Идентичность Лауры - Маркович Ольга Владимировна. Страница 11

Гиг просил не оставаться в ангаре до ночи, так как идти на виллу нужно через джунгли, хоть и недолго. Но мне без разницы на его просьбы. Если его не устраивает, что я поздно возвращаюсь, пусть встречает. Я не против. А так я и сама прекрасно дойду когда закончу. Не люблю контроля. А в отношениях любой контроль выглядит, как отпустившая отпрыска на вечеринку мамашка с биноклем в кустах.

Сижу, пишу. Воздух кругом остывает. Уходит жар. Я работала в просторном хлопковом комбезе на тонких лямках, под который надела короткий топ, и казалась самой себе героиней клипа 90-х. Не хватало только двух гулек на голове, серебряной помады и бот на платформе. Хотя, конечно, в таких тут сопреешь. Я сидела босая, закинув одну ногу на табурет и прилично вымазавшись в краске. Мне нравится моя свобода. Мой ангар. Пусть эти умники с виллы «Мальва» не верят в успех, а у меня уже парочка заказов на полотна. Мне не нужно ничего доказывать Гигу и Элу. Я просто делаю то, что умею и люблю. Прошлась по ресторанам вдоль берега, заехала в форт Галле. Заведениям, ориентированным на белых клиентов, важно создавать атмосферу. Может, и с ориентальным уклоном, но в рамках европейской культуры. Азиатский шик, богатые убранства, расписные атласные скатерти, керамические слоники и деревянные скульптуры — мимо. Да — умеренному бохо с его однотонным макраме, навязанным на выцветших белесых ветках, со свисающей хлопковой бахромой. Да — светлым стенам и хорошему плотному льну. Да — экологичности и универсальности. Да — абстрактной интерьерной живописи на крупноформатных холстах в простых тонких рамах. Вот как раз то, с чем я могу помочь — магазинам, кафе, владельцам вилл и гестов. Любому, кто ищет настоящего искусства.

Мне, признаюсь, тут по вечерам тоже бывает не по себе. Но я про это Гигу не рассказываю. А только раз! — и вижу боковым зрением движение тени. Раз! — и слышу звуки шагов. Думаю, это все из-за расшатанных нервов. И того, что с Санджаем произошло. Я теперь много об этом думаю. В большей степени потому, что не помню, как мы с ним расстались. Да, звучит не очень. Помню, он надо мной. Красивое лицо его с идеальной черной бородой совсем близко. Я чувствую его запах, такой мужской, приятный, незнакомый. И он улыбается, гладит меня по лицу с чувством, будто хочет запомнить. А меня это еще больше заводит. Потому что Гига в такие моменты лицо мое не интересует. Я на миг ощущаю к Санджаю любовь за одно это движение. А потом на меня накатывает неимоверная грусть. Оттого, что я не смогу этого продлить. Не смогу пережить снова. Не смогу вернуть. Никогда-никогда. Грусть оттого, что должна довольствоваться «движением запоминания» в своей памяти. Грусть оттого, что моментов подобных становится меньше. То ли я черствею, то ли тут, как в адреналиновом спорте, нужно постоянно повышать градус.

И на такой мысли, на таком ощущении грусти — провал. Я бы, может, и хотела обсудить с Труди этот момент. Потому что она в тот вечер неожиданно появилась на пляже, и никто не знает, что она могла увидеть. Но, зная ее, сомневаюсь, что ее появление связано с Санджаем хоть на йоту. А вот зная себя, провал этот сильно меня тревожит.

Я не хочу думать, что со мной что-то не так. Хотя в отношении меня это смешно звучит. Со мной все не так. Но я не убийца. Я это точно знаю. Точнее, не так. Убить может любой, если его спровоцировать. Причинить ему боль. Но Санджай меня не обижал. И боль, что он причинял, была приятной болью.

Увидев боковым зрением тень, я дернулась так, что перевернула банку с краской. Та устрашающей кляксой разлилась по бетонному полу. Я уставилась на пятно красного цвета. Иллюстрация мыслей. Встала, подошла к открытому дверному проему, который пялился светящимся циклопьим глазом в черные шумные джунгли. Да, это были не те джунгли, по которым крадутся хищники. В двадцати метрах от ангара проходила трасса, и от нее доносился скрежет колес и сирены крейзи-басов. Но тут, гораздо ближе, у самого моего уха стрекотали незнакомые насекомые. Улюлюкали птицы. Шумели крупные пальмовые листья, играющие друг с дружкой в пятнашки. Какофония ночных звуков. Я снова дернулась. Мне привиделась в листве чья-то тень. Я задержала дыхание, готовая в любой момент сорваться с места, побежать в сторону виллы. Тень метнулась из-за развесистого кустарника. Я бросилась вперед и чуть не врезалась лбом в, мать его, Рамзи.

Глава 4

— Что ты тут делаешь?! — заорала Джессика. Я поймал ее, когда она выбегала из ангара, и держал теперь за трясущиеся плечи.

— Ты давно там стоишь? — спросила она, испуганно озираясь на темнеющие джунгли.

— Где там?

— В кустах.

— Да не стоял я там, а шел.

— А уверен, что не стоял и не пялился на меня из темноты? — Джесс вглядывалась в меня с подозрительностью Шерлока.

— Уверен. Зачем мне из темноты на тебя пялиться, если я могу вот так, — сказал я, восторженный неожиданно близким контактом. Я мог поцеловать ее в два счета, если бы захотел. Не скажу, что я этого не хотел. Но тут важнее осознание самой возможности, которое сильно бодрило.

— А глаза у тебя голубые. Я еще в тот раз заметила, — переменилась она, пытливо всматриваясь то в один мой глаз, то в другой.

Я кивнул. А сам принялся рассматривать в ответ ее — ведь она впервые оказалась так близко. Лишь теперь я заметил маленькую родинку у самого уголка ее правого глаза, под ресницами.

— Как это, Рамзи? Как такое возможно? — спросила она улыбаясь.

— Да бывает, — пожал плечами я. — Голубые глаза — точно не одно из семи чудес света. Это от папы, только и всего.

— А я и не про глаза. — Джессика явно ощущала себя как рыба в воде в таких диалогах.

— А про что? — спросил я и восхитился своей предсказуемостью.

— Про то, какой ты хороший, Рамзи.

— Почему хороший? С чего взяла это?

— С того, что мог поцеловать меня, а не стал.

— Может, это называется «трусливый», а не «хороший»?

— Может. — Джесс пожала плечами.

Я находился на улице, в темноте, а она стояла на пороге своего ангара, освещенная электрическим светом. Мы, как белое и черное, как инь и ян, замерли, сцепившись в неожиданных объятиях.

— А для меня это чудо, это так красиво, когда смуглая кожа и черные волосы, а глаза такие вот светлые. — Она смотрела пристально, чем сводила меня с ума. Немногие могут выдержать прямой взгляд. А ее взгляд — еще сложнее. Потому что он у нее бесстрашный.

— Прекрати это! — велел я.

— Что — это? — Она понимала, о чем я, но поддразнивала меня.

— Ну то, что ты делаешь. Ты знаешь.

Джессика улыбнулась, сделала шаг назад и очутилась в мастерской под слепящим светом, но глазеть на меня не перестала. Одета она была так мило и неряшливо, что казалась подростком арт-колледжа. Просторный нежно-голубой комбез, перепачканный краской, и белый топ, надетый без нижнего белья, так что я различал все линии ее тела.

— Зачем ты пришел? — спросила она, вновь нахмурившись. Вспомнила, как перепугалась. Глянула напряженно и внимательно в темноту джунглей. Но те, кем только не населенные, не вмещали того, что ее пугало. Я не знал, что это было. Призраки прошлого?

— Был поблизости и решил тебя проведать. Узнать, как ты обустроилась. Это ничего? — ответил я.

— Ничего, — согласилась она. — Я уже на сегодня закончила. Но не вздумай приходить очень часто и отвлекать меня от работы! — И она снова, но теперь деланно, сдвинула брови и тут же опять просияла: — Посмотришь на мои картины?

Я кивнул, и мы прошли в ангар. Она шагала впереди, поглядывая на меня через плечо и улыбаясь, пока не встала как вкопанная у красной кляксы на полу.

— Что это? — спросил я. Выглядело пятно ужасно. Кровавая лужа на сером бетоне. К горлу у меня подступила тошнота. Я вспомнил Джая и его проломленную голову. И хотя я понимал, что это краска, менее мерзким пятно не становилось.

— Акрил, — отозвалась она. — Ты меня отвлек своим появлением, и он успел высохнуть. Теперь так и останется. — Джесс недовольно поежилась. Пятно гипнотизировало ее. Она еще долго стояла, уставившись на него, не мигая и думая о своем.