Идентичность Лауры - Маркович Ольга Владимировна. Страница 40

— Кэйлаш, я не хотел, — ответил я, еще ощущая застрявшую креветку в горле.

— Хотел, Гиг. Но мы сами виноваты. Мы сами ведем себя с белыми, как с полубогами, будто цвет кожи дает какое-то преимущество. До сих пор считается, что белый человек равно богатый, успешный и достойный. Но что мы видим по факту? Среди белых полно бездельников. Сколько из вас живут на пособие по безработице? Сколько проматывают родительские состояния? Сколько, даже получив хваленое образование, занимаются потом какой-нибудь криптовалютной фигней, не привнося в мир ничего нового, ценного и прекрасного, никого не спасая, не просвещая? Одно только желание трудиться, учиться и делиться делает из человека личность, а не цвет его кожи. Я не виню тебя. Вам рассказывают по телевизору про ваше превосходство, а потом вы приезжаете в страны третьего мира и видите нищету и грязь. И я не знаю, кто больше повинен в этой грязи — колонизаторы, приучившие нас считать себя вторым сортом и в то же время ждать от белых подачек, или мы сами, согласные быть теми, кого надо пожалеть и облагодетельствовать.

— Мы познакомились, когда ты скакала по моему саду с кадилом, проводя древние ритуалы. Извини, что сразу не разглядел в тебе доктора медицины, — отозвался я, умом понимая, что лучше было бы промолчать, но аргументы так и напрашивались.

Сулабха глянула на дочь вопросительно. Тут уже и Суман стал озираться, понимая, что что-то не так.

— Только оттого, что мы верим в более тонкие материи и близки с природой, мы не становимся менее образованными.

— Разве? Я думал, магия и наука — взаимоисключающие понятия.

— Хочешь проверить?

— И как же?

— Несмотря на успешную традиционную медицину, многие болезни у нас лечатся с помощью изгнания духов. И любой ланкиец скажет тебе, что, к примеру, душевная хворь — это следствие одержимости. Ментальные болезни есть, а возникновение некоторых до сих пор загадка даже для врачей классической школы. Любой ланкиец обязательно закажет ритуал по изгнанию духов из родного человека, даже если обратится в официальную клинику. Для меня как для медика важна и эта неизведанная сторона вопроса. Считать, что человечеству все уже ясно об устройстве мира, так же недальновидно, как и считать, что какие-то расы в чем-то лучше других. Каждый человек — отдельная вселенная. А раса — лишь сопутствующий фактор.

— Давай вернемся к тому месту, где ты предлагала мне на практике проверить наличие духов, — напомнил я ей ее же план, от которого мы так плавно ушли.

— Я сделаю тебе подарок. Ритуальную маску, которая изгоняет злых духов, — заявила неугомонная Черная Мамба.

— Скажи, что она работает, как протонный ранец! Скажи, что я увижу, как в нее затянет негодного призрака! — взмолился я, немного паясничая.

Кэйлаш не улыбнулась. Наверное, она не смотрела «Охотников за привидениями». Ее мама, сестры и отец перестали есть и только молча следили за нашим словесным пинг-понгом.

— Возьми маску и узнаешь, — настаивала она.

— И что самого страшного может случиться, если я ее возьму?

— Если ты ни в чем не виноват, то ничего.

— А для того, кто в чем-то виноват?

— Вот и проверишь.

— Опять ты за старое. Даже не знаю, — засомневался я. Ее уверенность немного настораживала.

— Ты же не веришь в духов, — пожала плечами Кэйлаш. — Раз их нет, то и бояться нечего. Это просто штуковина для туристов. Выжимка из нашей традиции, чтобы вас развлекать!

— И все-таки? Допустим, как духи могут наказать того, кто одержим или виноват в чем-то? Смертью? — спросил я осторожно.

Кэйлаш покачала головой:

— Для каждого свое наказание. Я думаю, что худшее — это невосполнимая потеря. А еще вина. Потеря и вина. Нет ничего мучительнее. Санджай, мой брат, давно шел к смерти после того, как потерял невесту Лилавати по собственной дурости. Вина и боль потери снедали его. Нет никого опаснее для человека, чем он сам, пошедший по пути саморазрушения.

— А если ты ни в чем не виноват, а теряешь того, кого любишь? Как быть с детьми, теряющими родителей? Кто и за что их наказывает? — спросил я.

— Тем, кто не верит в тонкий мир духов и перерождение, трудно это объяснить. В буддизме и индуизме это не вызывает вопросов.

Как ни странно, ужин закончился на добрых нотах. Мы с Кейлаш оставили острые темы, и чета Арора распрощалась со мной, как с другом семейства. А когда мы с ней стояли вдвоем за воротами дома, уходить не хотелось. Среди ланкийской суеты было спокойно, как в семейном кругу, даже несмотря на угрозы духов и нападки на британцев. Их мир был другим, своеобразным и странным, но он подчинялся ясным законам. А последнее время ясности мне больше всего и не хватало.

— Как нога, не болит? — спросила Кэйлаш.

— Нет. Мне помог многообещающий стэнфордский специалист, — улыбнулся я, умиляясь ее серьезности.

— М-м, скорее я выберу университет Джона Хопкинса.

— Достойно. — Я задумался. Один вопрос все еще не давал мне покоя. — А ты не боишься за меня, даря эту маску? — спросил я осторожно.

Я сидел на мопеде, а деревянная бандура стояла у меня между ног, упираясь в руль байка. Я сам не верил, что взял ее. По крайней мере, всегда можно выкинуть ее за поворотом, успокаивал я себя.

— Это маска Мару Ракши, демона смерти.

— Звучит ободряюще! — усмехнулся я.

— Но не бойся, он изгоняет из дома злых духов.

— Так ты не боишься за меня? — повторил я свой вопрос, глядя в ее глаза, темные, как ланкийская ночь. — Или только и ждешь, когда ваш демон меня как следует проучит?

Кэйлаш улыбнулась, и на ее лице проскочили европейские черточки, будто мы только что познакомились через приложение для знакомств.

— Да, ты нуждаешься в хорошенькой порке, — ответила она многозначительно.

— Интересное предложение, — подхватил я. Не понимая, насколько Кэйлаш считывает шутки такого рода. Она, кажется, считала, но ответила неожиданно серьезно:

— Я не боюсь за тебя, «надменный американец». Я давно приворожила тебя. — Она улыбнулась. — Но так как ты не веришь в магию, с меня взятки гладки. И разве можно нарочно навредить своему будущему мужу?

— Но я женат, — ответил я строго. Смутившись от ее уверенности, уже начинающей выводить из себя.

Кэйлаш замерла и посмотрела куда-то сквозь меня. Так внимательно, будто из-за моей спины ей подмигивал Мару Ракша.

— Не знаю, на ком ты женат, Гиг. Да ты ведь и сам не знаешь…

Мы шли молча. Не знали, что говорить друг другу. Перед глазами стоял затянутый на голове холщовый мешок с дырками для глаз и мохнатая львиная морда со скатанной шерстью. Больше всего изумлял апломб, с которым участники перформанса смаковали разыгранные сюжеты в изготовленных заранее костюмах и декорациях. Трудно вообразить, что взрослый способен скверно поступать с ребенком. Конечно, мне было известно о множестве подобных историй, но пока сам не столкнешься — не поверишь.

Гиг тащил на плече спортивную сумку, ткань которой поскрипывала в такт его движениям с однообразным звуком «уиу-вжик, уиу-вжик». Не знаю, о чем он думал, но лица на нем не было. А я размышлял. Если бы Джесс рассказала раньше, может, не было бы этого позорного эпизода с наручниками. Хочется думать, что не было бы. Потому что какая тогда разница между Страшилой, Трусливым Львом и нами.

Гиг остановился, глянул на меня плавающим взглядом. Джунгли были по-утреннему влажны. Я ощущал легкий ветерок. Пахло тревогой. Особенной тревогой раннего утра. В такое время суток бываешь на ногах только по крайней необходимости. Когда надо в аэропорт, или принимать теленка у коровы, или когда и вовсе не ложился.

— Ты очень сильно любишь ее? — спросил Гиг неожиданно. Мы никогда не говорили на эту тему, и я удивился, что он теперь задал этот вопрос.

— Да, конечно, как и ты Джессику, — ответил я.

Под ногой что-то треснуло. Переломилась веточка. В такие моменты тишина кажется невыносимой, и тогда даже звук собственных шагов выручает. А еще сумка, которая делала «уиу-вжик, уиу-вжик».