Идентичность Лауры - Маркович Ольга Владимировна. Страница 8

Рамзи взялся переводить с сингальского, так как полицейские плохо знали английский. Мне было неловко, что муж сидит в стороне. Но его на допрос не пустили. Как оказалось, меня с Санджаем видела компания рыбаков за нашим занятием. Те возвращались с вечерней вылазки в бухту. Я пожала плечами, сказала полицейским, что не помню такого. Не помню рыбаков. А от истории с Санджаем не отнекивалась. А смысл? Тут неловко стало уже Рамзи. Я поняла, что он пытается переводить разговор об этом как-то помягче. Но я махнула рукой. Сказала, чтоб не стеснялся. Тут ведь вещи похуже случайного секса стряслись. Полицейские морщили брови, и их лоснящиеся лбы так и просили о бумажном платочке. Проступившие капельки пота полностью завладели моим вниманием, это было похоже на застрявшую у собеседника зелень в зубах. Когда уже не можешь различать смысл того, что он вещает, а только и думаешь об этой зелени. Думаешь, сказать или нет: «У вас зеленушка в зубах. Вот тут, ага».

— Вы левша или правша? — спросил один из полицейских. Тот, что был постарше. Наверное, главный. Спросил сам, не дожидаясь перевода Рамзи.

— Правша, — ответила я.

Они перемигнулись, попросили мои контакты, и на этом допрос закончился.

Испуганный Гиг кинулся ко мне. Я обняла его. Не было сил ничего объяснять. Он понял и обратился к Рамзи:

— Чего они хотели? Почему допрашивали Джесс?

— Сегодня утром на берегу нашли труп местного серфера, Санджая Ароры. Его видели с Джессикой, — пояснил Рамзи смущенно. Он не знал, что у нас с Гигом довольно легкое отношение к изменам.

— Понимаю, — кивнул Гиг, и Рамзи немного расслабился. Вроде и вырос этот парень в Европе, а традиционализм у него от местных.

Что меня удивило, так это то, что Гиг совершенно спокойно отреагировал на новость об убийстве.

— Как его убили? — спросил Гиг. — Что стало причиной смерти?

— Сильный удар по голове — череп его раскололся, как кокос.

— Да ты посмотри на Джесс! — взвился Гиг. — Посмотри на ее ручки-веревочки, что она ими расколоть может? Даже грецкий орех не поддастся.

Рамзи с недоверием глянул на меня. Я тогда только заметила, что глаза у него голубые. Большая редкость для ланкийцев, но такое встречается.

Глава 3

Рамзи. Ангар

Ангар мы нашли быстро. Коммерческих помещений на Ланке больше, чем нуждающихся в них людей. А вне туристической зоны цена у таких мест ничтожно мала.

Джесс пришла ко мне на подъеме. Уселась за стойку бара с выпученными глазами, похожая на цейлонского лори. Ветер завывал, разнося по берегу брошенные туристами пакеты. Те вращались в легких клубах песка, пока не оказывались в океане. Было тоскливо смотреть на это, и в то же время картина мерного кружения меня успокаивала. Мусор — отдельная ланкийская боль, но как будто неискоренимая. Я молчал и думал о своем, машинально выполняя заказ. Джесс елозила на стуле, рассчитывая на привычное внимание. Не дождавшись его, она заговорила:

— Рамзи, милый, мне нужна мастерская. — Сказала и смотрит широко раскрытыми глазами все того же испуганного зверька. Привычная бравада ее куда-то делась. Не знаю уж, специально она переключала режимы с рокового на наивный или это происходило непроизвольно. Я был занят, поэтому не среагировал. Кивнул и продолжил переделывать коктейль одной дотошной мамашке.

Но Джесс не унималась:

— Я же художница. Ты знаешь? Знаешь об этом?

— Откуда я могу знать? — ответил я без энтузиазма. Та дамочка с коктейлем сильно проехалась по моим нервам, и я еще не отошел. Не переключился на дружелюбие. Да и вообще, последнее время я был сам не свой, по понятным причинам.

— Не мог. И правда, не мог знать, — кивнула она без обиды. — Ну так вот, я тебе рассказываю. Мы уже немного тут обосновались, и мне теперь нужна собственная мастерская.

— Так вы тут хотите задержаться? — спросил я, осознав, что Джесс строит долговременные планы. До этого момента я воспринимал их компанию туристами на отдыхе. Это было понятно по способу тратить деньги. Тут на Ланке есть немало людей, приехавших на ПМЖ, так вот они ведут себя чуть-чуть иначе. Да, они все равно посещают супермаркеты чаще, чем местные лавочки, и закупают по пять-десять пакетов за раз, словно пополняя запас бомбоубежища. Но в остальном начинают интересоваться местными ценами, торговаться с тукерами и пытаться получать от Ланки ее блага на правах местных жителей. Для нас это выглядит смешно, потому как местными им никогда не стать. Хоть двадцать лет проживи. Слишком сильны различия. Мне как человеку, хорошо знающему европейскую культуру, это понятно. И вот Джесс просит найти ей долговременную аренду. Я тут же забыл про коктейль и недовольную мадам, как только понял, что Джесс хочет остаться. Что все не зря. Настроение поднялось на вершину горы Пидуруталагала.

— Конечно, конечно найдем! Тут такого полно. Ты только скажи, что там должно быть, в твоем помещении. Что для тебя обязательно?

— Мне нужно много места, потому что пишу я монументальные полотна. — Она развела руки в стороны, как ребенок, заказывающий подарок Санта-Клаусу. — Там должно быть светло, просторно, и помещение должно хорошо проветриваться. У растворителей для масла едкий и стойкий запах, а я не всегда работаю акрилом, — пояснила Джесс.

— А кондеи? Разве белые могут работать без кондеев? — спросил я, зная эту страсть к охлаждению, которой у меня, наполовину европейца, отродясь не было.

— Мне нужно постоянно проветривать, поэтому хватит вентиляторов.

— Это отлично, такое найти будет проще!

Я почувствовал почти детскую радость, сродни той, когда мы устраивали с приятелем штабики в зарослях дерева баньян. Дерево это спускает свои воздушные корни с ветвей, а те, достигая земли, цепляясь за почву, опутывают значительную площадь вокруг основного ствола, прорастая в землю. Какие уютные и волшебные закоулки, целые леса может создать одно дерево баньян! Представить невозможно, нужно один раз увидеть.

Джесс заметила мое оживление и тут же переключилась с образа цейлонского лори на змеиный немигающий взгляд. Я понял, что ей теперь без надобности жалобить меня, но меня это не смущало. Пусть манипулирует на здоровье. Какая разница. Главное, что я был ей нужен. Этого достаточно.

Ко мне подлетела разъяренная дама и начала колотить пухлой ладошкой по столешнице. Я опять забыл про ее коктейль. Сделал его, поставил с чувством выполненного долга, а он так и остался на стойке. Это все, конечно, Джесс меня сбила. Я это признавал в полной мере. Тетка схватила напиток, гневно глянула на меня и Джесс, смерив ее таким отвратительным, «всепонимающим» взглядом. Я подумал, что легко отделался. Просто не оставит чаевых. И ладно.

Через пару дней, в мой выходной, мы мотались с Джесс по округе и смотрели помещения. Она непременно хотела первый этаж, вид на джунгли, уединенность и близкое положение к вилле «Мальва». Было несколько вариантов, но все не то — пока наконец мы не приехали к ангару. Это было средней величины сводчатое помещение, в котором раньше хранили зерно. Оно находилось в тенистых джунглях, и потому солнце не сильно нагревало его металлическую крышу. С внешней стороны у ангара был расположен ряд промышленных вентиляторов, половина которых, правда, вышла из строя. Выглядели они как забитые подгнившей трухой от пальмовых листьев гиганты, но Джесс так понравился антураж, что она загорелась. Хозяин, долговязый ланкиец с круглым, как барабан, животом, увидев белую женщину, тут же заломил цену, но я объяснил ему на сингальском, что так делать не стоит. Тогда он попытался предложить мне взаимовыгодную схему, в которой и он, и я будем получать с «этой белой женщины» процент. Я опять-таки разъяснил ему, что «эта белая женщина» мой друг. И тогда он с такой же легкостью, как строил схемы наживы, махнув на нас рукой, сдал ангар за цену вдвое меньшую, чем просил изначально.

Джесс скакала от радости.

— Только электричество плюсом к цене, — поправился долговязый ланкиец, пробарабанив по круглому животу крепкими коричневыми пальцами, похожими на трубочки тростника. Мне представилось, что если в них высверлить маленькие дырочки, можно было бы просвистеть на них очень хитрую мелодию. Это, конечно, была странная фантазия, но я любил гонять в голове абсурдные мысли. Наверное, это было у меня от отца, который в отличие от матери-традиционалистки (тем не менее вышедшей замуж за белого) был нарушителем мирового порядка. Уехал в крайне сомнительное путешествие, не согласованное ни с кем из семейного клана, и привез в родовое гнездо зажиточных виноградарей ланкийскую красавицу, которая ни слова не знала по-итальянски. Пять раз за жизнь менял профессии с крайне респектабельных на совершенно неприемлемые. Проворонил маму, которая полюбилась всей семье и в итоге осталась жить в имении, как оплот единственного здравого отцовского решения. А он? Бог знает, где теперь он. Я всегда боялся стать таким же, но где-то в глубине души, наверно, хотел этого. Хотел научиться его свободе, только так, чтобы взять оттуда самое лучшее.