Соловьи не поют зимой (СИ) - Кравцова Марина Валерьевна. Страница 23

— Ишь ты, будто боюсь я её…

— А я вот испугался, представь! Обернулся человеком и упал перед Триглавой. «Не губите, — прошу, — ни Янику, ни меня, лучше позвольте мне на неё взглянуть ещё хоть разочек. Только путь через зеркало укажите, а там уж меня сердце приведет». Сжалилась Триглава.

— Смотри-ка, вовремя тебя сердце привело.

— Я на него не жалуюсь.

— А то, что оно над тобой такое учудило, заставило по мне сохнуть — тоже тебе по нраву?

— Так уж звёзды сошлись…

— Глупости болтаешь. Рассказывай лучше, как здесь оказались?

— Так Ворон-царевич ещё в самый первый раз по дружбе открыл мне путь сюда, на Стрибожью-гору, в волшебный край его деда. Но я тогда этим не воспользовался. Сейчас пригодилось. Яника Ростиславовна… что тебе на Руси теперь делать? Оставайся тут со мной. Ты ведь живая…

— И что с того?

— А на Руси сейчас всё не так. Не выживешь ты там в таком… живом виде. Как сейчас говорят — не впишешься. Здесь, может, и не самое весёлое место, зато тихое и мирное.

— Кто ж это мне тихо и мирно жить позволит, после всего, что было?

— Так просто… бери и живи. Считай, что заново родилась.

— Не дури, — бросила бывшая мавка. — Всё я помню. Каждую душу погубленную.

— Что ж тут скажешь… Покайся тогда.

Она сверкнула голубыми глазами, но промолчала.

— Об этом потом поговорим, — произнесла наконец. — Ты лучше вот что скажи мне, молодец, — что за безумье на тебя нашло? Как ты мог меня полюбить? За что?

— Ох, Яника Ростиславовна, а будто не знаешь… Разве любят за что-то?

— Никогда о таких глупостях не думала, — буркнула девушка, отворачиваясь. И все же не выдержала, продолжила спрашивать: — Ты чего хотел-то от меня тогда? И сейчас чего хочешь? На что надеешься? Забыла я о том, каково оно — сердце иметь. У меня его и при жизни-то не было.

— Да никуда не девалось твоё сердечко. Просто Небесная искра едва в нём теплилась под горами пепла и золы. Она ж у всех есть, кто нежитью не родится. Не пустое сердце-то. И что-то мне подсказывает, что при новой жизни эта искорка у тебя как-то поярче разгорелась. Тёмной ты была и холодной. Хуже речки замёрзшей. Но ведь и оттаять можно. Вот ты меня все спрашиваешь, Яника Ростиславовна, я тоже спрошу — как тебя занесло в чужой волшебный край?

— Жемчужина драконья помогла, — пожала плечами бывшая ведьма. — Захотела я туда.

— А почему туда-то?

— Да не знаю я, отвяжись!

— А всё ж ответь.

— Ну… когда зеркальце мне было в новинку, высматривала я в нём разное. И вот увидела однажды, промелькнул дивный край… как сон.

Яника призадумалась. Неужели и правда, один лишь вздох по светлой и нежной красоте, явившейся так мимолётно, одно лишь движение души, пожалевшей, что в её жизни всё иначе, слабейшее — легче дуновения ветерка — желание там оказаться вдруг в один миг так странно отозвалось? И притянуло её в тот самый край душистых цветов и прекрасных озёр, где после смерти тела и проклятья души вернулась в неё жизнь… Так что ж делать-то теперь? А ещё этот… спас её, драконий огонь на себя принял.

— Думаешь, я тебе на шею кинусь за спасение? — не сдавалась в ней чёрная ведьма. — А просила я тебя разве? Может, мне и лучше было бы, если б дракон меня в прах развеял.

— А душа б твоя куда делась? Душу человеческую никаким огнём не уничтожить.

— Не просила я никогда никого и ни о чём!

— Это-то и плохо. Такая гордость хуже откровенных стенаний и жалоб.

— Всё-то ты знаешь! — разозлилась Яника. — На всё у тебя ответ есть. Язык длинный такой…

— Вот! И злишься ты уже совсем по-другому.

— Тьфу на тебя…

Снова молчание.

— Я многое теперь знаю, правда, — примирительно проговорил Всеслав. — Сколько прожил-то на свете… Бессмертным не стал, с чего бы. Вот увидел тебя… может, и помру уже скоро.

— Попробуй только! — всерьёз рассердилась Яника. — Затащил невесть куда и помирать собрался, бесстыжий. Показывай давай, где тут жить можно.

Всеслав просиял, но молча проводил девушку к пещере в светлой скале. Внутри уютно было и тепло, хотя снаружи стояла прохлада. Парили под каменными сводами разноцветные огни, пол покрывали белые шкуры невиданных зверей. Яника прошла вглубь и вдруг вскрикнула — маленький острый камешек попал ей под босую ступню. Замерла от внезапной боли… Конечно, оставайся она нежитью, ничего бы такого не почувствовала. А вот раньше, при жизни, не бегала она всюду босиком, как чернавка, холила свои красивые белые ножки, в самую мягкую, роскошную обувь обряжала. И вот сейчас из-за такой-то мелочи, как незаметный камушек, ощутила себя Яника по-настоящему живой.

Уселась она у стены пещеры, странно сверкнула глазами.

— Найдешь мне одёжку какую-нибудь — останусь здесь! — заявила Всеславу. — Но только что-нибудь такое…

— Современное? Сделаю непременно.

— Скучно тут будет, — ворчала Яника, укладываясь у стены пещеры на куртку Всеслава и вовсе не стесняясь своей наготы.

— И еду теперь искать придется… — поддакнул ей парень. — и одежду стирать… чего ты в жизни не делала. Столько забот у живых. А живой-то всё же лучше, чем нежитью речной, правда?

— Ты ж говорил, простые люди не живут в Запределье? Впрочем… столько лет нежитью пробыть… Думать буду. Иди, Всеслав. Мне надо побыть одной.

— Вернусь скоро, сильно не скучай без меня, голубушка! И уж не сбегай.

Яника фыркнула.

— Куда ж я теперь от тебя, прилипала… добился-таки своего. Вот только… и от прошлого своего я теперь никуда.

Он ей подмигнул.

— Не грусти. То есть грусти, если нужно, но глупостей больше не делай. Как сейчас говорят — прорвёмся.

Глава 16

Надя первой подхватила жемчужину, словно какая-то сила сама кинула девушку к ней. А потом перевела взгляд на Инчэна… на дракона. Любимый впервые предстал перед Соловушкой в своем небесном грозном облике, да еще и во время сражения. Он был изумительным — серебристо-сверкающим, неземным, волшебным… Устрашающим и завораживающим… её дракон.

А потом все закрутилось в памяти — сражение с мавкой, когда она, Надя, сама уже не понимая, что именно поёт, выхватывала из памяти самые яркие и боевые народные песни. Пела, звучала, звенела, помогая Инчэну и имуги сражаться… Страх и восторг, тревога и надежда… И вдруг — видение. Так вот они какими были — Байцзун и Ладомира… и как страшно развела их судьба. А вокруг — неведомый край, чарующе-прекрасный. И жемчужина, такая родная, нагревается в руке. И глаза любимого…

Надя не выдержала наплыва сильнейших эмоций и впечатлений, а еще — она выложилась до капли в последней песне, укрепившей Инчэна, помогшей ему выдохнуть мощное пламя. Соловушка как-то сразу обмякла и без чувств упала на траву.

Инчэн подхватил Надю на руки и уселся вместе с ней у источника, устроил её у себя на коленях и опустил руку в воду — та приятно бурлила, оставляя на коже пузырики. Над водой летали лепестки, а серный запах, обычно исходящий от таких источников в мире смертных, не чувствовался, вместо него пахло персиками и жжённой травой.

Инчэн осмотрелся. Имуги залечивала оставшиеся раны и, поймав его взгляд, подбоченилась.

— Чего?

— Ты мало напоминаешь своё племя… — тихо произнёс Инчэн и погладил Надю по волосам, а затем влажными пальцами смахнул с её лица пыль и пепел. — Та, чьё тело ты заняла, тоже была особенной, а ещё смелой и отважной. Почему ты так поступила? Зачем убила её?

Пан Чжэнь выдержала долгий испытующий взгляд дракона и уселась на землю, подобрав под себя ноги.

— Это не я. Отец сделал это, нашёл подходящее и сильное тело. Занять тело полукровки или бессмертного я бы не смогла.

Она посмотрела на заходящее солнце, почти скрывшееся за рощей, на то, как верхушки обожжённых драконьим пламенем деревьев розовеют в его лучах.

— Отец отправил меня за жемчужиной, и я должна была принести её клану, чтобы мы смогли стать свободными, смогли стать как все. Потомки не должны нести ответственность за деяния предков.