлей взял блокнот и стал скучным голосом диктовать протокол по результатам обыска. Аршаков начал методически обыскивать комнату – никто ему не мешал.

Прошло полчаса.

Аршаков, удовольствовавшись безрезультатным осмотром, закинул ногу на ногу, сел на ящик и стал ждать. Он ждал недолго: через пять минут хлопнула входная дверь, и в комнате показался Миклошин. Миклошин был довольно бледен и двигался как-то неуверенно, все время норовя прикрыть рукой имевшийся у него при себе кейс.

– А, Вазген Аршалуисович! – сказал Миклошин.

– Что это вы здесь делаете? Расследование передали мне.

– Поучиться пришел, – осклабился Аршаков, – век живи, век учись, знаете ли. Я вот у Нестеренко в фирме обыск проводил, ничего не нашел, все чисто, даже в сейфе ни пылинки. А вы провели повторный обыск и обнаружили в сейфе следы анаши. Вот я и хочу сейчас поучиться, как вы проводите обыск. Чтобы ничего не упустить.

Угроза, прозвучавшая в словах Аршакова, была настолько неприкрытой, что Миклошин побледнел. Лицо его стало цвета размороженного минтая. – К тому же, – продолжал Аршаков, – если в квартире было что-то компрометирующее Нестеренко, так ведь он это унес с собой. Зачем он иначе сюда прибежал?

Миклошин прошел по заставленной картонными коробками комнате, для приличия потыкался в них и поспешил наружу. Оглянувшись, он с тоской заметил, что Аршаков вышел на лестницу и пошел вниз. Последняя возможность с выгодой избавиться от «мокрого» «ТТ», лежавшего в кейсе, исчезла.

Миклошин вышел во двор, где за двумя милицейскими машинами стояла его служебная «Волга».

Молоденький старлей поспешно захлопнул заднюю дверцу милицейской «Волги» и стал есть следователя глазами. Миклошин почувствовал, что ему плохо. Аршаков знает все! Вот сейчас он гаркнет: «А ну покажь, что у тебя в кейсе!» – и на глазах старлея и старушек на лавочке из кейса Миклошина извлекут «мокрый» ствол.

Аршаков стоял и смотрел на своего коллегу.

Миклошин нырнул в служебную «Волгу».

– Давай! – крикнул он водителю.

«Волга» взвизгнула и ринулась с места, унося перепуганного сыщика с проклятого места. Миклошин пришел в себя только через десять минут. Голова его кружилась, кроме «мокрого» пистолета в «дипломате», мокрыми, несомненно, были и его штаны.

– Остановись, – приказал Миклошин водителю, когда машина, срезая расстояние, неожиданно заскочила в один из московских дворов.

Водитель остановился, Миклошин выбрался из «Волги» и, свернув за угол, нашел то, что искал: выпиравший ржавым ребром из асфальта канализационный люк. Воровато оглянувшись, Миклошин сдвинул крышку люка, вытащил из кармана проклятый сверток и, развернув платок, потряс. Что-то звякнуло и плюхнулось вниз. Миклошин положил платок в карман и вернулся к машине, делая вид, что застегивает ширинку.

Вазген Аршаков, брезгливо щурясь, глядел в арку, поглотившую «Волгу» Миклошина. За чем бы ни приезжала эта гнида – убралась, несолоно хлебавши.

А вот зачем приходил домой Нестеренко?

Что-то не то было в его поведении, когда Аршаков три часа назад сидел в его квартире. Что-то не то помимо разговора. Что? Развалившийся ящик? Запах в комнате? Колбаса? Чай? Чай!.. Да, он напоил Аршакова чаем из стеклянной банки, а дорогой английский убрал в стол. А впрочем, в стеклянной банке был тоже «Earl Grey»…

Аршаков горестно покачал головой и направился вверх.

Как ни жался выскочивший из «синеглазки» водитель к задней дверце, закрывая от следователя стекло, Аршаков все равно заметил стоящий на сиденье ящик с «Мальборо», явно вынесенный без описи из квартиры Нестеренко.

Пока Шакуров сидел в кабинете Миклошина, на соседней с его домом улице остановились бежевые «Жигули».

Из «Жигулей» высадились два субъекта, одетых в форменную одежду московских слесарей, то бишь штаны фабрики «Большевичка», расстегнутые на испитых животах рубашки и чемоданчики в руках. Они проследовали через подворотню в подъезд дома Шакурова.

Там один из них остался в дверях на стреме, а другой зашел в подъезд, где и углубился ненадолго в содержимое упрятанного под жестяной крышкой ящика, вскрытого им с помощью фигурно исполненного гвоздя.

Через десять минут посетители покинули здание и растворились в летнем московском мареве.

Если бы в это время в пустой квартире Шакурова кто-нибудь снял трубку с намерением позвонить по нужному адресу, он бы услышал мертвое молчание неисправного телефона, прерываемое какими-то неясными хрипами. Но, как уже сказано, в квартире Шакурова никого не было, а когда слесари из подъезда вышли, телефон вновь работал безупречно.

Еще через пятнадцать минут к скверику за подъездом подкатил грузовичок с надписью «Овощи-фрукты». Водитель грузовичка притер машину к самой бровке, выключил зажигание и, сладко зевнув, принялся разворачивать бутерброд, огромный и многослойный, как интеллектуальный роман.

Никаких овощей в фургончике не было. В нем размещалась по случаю приобретенная Рыжим прослушивающая аппаратура.

Через полчаса после того, как упомянутый грузовичок причалил к тротуару у дома, отгороженного от улицы неглубокими зарослями чахлых акаций, появился Максим. Он уже отвез Иру к своей тетке в Строгино.

У самого входа Максим осторожно огляделся. Улица была пуста, если не считать грузовичка «Овощи-фрукты» и двух пятилетних бутузов, целеустремленно работающих в песочнице над возведением Останкинской телебашни. Пятилетние бутузы вряд ли годились на роль подручных Рыжего. Акселерация еще не достигла таких размеров.

Максим еще раз взглянул на водителя грузовичка. Тот как раз доел бутерброд, выбросил масляную бумагу и, высунувшись из окошка, окликнул Максима: – Эй, парень! А где тут звякнуть можно?

– На Садовом, – и Максим ткнул большим пальцем в подворотню на противоположной стороне улицы.

Поднявшись в квартиру, Максим вынул из-за пазухи пачку сделанных «Полароидом» фотографий и стал смотреть. Это были люди, которых любознательный провинциальный корреспондент, нанятый Валерой, снимал при входе и выходе из криминальной химчистки.

На четвертой фотографии был изображен водитель овощевозки.

Максим сунул фотки в ящик шакуровского секретера и вновь покинул квартиру. Через пять минут он отразился в зеркальце заднего вида грузовичка. Максим демонстративно размахивал объемистой, явно предназначенной для хозяйственных закупок сумкой.

Выйдя из поля зрения грузовичка, он нащупал в кармане двушку и заспешил к телефонной будке.