Зачарованное озеро (СИ) - Бушков Александр Александрович. Страница 65

— Не убьют, если не узнают, что ты развязал язык. Вот ты им и не говори, а мы уж точно не скажем. Если спросят — скажешь, что мы тебя о них не расспрашивали, вообще о них не знаем. Налетели, набили вам морды, так что вы еле убежали...

— Они страшные... — прохрипел Бабрат.

— Сейчас самое для тебя страшное — этот милый песик, — сказала Тами. — Потому что «они» где-то там, а он тебя за глотку держит, ты еще не заметил? Ему может и надоесть...

— Не осмелишься, паршивка... — прокряхтел Бабрат. — Это ж будет натуральное убийство...

— А зачем нам тебя убивать? — пожала плечами Тами. — Я получше сделаю. Дам ему приказ, и он тебя цапнет за погремушки. Не оторвет и не хрупнет, но ты до конца жизни даже теребеньками не сможешь тешиться, торчок у тебя так и будет висеть, как гороховый стручок. Он умеет, его хорошо учили Егеря. Он так пантерок хватал, когда их нужно было залапать живьем для зверинца. В зверинце самцу пантерки рабочий торчок и ни к чему, они все равно в неволе не плодятся... Ну, звони языком живенько, лениво нам с тобой прохлаждаться...

Очень возможно, Бабрат не испугался бы знакомых угроз — кулаков или даже ножика. Распрекрасно должен был понимать, что политесные ребята не будут его ни убивать, ни калечить. А вот Лютый — страх непривычный, и уж на него-то жалобу не принесешь...

И он заговорил — поначалу многословно, отвлекаясь на постороннее, но Тарик и Тами, как заправские сыщики, быстро его заставили откровенничать толковее. И Лютый по-прежнему держал за глотку...

Прелюбопытные вещи выяснились!

Бабрат пять лет назад остался сиротой — отец и мать, такое уж невезенье им выпало, попали под копыта понесших битюгов пустой габары и померли в лечебнице в тот же день. Одним-единственным родичем оказался дядя, материн брат, он и взял Недоросля к себе в дом с дальним прицелом: своих детей у него не было, нужен был помощник, а там, смотришь, и наследник ремесла.

По ремеслу дядя был тавернеро, но, как потом оказалось, из тех, кого зовут «людьми с захоронкой». Таверну «Золотой карась» он держал на Серебряной, за полгорода отсюда, и заведение было процветающее, пусть и без золотого трилистника. Туда он очень быстро и приспособил Бабрата прислужником подавальщика. Сметливый Бабрат быстро разобрался, куда угодил. Очень многие завсегдатаи и не подозревали, куда ходят, ведать не ведали, что в задних комнатах собираются не привыкшие обсуждать торговые дела вдали от посторонних ушей лавочники и купцы и не собиравшиеся тесным кружком кутилы, а «ночные управители», «черные ватажники»⁴⁵. Никто несведущий ничего не замечал: таверна ничем не напоминала притон, не было ни веселых девок, ни пьяных драк — натуральная «тихая пристань», как это называется в книжках про сыщиков.

Бабрат быстро понял, куда угодил, но в уныние от этого не впал и не испугался (об этом не говорилось, но Тарик всерьез подозревал, что мутной натуре Бабрата такая жизнь очень даже подходила). Довольно скоро он начал старательно выполнять поручения завсегдатаев задних комнат все предосудительнее, пахнувшие даже не строгой Воспиталкой, а тюрьмой для малолетних, но и получал за это хорошую денежку — чаще всего не медь, а серебро. Да вдобавок «хозяева» взяли его под покровительство: он стал ватажником у

45

Черные ватажники — главари банд, по-нашему — воры в законе.

таких же мутных и, как признался, мечтал, не задерживаясь в шур-шалах, попасть в «черную ватагу».

Однако, разболтавшись, угодил в Воспиталку за то самое художество, которым хвастал Тарику. А когда отсидел свое, многое переменилось. Двое завсегдатаев, полагавших себя «страшно кузявыми», которых ни один сыскарь не сможет никогда в жизни ухватить за хвост, все же попались на сулившем виселицу деле и, спасая шкуру, запустили рулады. Сыскная Стража стала сжимать кольцо вокруг таверны и ее завсегдатаев...

Одни сбежали подальше от столицы, другие решили перебраться в новый район. За дядей Бабрата, много лет служившим пособником своих особых гостей, водилось столько всякого, что, попади он пред грозны очи судьи, никогда бы не вышел с каторги. Вот он, продав таверну и все движимое и недвижимое на Серебряной и распустив слух, что уезжает чуть ли не к западным рубежам, перебрался на Аксамитную, где как раз продавался неплохой выморочный домик, и стал присматриваться, нельзя ли открыть там или на соседней улице небольшую таверну и потихоньку сделать из нее подобие прежней...

А вчера Бабрата остановил в Городе один из самых страшных для него дядиных завсегдатаев по кличке Карзубый, о котором боязливо и уважительно рассказывали шепотком жуткие вещи. Бабрат его, сразу видно, боялся до колик: почище, чем бес — святой воды; при одном упоминании о Карзубом его бросало в испарину. Единственный, кто Бабрату за поручения не платил, сказав сразу: если Бабрат хоть раз откажется или напортачит — заделает его девулькой для всех...

Карзубый отвел его в нумер сорок семь на Кружевной улице, где их встретил хозяин, мужчина средних лет (он не назвался, и Карзубый его по имени не называл, обращаясь лишь «сударь»). Вот тут Тарик и Тами, переглянувшись, в один голос заставили Бабрата рассказать о незнакомце с Кружевной как можно подробнее.

Кто он такой, Бабрат решительно не брался судить. Комната, где он их принимал, выглядела как обиталище зажиточного горожанина, как и сам дом, чье описание совпадало с рассказом Дальперика, — но Бабрат там не усмотрел ничего указывавшего на род занятий хозяина. Двое с ходу взялись за него, как пьяные солдаты за веселую девку. Им нужно было одно: чтобы Бабрат с ватажкой подстерегли «этого сопляка Морячка и его гаральянскую девку» в укромном месте и, связав Тарика, изнасильничали Тами — все равно каким образом, но скопом.

Поначалу Бабрат, хорошо представляя последствия, попробовал отказаться — но Карзубый, по своему обыкновению не повышая голоса и без единого непристойного слова, сказал: если Бабрат будет ломаться, до завтрашнего утра не доживет, причем подыхать будет долго и мучительно. А последствий пусть не опасается: он сам и те, кого Бабрат должен прекрасно помнить, прикроют от любых последствий.

А своей ватажке пусть передаст: если заартачатся — всех ждет столь же скорый и мучительный конец.

Бабрат не сомневался, что это не пустая угроза, и, про себя горько стеная, согласился. Тут вступил дотоле молчавший хозяин дома. Тоже без непристойных слов, не повышая голоса, заверил, что «они» и в самом деле защитят от любых неприятностей. И, к неожиданной радости Бабрата, дал пять новехоньких золотых с профилем короля Ромерика, пообещав после исполненного поручения заплатить еще пять... Эти Бабрат может либо разделить с ватажкой, либо (он усмехнулся с видом знатока человеческой души) выдать каждому столько, сколько посчитает нужным, но все же не зарываться и медью не отделываться. После чего Карзубый дал еще мелкие поручения и велел убираться.

После того как затея закончилась полным провалом, Бабрат пережил нешуточные терзания. Он с превеликой охотой убежал бы на край света, но распрекрасно понимал, что не годится на роль бесприютного беглеца, плохо представляет, куда податься, да и денежки в кармане мало: один золотой он поменял на серебро в меняльной лавке, попутно убедившись, что все монеты — настоящее полновесное золото. И выдал каждому, благородно не обделив

и Шалку, по серебряному денару, в прибавку простив немалые карточные и потрясучечные долги. Ватажку свою он убеждал не деньгами, а заверяя в сильном покровительстве, и они, тоже немного нахватанные во всем, что касалось потаенных забот дневного света и зоркого ока Сыскной, согласились, хоть не без опасений и сокрушений...

И все же во исполнение строгого наказа Карзубого поплелся на Кружевную. К некоторому его облегчению, Карзубого он там не застал, а незнакомец (удобства ради поименованный Тариком про себя «Нумер Сорок Семь»), выслушав рассказ о бешеной гаральянской девке, ученой в какой-то убойной рукопашке, про которую Бабрата никто не предупредил и совладать с которой он не мог, казалось, ничуть не гневался.