Дочь моего друга (СИ) - Тоцка Тала. Страница 30

Но в любом случае мое мнение мало кого интересует, и подозреваю, мнением Большакова Ямпольский в том числе руководствуется меньше всего.

Из самолета выскакиваю в числе первых, на выходе из предполетной зоны произношу заготовленные фразы и уже разворачиваюсь в сторону выхода, как тут меня окликает Лазаренко.

— Демид Александрович, не торопитесь так.

— Мне надо успеть к двенадцати, — говорю, сдерживая нетерпение. Алексей понятливо кивает.

— Мы вас подвезем. Арсен Павлович насчет цветов уже распорядился.

— Я решил, что как раз проведаю своих. Давно у них не был, — расщедривается на пояснение Ямпольский, а я вспоминаю, что у него семь лет назад в ДТП погибли жена и четырехлетний сын.

Не представляю, что чувствовал тогда этот хладнокровный человек со стальным взглядом. Сейчас он больше похож на замороженную глыбу льда, но тогда наверняка это было для него страшным горем.

Хотя почему не представляю? Прекрасно представляю, достаточно в своем воображении заменить Глеба Ариной. Сердце охватывают ледяные щупальца страха, мурашки арктического холода покрывают кожу.

Что если Ямпольский прав, и Арине грозит опасность? Теперь я готов благодарить небо за то, что на сегодняшние рейсы не оказалось билетов.

Мы пересаживаемся в машины, подогнанные прямо на летное поле. Ну да, мы же дома, как я мог забыть. Сажусь в салон с Ямпольским, и мне даже объяснять не надо, какой чести я удостоился.

При входе на кладбище из другого автомобиля мне передают огромный букет темных бордовых роз. Красивый, но абсолютно бесполезный для Глеба. Он никогда не любил цветы. У Ямпольского в руках букет пепельно-розовых, для жены.

На этот раз обходимся короткими благодарностями, не то место и не то время. Ямпольский с охраной исчезает за поворотом, а я ищу нужное место по метке геолокации, которую сбросил мне Бортников.

Толпу людей вижу еще издали. Выхватываю глазами тонкую фигурку, и холод пробирает до самых костей. Я все-таки опоздал, гроб с телом уже опустили в могилу. А она стоит на самом краю и смотрит затуманенным непонимающим взглядом.

Осунувшееся личико, сухие воспаленные глаза, бескровные губы. Надеюсь, ей додумались ввести успокоительное? Не капельки на травках, а нормальный убойный транквилизатор?

И почему ее никто не отведет от края?

Правая нога Арины соскальзывает по грунту. Отбрасываю в сторону бесполезный букет, подлетаю к яме и хватаю Арину в охапку. Она немного заторможенно оборачивается, видит меня, распахивает глаза.

— Демид... Ты приехал?

— Девочка моя, моя хорошая... — выдыхаю в пахнущие медом волосы, прижимая к себе безвольное тело, и отвожу от края ямы. — Приехал, конечно я приехал.

Она цепляется за лацканы пиджака, утыкается мне в грудь и только тогда начинает плакать.

*Об Арсене Ямпольском опубликована серия книг в цикле «Демидовы-Ямпольские»: https:// /ru/tala-tocka-u2481953/novels?sort=cycles

**Тимур Большаков — герой книг на моем втором аккаунте Дина Ареева «Хочу быть с тобой», «Буду с тобой», «Девочки Талера»: https:// /ru/dina-areeva-u7848567

Глава 19

Арина

Это все происходило и происходит не со мной, это не я. Это другая девушка со впавшими глазами и заострившимися скулами проводила по нескольку часов в полицейском участке. Это она общалась с десятками незнакомых людей, которые задавали вопросы, сочувственно вздыхали, качали головами и отводили глаза.

Это она ходила на опознание в морг, ударилась в истерику возле тела папы, а потом свалилась в обморок и отключилась почти на сутки. Или ее отключили, не помню.

Это ее руки исколоты успокоительными инъекциями, потому что обычные таблетки перестали действовать в первые же сутки. Это она все остальное время сидит под дверью отцовского кабинета, опечатанного полицией, завернутая в плед.

Я все это время стою в стороне и молча наблюдаю. Я не плачу, нет, мне нечем плакать. Мои глаза совершенно сухие и очень горячие, в них слезы высыхают, не успев подняться на поверхность.

Сейчас я тоже стою под деревом, а она стоит на самом краю глубокой ямы, в которую уже опустили деревянный ящик.

Не знаю, почему все думают, что там мой папа. Его там нет, его вообще здесь нет. Или может он как и я, за всеми наблюдает со стороны и улыбается с прищуром. Я помню эту его полуулыбку. Он бы мне наверняка подмигнул, если бы мы встретились глазами, но я его не вижу. И не чувствую.

Девушка делает крошечный незаметный шаг вперед, и я отстраненно думаю, что она сейчас свалится в яму и свернет себе шею.

И пусть. Она за последнее время совсем истончилась, стала похожа на привидение. Никто по ней не заплачет.

Кому она нужна? Ее даже от края оттащить некому, все стоят и смотрят как зачарованные.

Все правильно, в жизни тоже так. Если ты стоишь на самом краю, мало кто решится подойти и протянуть руку. До тебя никому нет дела. Я молчу о том, чтобы схватить в охапку и оттащить подальше от бездонной, дышащей могильным холодом пропасти.

Внезапно мои плечи попадают в стальной захват, правая нога беспомощно дергается, ныряя в пустоту. Меня тянут прочь, вырывая из холодного склизкого кокона бесчувственности, и я вновь ощущаю свое тело.

Конечности занемели и окоченели, но я все равно их чувствую. Пробую пошевелить пальцами, слабо, но получается.

Выворачиваюсь и уже по запаху, по горячему телу, к которому меня прижимают сильные мускулистые руки, я знаю, кто это.

— Демид... Ты приехал? — каждое слово с трудом продирается через гортань, но я очень стараюсь. Мне ему столько надо сказать...

Он что-то говорит, я не разбираю, но его голос звучит успокаивающе. Глаза увлажняются, их больше не жжет и не иссушает адское пламя, которое все это время горело в душе. И я не имею понятия как это сочеталось с могильным холодом, который сковывал по рукам и ногам.

Шокировано осознаю, что плачу, изо всех сил цепляясь за пиджак Демида. Демид аккуратно отрывает мои руки, чтобы снять пиджак, и я вцепляюсь в рубашку. Меня укутывает его запахом, таким знакомым и мучительно близким, что сразу становится тепло. Я только потом понимаю, что он завернул меня в свой пиджак.

Даже когда ноги отрываются от земли, продолжаю цепляться за рубашку. Вдруг становится невыносимо страшно, что он сейчас снова исчезнет, и я останусь одна в холодном пустом доме.

— Не уезжай, Демид, — шепчу, продолжая тянуть его за рубашку.

— Не уеду, — чувствую прикосновение губ у виска, — не бойся...

Вокруг помимо парфюма Демида пахнет дорогой кожей. Так обычно пахнут салоны автомобилей, у Демида в машине пахло так же.

— Я хочу домой, — говорю, утыкаясь в теплую, пряно пахнущую шею.

Понемногу отогреваюсь, прихожу в себя. Мы действительно в салоне автомобиля Демида, только он не за рулем, он сидит со мной на заднем сиденье. Я держусь за его рубашку, он обвивает меня обеими руками, подбородок лежит на моей макушке.

Машина тормозит в нашем дворе. Демид открывает дверцу, выбирается сам и протягивает руки.

— Не надо, я сама, — качаю головой и выхожу из салона, держась за Демида. Поднимаю голову и смотрю на него снизу вверх. — Он же там, да? Скажи. Он нас ждет, да? Это все было не по-настоящему? Ну скажи, Демид, чего ты молчишь?

Демид качает головой, хочет меня обнять, но я уворачиваюсь.

— Это ты виноват, — говорю сипло, упираясь руками в твердую грудь. — Ты во всем виноват. Ты не должен был уезжать, должен был остаться. Уговорить его. Но ты нас бросил, ты уехал и нас бросил!

Демид смотрит взглядом, полным такой боли, что хочется сложиться пополам. Потому что я ее чувствую. Мне тоже так больно, словно каждое мое слово вонзается в живую плоть остро отточенным ножом.

— Прости меня, Арина, прости, — хрипло шепчет он, пытаясь меня привлечь к себе. А я не даюсь. — Да, я виноват. Это я во всем виноват.

— Предатель! — бью наотмашь ладонями по плечам, сжимаю кулаки и толкаю в грудь. — Все из-за тебя!