Гримстоун (ЛП) - Ларк Софи. Страница 31

Ему требуется всего около пяти минут, чтобы съесть яйцо-пашот на тосте и допить кофе.

— Куда ты торопишься? — спрашиваю я, когда он выскакивает из кабинки прежде, чем я успеваю наполовину расправиться со своим омлетом.

— У меня куча дел.

— В сарае? — многозначительно спрашиваю я.

— Ага, — отвечает Джуд.

— Как дела?

— Примерно наполовину готово.

Он моргает, что не является хорошим знаком. Джуд всегда так говорил.

Я нажимаю чуть сильнее:

— Ты нашел что-нибудь стоящее для продажи?

— Несколько вещей.

— Ладно. Что ж…

— Увидимся позже! — он едва машет рукой, прежде чем выскочить за дверь.

— Он что, только что поел и бросил тебя? — Эмма подходит к столу со свежим латте в руке. Она ставит его передо мной, а затем садится в другом конце кабинки, занимая место Джуда, пока оно не успело остыть.

— Я всегда плачу по счету, так что… не больше, чем обычно.

Эмма смеется. Ее волосы собраны в высокую прическу, оранжевые завитки спадают вниз. Сейчас, когда на дворе октябрь, на ней фартук с рисунком в виде паутины, а ногти накрашены в черный цвет. С потолка свисают бумажные летучие мыши, а в вазочках с бутонами на столешницах — по одной розе чернильно-темного цвета.

Пенка на моем латте — это колеблющаяся луна, слегка припорошенная корицей.

— Не лучшая твоя работа, — поддразниваю я.

— О, ты должна была заметить, — Эмма хмурится. — Я думаю, что эта куча хлама, наконец, на последнем издыхании...

Эспрессо-машина выпускает струю пара, похожую на отрыжку. На доске позади машины кто-то добавил объявление о пропаже кошки.

— Не могу купить другую до следующего года, летняя толпа уже расходится, — Эмма оглядывает полупустые столики. — Большинство из них уедут к Хэллоуину. Но на этой неделе у нас будет большой спрос.

— На ярмарку?

Я видела баннеры на Мэйн-стрит, обещающие Бал ведьм, Забег зомби, Хейриды с привидениями, Ночь 1000 тыквенных фонарей и что-то под названием Кровавая баня…

— Да, «Месть жнеца», — говорит Эмма без особого энтузиазма. — Они делают это каждый год.

— Звучит забавно!

— Так и есть... но Гримстоун готовится, все в масках, и все остальное... Каждый год случается что-то хреновое.

— Какого рода вещи?

— Ну... — Эмма быстро оглядывается по сторонам и понижает голос, наклоняясь через стол так, что наши головы почти соприкасаются. — Есть такой талисман фестиваля, мистер Боунс. Люди наряжаются в него. В прошлом году эту девушку из другого города затащил в парк кто-то в костюме мистера Боунса. И, я думаю, он напал на нее, но это был не один мистер Боунс, их было много, все были одеты одинаково…Она не знала, сколько их было, только то, что они продолжали... продолжали сменять друг друга...

— Господи, — у меня скручивает желудок.

— Да. Я уверена, что все это были люди из другого города, но именно поэтому мне не нравится фестиваль, он собирает грубую толпу.

Эмма обвиняет туристов, но бросает взгляд на столик шерифа в глубине зала. Шериф Шейн занимает половину своей любимой кабинки, двое его помощников втиснулись с другой стороны. Когда я оглядываюсь, один из помощников замечает это. Он подталкивает другого локтем и шепчет, и они оба смеются.

— Придурки, — бормочу я.

— Ага, — с горечью говорит Эмма. — В прошлом году меня ограбила бывшая сотрудница, ее снимали на камеру, когда она входила в магазин и выходила из него, а шериф ни хрена не стал бы делать, потому что на самом деле не было видно, как она засовывает деньги в карман. Я не думаю, что он даже потрудился допросить ее. Большой, блять, сюрприз, ее отец владеет полем для гольфа...

Из того, что я узнала от Тома, у меня сложилось впечатление, что существует своего рода вендетта между людьми, которые считают себя — местными жителями, и незваными гостями, которые живут на курорте и вокруг него. Я бы предположила, что шериф в основном обслуживает последних, потому что у них больше всего наличных.

Звенит колокольчик над дверью. Входит пара, оглядываясь в поисках столика.

— Поможешь им? — спрашиваю я Эмму.

— Неа, — она делает знак другой официантке, чтобы та вместо этого помогла паре. — Преимущества работы боссом.

— Ты такая крутая. Сколько у тебя сотрудников?

— Шесть, — гордо отвечает Эмма. — Но большинство из них работают неполный рабочий день, особенно в межсезонье.

— Это чертовски круто. Я бы хотела иметь настоящий бизнес, а не просто разовую работу.

— Перепродажа дома?

— Конечно, может быть, — говорю я, хотя на самом деле это не то, чем я хотела бы заниматься, если могла что-то выбрать.

— С сотрудниками сложно, — вздыхает Эмма. — С девушкой, которая уволилась, мы были довольно хорошими подругами, по крайней мере, я так думала. Все становится сложнее.

Эмма угрюмо наблюдает за другой официанткой, которая успешно принесла меню паре, но теперь прячется у проходного окошка, флиртуя с дежурным поваром.

Я не думаю о ней.

Я думаю о другой общей подруге Эммы…

— Ты сказала, что знала жену Дейна?

Вопрос срывается с моих губ.

Эмма перестает наблюдать за официанткой и пристально смотрит на меня своими бледно-зелеными глазами.

— Мы были лучшими подругами.

— Правда? — у меня пересыхает во рту. — Какой она была?

— Чертовски великолепна, — тут же говорит Эмма. — Самая красивая девушка, которую я когда-либо видела.

— Оу.

Я вроде как подозревала, что так оно и будет, но меня все еще переполняет тошнотворная ревность.

— Лайла была принцессой Гримстоуна, — задумчиво произносит Эмма. — Буквально, они короновали ее принцессой тыквы в нашем выпускном классе, и она участвовала в конкурсе по наитию, у нее даже не было подходящего платья... Вот, я тебе покажу.

Она достает свой телефон и просматривает свои фотографии. Это занимает мгновение, но не так долго, как прокрутка изображений за годы, должно быть, они сохранены в папке.

— Видишь? — она передает мне телефон, показывая изображение двух девушек на импровизированной сцене: одна невысокая и с оранжевыми волосами в пышном розовом платье, другая высокая и элегантная в простом облегающем платье, с водопадом блестящих черных волос и большими, блестящими темными глазами.

Подросток Эмма восхитительно неуклюжа со своей улыбкой, украшенной брекетами, в то время как Лайла могла бы сойти за двадцатидвухлетнюю и уже обладает внешностью классической кинозвезды, Одри Хепберн или Авы Гарднер. Она смотрит с фотографии так, словно ее образ будет жить вечно, хотя самой девушки давно нет в живых.

— Очень хорошенькая, — говорю я, зная, как трогательно это описывает девушку на экране.

— Ее все любили, — говорит Эмма, уставившись в свой телефон. — Никто не понимал, почему она встречалась с Дейном.

— Они встречались в старшей школе?

— Время от времени, он не ходил в нашу школу, он никуда не ходил. Из-за его... штучек.

— Его состояние здоровья?

— Так он говорит.

— Ты в это не веришь?

— Ты когда-нибудь слышала о таком состоянии раньше? Я — нет, но я точно заметила, как сильно ему нравилось держать ее взаперти в своем доме. Остальные из нас ходили на пляж или катались на лодке, и она бы захотела пойти, но если бы сделала, они бы сильно поссорились после.

Я думаю о Дейне-подростке, не способном посещать школу, которого по дороге на пляж навестила его безумно популярная девушка, ее плечи покрыты поцелуями солнца, бретельки бикини видны под рубашкой… Я представляю, как другие дети ждут снаружи, слышно, как они возбужденно болтают, ребята подшучивают и смеются, потому что собираются посмотреть, как Лайла раздевается и плавает в этом костюме, в то время как Дейн застрянет внутри до захода солнца…

— Я думаю, это он был заперт в доме, — говорю я Эмме.

Она издает тихий, удивленный звук.

— Лайла тоже защищала его.

— Ты действительно думаешь, что он убил ее?

— Я знаю, что он это сделал.

— Как?

— Она сказала мне, что боялась его, за месяц до своей смерти. Смотри, я покажу тебе...