Бандит - Латынина Юлия Леонидовна. Страница 33

– Западло это, – нерешительно сказал Шанхайчик.

– Что?

– Западло это, – повторил Шанхайчик, – парня ментовке сдавать. Воры скажут: ходят тут, отмороженные, против понятий.

Шерхан несколько мгновений молчал. Потом с рыком схватил Шанхайчика за грудки. – Воры?! – заорал он, – А на х… мне воры! Я сам себе вор! Я коммуняков не слушал, теперь зону слушать буду, да? Я затем на ментовку с прибором клал, чтобы под всякими Шутниками ходить?

Отпустил и добавил: – Да и потом не человек это, фраер.

В те самые мгновения, как Миклошин участливо допрашивал Иванцова, Нестеренко остановил краденый «Москвич» во дворе напротив своего дома. Валерий вышел из машины, взбежал на чердак, где он в детстве гонял голубей, и осторожно выглянул во двор. Внизу, под серенькими липами, скучали две тачки и остов «Запорожца». Все три машины, как знал Валерий, принадлежали жильцам.

Валерий пробежал чердаком, изогнутым буквой П над старым, дореволюционным зданием, и выглянул на улицу.

Ментовка его, судя по всему, еще не караулила.

Валерий вылез с чердака, спустился вниз на два лестничных пролета и вошел в коммуналку.

На кухне пели дуэтом чайник и радио и переговаривались люди: – У меня каша тут варилась, – вопрошал грозный голос, – кто спихнул кашу с комфорки, вы, Капитолина Семеновна?

– Да вот она, твоя каша, – отвечали грозному голосу, – и не спихнули кашу, а она у вас пригорела, потому что куда вы смотрите?

– А-а! – вдругорядь завизжал грозный голос.

– Спалили кашу, стервецы этакие!

Валерий проскользнул в свою комнату и быстро закрыл дверь на оба замка. Он нырнул под кровать и вытащил оттуда старый рюкзак.

Мгновение спустя в рюкзак полетела коробка с чаем, оставшийся шматок тротила и самодельный радиоуправляемый взрыватель, чей контрольный механизм был размещен вчера Валерием в пачке из-под папирос. Туда же полетел еще один «маячок» для тачки.

Валерий страшно рисковал, явившись домой, но трудно было сказать, что хуже: нарваться на ментов или ждать, пока они устроят в комнате шмон и задокументируют состав собранного вчера чайного изделия. Только самодельных радиоуправляемых мин с не стертыми еще отпечатками нестеренковских пальцев не хватало тому толстому следователю для полного счастья!

Дверь в квартиру распахнулась, послышался топот ног, и кто-то закричал: – Здесь он, долбоеб, в норе!

Валерий бросился к окну. Окно тут же разорвалось, обдав его осколками стекла, и пуля, заливисто свистнув, очень ловко прошла между рукою и правым боком. Валерий, матерясь, нырнул под подоконник. В дверь уже колотили.

– Открывай, милиция!

Валерий оглянулся.

Родная его комнатка, шесть на шесть метров, где он учил домашние задания и смотрел из-за ширмы, как мамка его елозит под мужиком, была совершенно пуста, если не считать обгорелого дивана в углу. Помещение простреливалось насквозь. Выхода было два: окно и дверь. Окно простреливалось со двора, а в дверь уже ломились с кувалдой.

Валерий поправил на плечах ремни рюкзака. Надо было найти третий выход.

Как мы уже сказали, в эпоху строительства коммунизма бывшая барская квартира была разделена на две коммуналки и отдана во владение трудовому метростроевскому коллективу. Одна из коммуналок – та, в которой жил Валерий, – выходила только на черный ход. Другая имела два выхода – и черный и парадный. Квартиры были разделены между собой самым примитивным способом: одна из дверей между двумя комнатами была заложена кирпичами, обмазана известкой и оштукатурена. Замурованная дверь находилась ровно посередине левой стены, там, где вечером ставили для Валерия кресло-кровать, и много-много ночей Валерий провел, припав ухом к обоям и с упоением слушая едва различимые голоса из соседней квартиры. Там проживала отдельная семья – инженер, учительница и две кошки, и Валерию казалось, что за заложенной кирпичом стеной начинается рай. – Открывай, падла, а то кишки на окне развесим! – орали в коридоре.

Валерий напружинился, отступил на три шага от левой стены и взлетел в воздух. В прыжке развернулся на девяносто градусов, и его правая нога безукоризненным йоко-гери вошла в кирпичную кладку.

Послышался треск рвущихся обоев и грохот рушащихся кирпичей и Валерий ввалился в рай.

Этот рай напоминал кухню обшарпанной, но чистенькой квартиры. Посреди комнаты стоял круглый стол, за которым ужинала одинокая учительница; с диким мяуканьем улепетывала в коридор ошарашенная кошка.

Учительница, которая давно прислушивалась к звуковой композиции из соседней квартиры, молча уставилась на Валерия, уронив ложку.

– Извините, – сказал Валерий, – где у вас тут выход?

И устремился по коридору, на ходу поправляя лямку сваливающегося рюкзака. Где-то за стеной рухнула еще одна дверь – преследователи вломились-таки в его комнату.

Когда Валерий выбежал в прихожую, ему бросились в глаза ключи, аккуратно повешенные на гвоздик близ зеркала. Валерий сгреб ключи, отщелкнул дверную щеколду и, мстительно улыбаясь, запер дверь снаружи. Затем, не заботясь более о ключах, уронил их на аккуратный резиновый коврик, постеленный перед квартирой.

Менты матерились перед запертой дверью.

– Открывай! – орали они, вытряхивая из тапочек бледную и заикающуюся учительницу.

– К-ключи, к-ключи, – повторяла она, слабо указывая рукой на опустевший гвоздик перед зеркалом.

***

Шакуров молча сидел в коридоре – два опера не спускали с него глаз. Наконец дверь иванцовского кабинета распахнулась, и из нее вышел следователь в сопровождении двух понятых.

– Александр Ефимович, – сказал следователь, – вы не возражаете, если мы проедем в прокуратуру?

– Возражаю, – сказал Шакуров, – у меня в три ноль-ноль важная встреча.

Миклошин молча оглядел бизнесмена.

– Скажите, Александр Ефимыч, вы приехали в это здание с Нестеренко в качестве соучастника или в качестве жертвы?

– Вы слышали, что сказал Иванцов, – тихо проговорил Шакуров.

– Как жертва вы должны быть заинтересованы в том, чтобы помочь следствию в розыске преступника, скрывшегося, кстати, с вашими деньгами. Прошу.

И после этих слов Шакурову ничего не оставалось, как тихо проследовать между двумя оперативниками в черную с бордовыми сиденьями «Волгу».

***

В коридоре прокуратуры обоим им преградил дорогу толстый молодой армянин.

– Товарищ Миклошин, почему у меня забрали дело об убийстве в кооперативе «Снежокъ»?

Миклошин барственно улыбнулся: – Потому что вашего подследственного, Вазген Аршалуисович, два часа назад чуть не взяли с поличным при вымогательстве.

– Что значит – чуть не взяли?

– Чуть не взяли, потому что он обстрелял наших сотрудников из крупнокалиберного пистолета иностранного производства и сумел бежать. Вы совершили серьезное упущение, Вазген Аршалуисович, не арестовав вооруженного рецидивиста при наличии несомненных доказательств его вины.

Он развязно ткнул в Шакурова пальцем и добавил: – Вот, гражданин фирмач десять тысяч баксов из-за вас потерял.

– И, обратив шись к Шакурову: – Пойдемте, Александр Ефимович.

– Александр Ефимович, – сказал армянин, – зайдите, пожалуйста, после вашей беседы ко мне. Кабинет 317, Вазген Аршаков. Буду вас ждать.

Кабинет следователя Миклошина располагался в самом конце длинного, темноватого коридора и решительно не соответствовал облику самого Миклошина. Кабинет был светел и скорее беден, чем аскетичен. Следы, испещрявшие блестящую поверхность стола, неопровержимо изобличали его владельца в том, что на стол этот ставили без блюдца чашки с горячим кофе, тушили сигареты и иным образом злоупотребляли народной собственностью о двух тумбах и четырех ножках.

Безупречные рукава миклошинского костюма, из-под которых высовывались жесткие манжеты цвета рафинада, как-то странно выглядели на этом столе.