Идентичность Лауры - Маркович Ольга Владимировна. Страница 26

С беспривязными волокиты больше. Коровы то в зале, то во дворе. Поилки у них, чесалки, иерархия. Старшие молодняк строят. Какая-то жизнь кипит. А там, где жизнь, надо больше доверия процессу. А хозяева контроль любят. О доверии знают мало. Им проще всех в шеренгу выстроить. И то понятно. Только никому от этого не лучше, на самом деле. Раз мы выкупили с отцом у одной закрывающейся фермы десяток «привязных» коровок. А мы с отцом давно заметили, что плюсов от такой тюремной системы гораздо меньше, чем от беспривязного содержания. Наши коровки от счастливой жизни молока и больше давали, и охотнее. И вот эти новенькие испытали колоссальный стресс и даже столкнулись с армейской дедовщиной. Среди них даже крупные особи были до того забитыми, что так и жались друг к другу. Это мы не сразу даже заметили. А потом поняли, что одна рыжая всегда справа от черно-белой, а слева от нее такая смешная, с большим пятном на брюхе, в форме Африки. Мы думали, разойдутся, попривыкнут. Но какое там. Похудели все, засухостоили. Две из десяти коров умерли. Видно, от тоски. Да, с коровами такое бывает. Они вообще существа тонкой душевной организации. И не помню точно сколько, но несколько месяцев кряду мы вокруг оставшихся с бубнами плясали, пока они не начали отходить от строевого порядка. Вот что свобода с живыми существами делает. И что — ограниченность. Если б наших коровок, которых мы с отцом вырастили, кто-то лишил бы привычной свободы, они бы тоже издохли. А те, кто к запретам и ограничениям привык, тем от свободы тяжко. И к ней так же, как к неволе, надо привыкать. Получается, и на это нужно время.

Мы пристегнули Джесс наручниками к дугообразной спинке кровати. Она скользила браслетом по трубе изголовья и могла подходить к окну и даже самостоятельно посещать туалет. Одно кольцо наручников крепилось за спинку, второе было защелкнуто на ее запястье. Браслет плюс цепочка добавляли пространства для маневра. Дверь в душевую с туалетом, которая находилась в спальне, была расположена у изголовья кровати. Поэтому Джесс умудрялась, завернув за угол, самостоятельно пользоваться туалетом. Правда, без участия левой руки. Конечно, удобства в этом было мало, но лучше так, чем ничего. Джесс безумно злилась, но говорить с ней было сложно. Она не понимала, что нужно быть одной командой. Держаться вместе. Ведь по большому счету эти меры приняты ради нее. Продолжи она в том же духе, так одним Санджаем не обойдется. Мы, конечно, не озвучивали своих догадок. Но было ясно — парень погиб по нашей вине. Я не думаю, что она пошла на убийство осознанно, но разве это оправдывает?

Я пошел к ней в комнату с бранчем. Сначала занес закуски к себе. Налил из френч-пресса душистого чая. Потом уложил приготовленные для нее сэндвичи на один поднос, поставил рядом напиток и пошел. Джесс целый день ничего не ела. Когда я зашел в комнату, она стояла у окна. Рука ее, пристегнутая браслетом, была неестественно вывернута и отведена назад, к изголовью кровати. Она была так увлечена происходящим на улице, что не заметила меня.

— Джесс, что там? — спросил я.

— А! — Она обернулась, глаза ее были наполнены слезами. Крупными, как грозди ягод на ветке. Она моргнула, и они, застрявшие на ресницах, покатились по щекам.

— Что там? — повторил я.

— Ничего, — ответила она. — Знаешь, все ведь заканчивается, Эл.

Я кивнул:

— Я это понял, когда отец внезапно скончался. Был — и нет.

— Я хочу есть, — объявила она.

Я разложил перед ней угощения. Она села на кровать и принялась с аппетитом жевать сэндвич.

— Когда вы меня отстегнете? — спросила она между делом.

— Ты же сразу уйдешь?

— Да. — Она не пыталась спорить. — А если я уйду, и вы больше никогда обо мне не услышите?

— Так не получится. Ты же знаешь, Джесс. Ты не можешь одна. И потом, есть Труди. Не забывай! А еще Лаура.

— Мы не сиамские близнецы! — вспылила она и откинула сэндвич на край кровати.

Я не ответил. В комнату зашел Гиг, отхлебывая из бутылки виски.

— А я со-с-скучился, — протянул он — Можно к вам на огонек?

Он прошел быстрыми шагами по диагонали комнаты. Плюхнулся на кровать. Вытащил из-под головы сэндвич Джесс, понюхал его и отправил себе в рот.

— На, Эл. — Гиг протянул мне бутылку. Я не решался брать. — На-на! — зашумел он. — Давай, давай, парень! Нужно как-то снимать этот гребаный стресс.

Я согласился. Взял бутыль и сделал глоток. Приятное тепло прошло по гортани. Стало чуть спокойнее.

— Иди, иди сюда, дружище! — Гиг потянул меня за рукав и уложил рядом с собой. — Джесс, и почему это мы не приглашали Эла в нашу кровать раньше? А? Тебе же нравятся здоровяки?

— А тебе темнокожие.

— Принято. — Гиг икнул. — Как и тебе! — Он снова отпил из горла и поморщился. — Ты — проклятье, Джесс! Я знал, что безнадежен и никчемен, еще до нашей встречи. Тогда, когда глядел на Коула и Лауру. Я чертовски завидовал его сознательности, порядочности, какой-то глупой искренности. Но и любил его за это. Любил, завидовал, но был собой. Я знал, кто я. Знал, что эгоист и неудачник. Но мне все было понятно. А потом появилась ты. И кто я теперь? Кто теперь Эл? — Он опять икнул. — Эл был фермером. Я — разгильдяем. А теперь?

— Я тут ни при чем. — Она смотрела на него с жалостью.

— При чем! При чем, Джесс. Отпусти меня. Почему, черт, я притащился сюда и говорю с тобой после всего, что ты сделала? Потому что увидел твою печальную мордашку в окне. И прибежал, как щенок. Я даже мужиком не могу быть. Что от меня осталось? Сейчас я еще выпью и буду облизывать твои ноги. Ты же знаешь, Джесс.

— Я пойду, — сказал я и начал вставать, но Гиг задержал меня.

— Нет-нет, Эл. Не бросай меня с ней. — Голос его мерзко исказился от алкоголя.

— Господи, Гиг, ты пьян в стельку. — Джесс поморщилась.

— Не-ет! — прорычал он и сделал глоток из горла. Обняв вытянутые на кровати ноги Джесс, припал к ним, как младенец к груди матери. И захрапел.

Джесс повернулась ко мне и посмотрела тем изучающим взглядом, который я не ловил на себе ни разу. Это был взгляд женщины, которая смотрит на мужчину. Первобытно и ясно. Я не понимал, как они могут быть настолько непохожими с Труди. Это было странно, в их случае. Но я ничего не испытывал к ней, в то время как Труди доводила меня до приступов умиления одним своим присутствием.

Джесс вытащила ногу из объятий Гига и коснулась меня кончиками пальцев. Потом уложила ступню на верхнюю часть моего бедра. Я понимал, что она делает.

— Джесс, не надо, — сказал я, зная, что перед моими глазами витают маслянистые пары. Как те, что можно заметить на бензозаправке. Ее образ сливался с Труди в один, и я понимал, что теряю контроль.

— Почему нет? — спросила она спокойно.

И это еще больше распалило меня. Но я собрался. Снял с себя ее ногу и сказал:

— Потому что мы причиним боль тем, кого любим.

Джесс слезла с кровати и подошла к окну. Ее длинные черные волосы, спутанные от лежания, бежали по спине. Одета она была в легкие хлопковые шорты и майку на лямках. Теперь, на фоне ночных джунглей, освещенных луной и двумя уличными фонарями виллы «Мальва», она казалась беспризорным ребенком, наивно глядящим в окно и ожидающим Питера Пэна. Не взрослеющий мальчик из страны Неверленд мог бы спасти ее от приземленной реальности. Но ни я, ни Гиг не сделали этого. Азия была единственным Неверлендом, куда мы смогли ее отвезти.

— Почему ты так сильно любишь Труди? — спросила она с растерянностью ребенка, которого попросили выбрать, кто лучше — мама или папа.

— Разве любовь можно объяснить? — удивился я.

— Можно. Но нужно постараться. Обычно любовь объясняется странными словами. Ты не подозреваешь Труди в убийстве серфера? — спросила Джесс, неожиданно сменив тему.

— Нет.

— Почему?

— Почему я должен ее подозревать?

— Она появилась на пляже. Ведь это странно для нее. Согласись.

Я кивнул.

— Что она там делала? Ты спрашивал ее?

— Да.

По телу пробежал неприятный холодок, когда я вспомнил недавний разговор с Труди на эту тему.