Зачарованное озеро (СИ) - Бушков Александр Александрович. Страница 34

Он поймал себя на том, что не знает в точности, во сколько ему обойдется дневное смотрение Королевского Приюта Любви, но помнил, что это за полную ночь там кавалер платит золотом, и немало, но днем можно обойтись и серебром, а перед походом на ярмарку серебро он выгреб из ховальницы до последней монетки. Пусть даже он ухнет все до денария, но Тами эту достопримечательность увидит. Он не калека и не Градский Бродяга, еще заработает в порту: жилы рвать будет, на ночные разгрузки будет ходить (против чего порой возражали родители) — за ночные разгрузки платят больше, а сейчас каникулы, да и в канцелярии найдется кому поспособствовать...

— Ну, пошли?

— Пошли, — кивнула Тами.

И они пошли к мосту. Как и на том берегу, здесь сидели рядком не менее дюжины старушек-цветочниц с плетеными корзинами спрыснутых водой алых мальв. Не стоило быть излишне придирчивым, и Тарик купил у первой же дюжину, как и полагалось, цветов, разделив их с Тами. Прежде он как-то не обращал внимания на

Приюты Любви, а теперь смотрел на них чуточку иначе, с живым интересом. По обе стороны густо, как зерна в колосе, располагались невысокие двери — все как одна украшенные бронзовыми изображениями чаш, иные из которых перевернуты (значит, комнатки заняты), а иные остаются неопрокинутыми. И насчет моста он все знал от студиозусов, ставших год назад, как вычурно выразился бы какой-нибудь сочинитель чувствительных голых книжек, его навигаре в море житейском — причем в самом хорошем смысле. Студиозусы заботились, чтобы его знакомство со взрослой жизнью, в которую вскоре предстоит окунуться, было с самого начала правильным — хорошие они все же люди...

Вот и середина моста, где на полукруглом постаменте распростерла крылья Птица Инотали, с загадочной улыбкой на прекрасном личике глядящая в неведомые дали. И левое крыло не покрыто зеленой окисью, сверкает яркой бронзой от бесчисленных прикосновений, а у подножия высокая груда алых мальв.

Тами с понимающей улыбкой показала глазами вправо и прошептала:

— В точности так, как я читала...

Ну а Тарик не единожды видел своими глазами. Один из младших смотрителей с поклоном пропустил внутрь молодую пару, закрыл за ними дверь и перевернул чашу — а это то же самое, как если бы на замок запер. Там внутри есть и засов, и особые часы, только что пущенные смотрителем на оговоренное время. А с первым ударом вечернего колокола часов не пускают: очередная пара покинет Приют Любви после первого удара колокола утреннего. Одна алмазной твердости негласка обязывает: молодую пару должны связывать неподдельные чувства. Если кто-то эту негласку нарушит, Птица Инотали не просто обидится, а разгневается, и легкомысленные нарушители никогда больше не будут счастливы и удачливы в любви. Здесь не бывает вольнодумцев, поставивших бы под сомнение правдивость негласки (хотя, когда касается других негласок, вольнодумцы и нарушители все же случаются).

Никого, кроме них, на мосту не осталось. Они возложили цветы, и Тами, увидев, что он стоит без движения, прищурилась:

— Ты не собираешься ни о чем просить Птицу?

— Я уже просил, — после короткой заминки ответил Тарик. — Совсем даже недавно, вот только не знаю пока, услышала она или нет... Аты?

— Нет такой надобности, — загадочно сказала Тами. — А это Королевский Приют Любви, да?

— Он самый, — кивнул Тарик.

Дверь напротив Птицы отличалась от всех остальных — повыше и пошире, единственная, где лакированные доски покрыты резьбой из гирлянд мальв и наличествует висячий замок, большой, красивый, начищенный до блеска.

— Замок... — разочарованно вздохнула Тами.

— А как же, — со знанием предмета сказал Тарик. — Так просто туда не пускают...

— Как же мы туда попадем? Так хотелось посмотреть...

— Сейчас устроим как нельзя лучше, — сказал Тарик чуточку покровительственно. — Это просто... Постой пока здесь.

Он отошел к двери и пошевелил замок. В точности как рассказывал Балле, рядом словно из воздуха соткался пожилой благообразный старший смотритель (его звание указывала бляха с синекрасным эмалевым изображением Птицы Инотали) — седовласый, с безучастно-благожелательным лицом опытного лекаря. Ничуть не выразив удивления юными годочками Тарика, спросил тихонько:

— Что пожелает ваше степенство?

Ага, вот как у них здесь поставлено дело... Умно и политесно, ничего не скажешь. Обращение это с равным успехом может относиться к любому человеку недворянского происхождения — и Подмастерью, и молодому Мастеру, и человеку в зрелых годах (трудно поверить, но среди влюбленных и такие бывают).

Сейчас все решится. Тарик тихонько сказал:

— Мы хотели бы посмотреть...

— Ну разумеется, — кивнул смотритель. — Осмотр начинается с получаса, и каждые полчаса обойдутся вашему степенству в пять серебряных денаров...

У Тарика отлегло от сердца — не такую уж брешь это наносило его трудовым накоплениям. Другое дело — ночь здесь, стоившая, он знал, ровным счетом пять золотых. Встав боком к Тами, он извлек из кармана пять серебрушек, словно бы растаявших на ладони смотрителя, будто он был искусным цирковым фокусником. Смотритель проворно отпер замок большим сверкающим ключом с затейливой бородкой, бесшумно проскользнул внутрь и очень скоро вернулся, заговорщицки прошептал:

— Часы пущены. Очень политесно будет, если вы сами распахнете дверь перед девичеллой, только помните, что осмотр не распространяется на королевскую постель...

Тарик распахнул дверь, и Тами, правильно это поняв, вошла. Дверь беззвучно закрылась на хорошо смазанных петлях.

Глаза быстро привыкли к полумраку, тем более что настоящего полумрака и не было: солнце стояло еще высоко, просто здесь было темноватее, чем на улице. В правом углу стояла массивная, низкая и широкая кровать искусной работы старинных краснодеревщиков: по достоверным сведениям, та самая, что изладили когда-то для молодого короля лучшие мастера — как и столик и высокий шкаф, запертый на висячий замок, немногим уступавший величиной дверному. В шкафу хранилась свежая постель, а столик предназначался для яств и вин — их приносили из близрасположенного трактира «Перо Птицы Инотали», немалую денежку заколачивавшего на иноземных и иногородних глазенапах¹⁹, а также на монопольной торговле разнообразными памятками на любой кошелек.

Тарик не на шутку позавидовал людям, имевшим возможность обосноваться здесь на всю ночь, — счастливцы... Тами же уставилась на левую стену с главной приманкой для глазенапов (два дня

¹⁹ Гяазенап — турист (развлечение, которое в этом мире могут себе позволить лишь весьма небедные люди).

в неделю их сюда пускали для короткого осмотра, и это, сплетничали, приносило казне ратуши больше денег, чем во все прочие дни и ночи).

Один из красноватых кирпичей был прикрыт чистейшим стеклом в затейливой золоченой рамке, а под стеклом красовалось глубоко вырезанное женское имя: ААИЕНТА. Именно так звали прекрасную суконщицу, а имя ее вырезал сам молодой король.

По крайней мере, так считали многочисленные глазенапы... и Тами, судя по завороженному взгляду, читала об этом в книгах о достопримечательностях Арелата. Тарик не собирался разрушать красивую легенду и рассказывать правду. На самом деле, как достоверно известно не такому уж большому числу людей, эта надпись — фальшак, овеществленная городская легенда. Лет восемьдесят назад, когда династия Чедаров пресеклась и сменилась династией Дахоров, кто-то оборотистый в ратуше, изыскивая новые источники пополнения городской казны, с разрешения Дахора Первого (получавшего половину дохода с глазенапов — большого душевного благородства был король, мог и больше брать) и придумал «собственноручную королевскую надпись». Иноземцы и иногородние верили, а жители столицы, прекрасно знавшие здешние уклады жизни, помалкивали, втихомолку посмеиваясь над заезжими простофилями, оставлявшими немало денежек казне. На самом деле только простолюдины вырезают имена своих симпатий на деревьях (но не на заборах и стенах, за этим бдительно следит городская стража).