Дочь моего друга (СИ) - Тоцка Тала. Страница 28

Я не стала прямо спрашивать, слишком убедительно лгала, что мне наплевать, чтобы теперь проявлять интерес. Отец сам захотел поделиться.

— Я виноват перед ним, дочь, потерял берега. Закончу тут, приеду к тебе, и мы с ним где-то пересечемся. Повинюсь перед Демой, он простит. Ну может в морду даст разочек, так заслужил же...

А вот мне с Демидом лучше не пересекаться. Его отношение ко мне вполне обозначено, тем более, нас не связывает многолетняя дружба. Да нас в принципе ничего не связывает.

Моя благодарность за то, что спас от насильников. Наш случайный секс в его доме, который, если хорошенько приправить цинизмом, вполне может служить добавкой к благодарности.

Все. Больше ничего.

Я запрещаю себе о нем думать, запрещаю вспоминать. У меня даже получается. С переменным успехом. Если так пойдет дальше, лет через сто я и думать забуду о Демиде Ольшанском.

А сегодня вдруг захотелось увидеть Рейнский водопад. Это в сорока шести километрах от Цюриха, и я уезжаю туда на целый день. Уже в автобусе обнаруживаю, что телефон оставила в номере. Взяла другую сумку и забыла переложить.

Но не откладывать же теперь поездку, тем более что снимать водопад и так планировала на фотокамеру.

День проходит на удивление хорошо. Ко мне клеится парень, его зовут Габриэль, и он неожиданно мне не противен. Мы мило общаемся, обедаем, он намекает, что неплохо бы продолжить знакомство.

Делаю вид, что не пониманию, но соглашаюсь завтра поужинать. В отель возвращаюсь в умиротворенном состоянии, которого не испытывала уже целую вечность.

Прежде чем идти в душ проверяю телефон, и при виде списка пропущенных вызовов сердце вдруг перестает биться. Лишь слабо дергается за ребрами.

Телефонный вызов взрывает тишину так неожиданно, что я чуть не роняю телефон. Это последний номер из списка, неопределенный, который мне сегодня больше всех звонил.

Смотрю на светящийся экран, а сердце переполняется безотчетной тревогой.

Надо не отвечать. Просто не принимать вызов. А лучше сменить свой номер. Или телефон выбросить, совсем.

— Арина Глебовна Покровская? — навсегда запомню этот чужой металлический голос.

— Да... — отвечаю беззвучно, меня заглушает внутренний голос, который истерично вопит и требует сбросить вызов.

— Капитан Круглов. Ваш отец, Глеб Покровский, сегодня днем был найден у себя в особняке с огнестрельными ранениями. Ранения оказались несовместимы с жизнью. Примите мои соболезнования.

— Что? — шепчу, ноги подламываются, и сажусь прямо на пол. — Как это?

— Когда вы сможете явиться для дачи показаний? — спрашивает Круглов.

— Этого не может быть, — хриплю, сдавливая рукой грудь. Возможно мне кажется, но дышать становится легче. — Скажите, что вы меня обманули.

— Арина Глебовна, уточните, когда вас ждать? — с нотками раздражения в голосе повторяет капитан. И я вдруг ясно понимаю, что таким голосом не шутят.

— Сейчас, — отвечаю, глядя на свою руку, безжизненно лежащую на коленях, — я сейчас приеду.

И швыряю телефон о стену.

***

Демид

Я до конца не верил. Не мог поверить.

Умом понимал, что не те люди мне об этом сказали, которые любят попиздеть, но мозг отказывался принимать. Все мое нутро сопротивлялось.

Как это, Глеба нет? Как это, убили?

В то, что он застрелился сам, как это продавливают в полиции, не поверю тем более. Тут просто надо знать Покровского.

Глеб боец, он бы боролся до последнего. Искал и нашел тысячу сто вариантов выхода из ситуации. Наплевал на все и вызвонил меня, чтобы я помог из дерьма выбраться.

Да он бы скорее сам убил.

Вот только фишка в том, что убивать Глеба было не за что.

Глеб выиграл тендер, все бумаги подписал. А потом его арестовали при попытке даче взятки официальному лицу, посадили под домашний арест, и он из-за этого застрелился.

Я предупреждал Покровского, что с этим официальным лицом нормальные люди поссать на одном гектаре побрезгуют. Но и в то, что Глеб сам поперся ему деньги нести, не верю.

Кто ж взятки в кабинеты носит в рабочее время? Мало того, Глеба к его кабинету без предварительных договоренностей на пушечный выстрел бы не подпустили. Какая взятка?

В той схеме, в которую он влез, откат официальному лицу должен передавать Исмаилов. Налом, в чемоданчике, как принято у приличных людей. Так в кино показывают, пачечка к пачечке. И не в государственном учреждении, а на нейтральной территории. В каком-нибудь пафосном ресторане или клубе, де-факто принадлежащем этому лицу.

Значит Глеб где-то еще проебался, только где?

И как это отменяет мою прямую вину в его смерти?

Мне сообщили не сразу, удивительно что вообще додумались. Бортников позвонил первым, спасибо ему. Следом остальные гуськом потянулись, но я в любом случае успеваю уже только на похороны.

С того времени меня ежечасно, ежесекундно перемалывает на жерновах вины. Не отпускает ни на минуту. С костями и внутренностями раскатывает и размазывает по самым дальним углам моей совести и ебучего ЧСВ*.

Как я мог забить на все и улететь, зная, куда Глеб лезет очертя голову? Почему не остался, почему не проконтролировал?

Ебаный эгоизм пытается вякать что-то на предмет того, что меня послали. Но мне даже слышать его тошно.

Разве можно такое соизмерять в принципе? Жизнь Глеба и мое уязвленное самолюбие?

Как теперь жить с этим, Господи...

Мне кажется, что даже ходить стало тяжело. Будто этот груз давит на плечи, вдавливает в землю, угнетает своей безысходностью.

Ничего нельзя исправить, ничего невозможно изменить. Я уже испытал это однажды, когда та тварь отравила мою мать, а я ничего не мог сделать, скованный договором с Айдаровыми**. И еще говорят, что в одну реку нельзя войти дважды.

Войти может и нельзя, а въебаться со всей дури, когда ослепляет бешеная неконтролируемая ярость — это сколько угодно.

Даже если бы Глеб меня палками от дома отгонял, я обязан был остаться и как минимум дождаться конца тендера и подписания документов. Уверен, будь я в городе, они бы не рискнули действовать так нагло и вызывающе.

За всем этим я просто запрещаю себе думать об Арине. Знаю, что весь этот месяц она провела в Цюрихе, но ни разу не попытался ее увидеть. Считал лишним. Загонялся. Ловил триггеры.

И теперь на эту тоненькую девятнадцатилетнюю девчонку свалилась смерть отца, похороны, допросы у следователя — ее ведь таскают по допросам, к бабке не ходи. А рядом никого. Потому что лучший друг ее отца, ее первый мужчина и несостоявшийся муж оказался мелочным, злопамятным ублюдком.

Весь этот месяц я запрещал себе думать о ней, убеждал, что ей нужен такой же сопливый пацан как она сама. Что меня она не вывезет. А по факту это мне было влом вывозить. Я просто бросил их обоих — и Глеба, и Арину — ровно в то время, когда они больше всего во мне нуждались.

Если бы я мог вернуться в прошлое, я набил бы Покровскому морду за Айдаровых, а потом женился на Арине. И сейчас бы в моей голове не застыли два кадра, как на сломанном слайд-проекторе: высокая фигура на крыльце и тонкий силуэт за занавеской на втором этаже двухэтажного дома Покровских.

*Чувство собственной важности — сленговая аббревиатура **Читать подробнее в романе «Неверный»

Глава 18

Демид

Билетов на прямой рейс ожидаемо нет, через всякие ебеня — сколько угодно, но тогда я гарантированно опоздаю на похорон. Хорошо, если до ночи прилечу.

Попытался арендовать частный самолет, выебал весь мозг персональному менеджеру, но он только и мог что блеять перепугано:

— Бронь возможна не позднее чем за три часа до вылета, а лучше за день. Сожалею, господин Ольшанский, но сегодня забронировать самолет не получится. Если желаете, давайте рассмотрим предложения на завтра.

С трудом перебарываю себя, чтобы не взять его за грудки и не вытрясти все мозги. Но это все равно не решает главную проблему — как попасть на похороны Глеба.