Джаханнам, или До встречи в Аду - Латынина Юлия Леонидовна. Страница 84

Баров помолчал. Потом спросил:

– Что с моими охранниками?

– Второй жив. Я позволил медикам его забрать.

– Он израильтянин.

– Я не помню, чтобы израильский спецназ зачищал Самашки. Кстати, я не знал, что ты еврей.

– Я серб.

– А откуда знаешь иврит?

– За то время, которое я провел в израильских госпиталях после нашей последней встречи, можно было выучить даже суахили. Халид, почему Рыдник не поехал тогда с нами?

– Потому что он знал, что будет. Как ты думаешь, почему он на моей стороне? Я потребовал денег и, как всегда, обещал ему его треть.

Халид гибко поднялся и пошел к двери.

– Халид, – негромко окликнул Баров.

Чеченец остановился. В луче света, падающего из растворенной двери, его тень напоминала изготовившегося к прыжку волка.

– Да?

– Сколько заложников на заводе?

– В моем стаде пятьсот двадцать баранов.

– Это мой завод и мои люди. Я хочу быть с ними.

Халид смерил взглядом беспомощного раненого человека.

– А ты думал, я тебя собираюсь селить в номер люкс? – спросил чеченец. – Вы все равны. И все мертвы.

На лестнице командир боевиков столкнулся с Висханом. Тот снаряжал АГС. Ствол станкового гранатомета глядел на площадь, туда, где за деревьями и мешками начиналась темная линия русских.

– О чем ты говорил с этим неверным? – спросил Висхан командира.

– Это мое дело, с кем я говорю.

– Надо расстрелять всех солдат, – сказал Висхан.

Халид не ответил.

– Нам надо расстрелять их, – упрямо повторил Висхан.

Уже миновала полночь, когда Халид Хасаев, в сопровождении Висхана и Маирбека, подъехал к факельной установке, находившейся в двух километрах от заводоуправления.

К этому времени чеченцы полностью завершили первый этап операции. Полтора десятка МОН-50 были воткнуты в мерзлую почву в точках вероятного прорыва. Большая часть установок была заминирована, а на ректификационных колоннах были размещены снайперы. Визуально контролируя заводскую территорию, они имели приказ стрелять в любого заложника, который попытается покинуть завод, или в любую группу, которая попытается скрытно выдвинуться к объекту. Что еще более важно – в их распоряжении имелись несколько «шмелей», позволявших уничтожить любую заводскую установку, находящуюся не далее чем в четырехстах метрах.

На крыше заводоуправления разместили двух бойцов, вооруженных ПЗРК «Игла», а возле нефтеналивной эстакады и заводских ворот устроили себе удобную позицию двое гранатометчиков.

Однако ни одну часть территории, включая заводоуправление с заложниками, не охраняли так тщательно, как факельную установку.

Здесь не оставили русских операторов; работу установки полностью контролировали двое пожилых чеченцев, раньше работавших на Грозненском НПЗ. С ними были восемь боевиков под командованием одного из братьев Халида – Вахи.

Двое людей охраняли непосредственно здание; остальные сидели в укрытиях вокруг установки и двух примыкавших к ней двухтысячетонных резервуаров. Укрытия были оборудованы Халидом заранее под видом земляных работ.

Резервуары возле факельной установки выполняли на заводе функции выгребной ямы; в обычном режиме работы в них сбрасывались все летучие отходы производства, которые не подлежали утилизации и которые факел не успевал жечь.

Этой ночью к стенам резервуаров были прикреплены шесть кумулятивных зарядов, способных в случае необходимости мгновенно выбросить их содержимое в атмосферу.

Халид, в сопровождении Висхана, проинспектировал позиции, занятые людьми Вахи, а затем поднялся на ректификационную колонну, возвышавшуюся в сотне метров.

На вершине колонны гулял пронзительный ветер, и гигантская труба вздымалась, как чудовищно увеличенный яйцеклад. Падавшие на нее снежинки испарялись мгновенно, не оставляя даже мокрого места. От трубы тянуло теплом и железом. Под трубой расположилась мобильная группа: вооруженный «Шмелем» стрелок и наблюдатель с «калашниковым». «Шмель» позволял взорвать резервуары в случае какой-нибудь накладки. Халид лег на теплую решетку, поднес к глазам прибор ночного видения и стал оглядывать территорию сверху.

Факельная установка располагалась дальше от заводоуправления и ближе к периметру, чем хотелось бы Халиду. Бетонный забор тянулся буквально в ста метрах от резервуаров, сразу за забором вилась колючая проволока, и дальше – темное ночное поле.

В двух километрах от установки из поля выныривала дорога, и там начиналось оцепление, подсвеченное, как на дискотеке, проблесковыми маячками милицейских машин. Халид не ожидал, что русские так быстро нагонят такое количество народу. Впрочем, задним числом причину было легко понять. Сегодняшней ночью начальник каждого райотдела, командир каждого омона и капитан каждого сторожевика старался выслужиться и быть замеченным; можно было только гадать, каким бардаком это кончится.

У мясной лавки всегда слоняется много собак.

Как бы они не передрались за кость, которую им пока не съесть.

За линией оцепления промчался начальственный джип, потом прогрохотал БТР, с ходу плюхнулся в снег, пропахал глубокую борозду и остановился. Русские до сих пор не оцепили весь периметр.

Отсюда, с высоты в шестьдесят метров, людей Вахи не было видно совершенно. Они укрылись – кто в переплетениях труб, кто в тщательно отрытом и замаскированном отнорке, припорошенном свежим снежком, кто в куче мусора, недели две назад так кстати набросанной строителями. На правом фланге их прикрывал АГС. Еще дальше саперы соединили в минную сеть шесть МОН-50.

Ножки «монок» были утоплены в грунт, и выгнутые зеленые ладошки мин приветственно глядели в сторону забора. Осколки мин разлетались на пятьдесят метров и обеспечивали коридор сплошного поражения от трех метров по краям до десяти метров в центре. Растяжек не было: от мин под снегом шел кабель к штатной подрывной машинке.

Ни одна штурмовая группа не выжила бы на этом поле, но и тут минами дело не ограничивалось. У группы Вахи было в запасе два ПТУРа, на случай, если штурмующие воспользуются БТРом. Что бы ни случилось, у людей внутри операторской будут драгоценные секунды на принятие решения.

Безобидная установка на краю завода была защищена куда внушительней, чем заводоуправление, где находился сам Халид и большая часть заложников.

Когда Халид вернулся в заводоуправление, на его часах было начало второго. Он зашел в кабинет Карневича, выходивший окнами на площадь перед заводом. Площадь, от статуи Ленина и до конца просторного проспекта Нефтяников, была совершенно пуста. За проспектом начинались огни, машины и солдаты, и далеко справа над задранной башней танка сверкали вершины облитых снегом сопок, и над ними – холодные зимние звезды.

Омывшись и совершив ночной намаз, Халид вернулся в апартаменты Сурикова. Комната отдыха за кабинетом напомнила Халиду о тех временах, когда чеченец по кличке Пегий обзавелся первым в Кесареве белым спортивным «мазерати» и снимал на нем русских проституток. Бар слева от плоского плазменного экрана был уставлен дорогими напитками, а широченный диван светло-серой кожи раскладывался в огромную кровать.

Единственной выбивающейся из общей картины деталью интерьера был полуметровый пролом в полу. На случай боя в здании боевики пробили межэтажные перекрытия в заранее определенных местах.

Халид кинул камуфляжную куртку на спинку кожаного кресла, а поверх повесил автомат. Подоткнул под голову подушку и завалился на диван с ботинками.

– Разбудишь меня в семь, – приказал Халид.

– А если штурм? – спросил Висхан.

– Разбудишь раньше. Если успеешь.

С этими словами Халид выключил настольную лампу и закрыл глаза. Когда, через пять минут, Висхан заглянул в комнату отдыха, его командир спал сладким сном добропорядочного труженика, закончившего тяжелый трудовой день и справедливо желающего выспаться в преддверии нового.