Игры судьбы - Матвеева Любовь. Страница 7

А в общем, неграмотные были, мало что знали. И вот представьте – пасу я за деревней гусей, и вдруг по небу, на котором я раньше, кроме птиц, ничего не видела, летит что-то огромное, страшное и гудит! Было мне лет девять. Я перепугалась – и домой, про гусей забыла! Сами они потом пришли. Бабушка пересчитала – двух гусят не хватает. Посылает меня искать – я не иду, слова вымолвить не могу, стучу от страха зубами, а рассказать не решаюсь – не поверят! За гусятами пошли мама с бабушкой, нашли их в яме, в которой глину копали, а меня бабушка от испуга оловом отливала. Так я впервые увидела самолёт.

Однажды, когда выдался неурожайный год на сено, приехали молодые мужики из соседней деревни и разобрали нашу соломенную загату (загородку) – на корм своей скотине. Дедушка Исай не смог её отстоять, расстроился – и умер. Это когда уже произошла революция, у людей помутилось в голове – чужое стали считать своим. По улицам бегали

солдаты, стреляли. Заезжают как-то к нам двое верхами, давай шарить по

клетям, по сундукам – кого, чего ищут? Увидели овёс, попросили коней покормить. Насыпали мы им овса в торбы, сколько они хотели. Увидели спички – «продайте!», вытаскивают деньги, а деньги тогда уж ничего не стоили. Бабушка:

– Не надо, у меня самой сын в армии, ТАК берите! – а что скажешь вооружённым людям? Мы стоим рядом с бабушкой, за подол держимся, боимся. Уехали незваные гости, приезжают другие:

– У вас белые были?

– А мы откуда знаем, белые ли, красные ли? Были двое!..

Как-то слышим: опять стучит по крыше, стреляют! Выглянули – а по всей улице солдаты идут – винтовки вперёд, на груди красные маки! Расположились по домам, и у нас тоже. Неделю жили! Магазин бабушка к тому времени, конечно, прикрыла и дверь заколотила.

В 1921 году пришёл с войны отец, в плену был. Много стран повидал – в Германии, Австрии, Франции был, увидел, что и лучше можно жить, чем мы жили, однако вернулся – по родине скучал, по Украине. А как Родина его встретила? Выслали его, и нас с ним, в Кустанайскую область, село Успеновка Фёдоровского района. С Украины – в Казахстан!

Ссыльные там, на Тоболе, занимались огородничеством. Посадит меня отец, бывало, на телегу, и отправляемся с ним на далёкую делянку. Медленно быки идут, кругом – благодать, лето! По сторонам дороги хлеб колосится, смотрим – у кого из односельчан какой хлеб уродился. Пока я до места на телеге доеду – отец верхом на коне в других местах побывает, то сделает, другое, и сюда, ко мне, вовремя поспеет. Загрузит на телегу дрова или пшеницу – и опять след его простыл. А я еду себе, правлю быками – раньше дети с мала это умели. Домой быки идут намного веселее, быстрее – вот

тебе и скотина, понимают!

Раньше все скошенную пшеницу в снопы вязали, а у нас в деревне считали это лишней работой – вязать снопы. Косили хлеб механической косаркой, а охапки скошенного сена ставили по-разному. Если предвиделась плохая погода, дождь, ставили вниз колосьями, а если хорошая – четыре

охапки снизу ставили навстречу колосьями другим четырём – сверху. Делалось это потому, что дичи в тех местах было ужас как много – гуси, утки, козары, аисты, цапли. Прямо подходят к снопам – и щёлк, щёлк, весь урожай могли склевать раньше, чем зерно просохнет!

Мы, дети, стерегли, без дела-то, как сейчас, время не проводили. Если только по праздникам удастся поиграть со сверстниками. Когда снопы просохнут, их увозили на ток и там каменными катками молотили. Провеивали лопатами – подбрасывали зерно вверх, полова отлетала в сторону. Молотилки-то позже появились, работать на них было легче, но хлеб

обрабатывался нечисто. Многие семьи агрегаты покупали вскладчину. К тому двору, чья очередь молотить была, их подтаскивали на лошадях, тут же с ними – и рабочая сила. Дружно жили, помогали друг другу!

Зима была большая. Женщины занимались ткачеством, пряли, вязали, шили, вышивали. Дом у нас к тому времени был хороший, на всю улицу видный, хоть и из самана сложен – высокий, под железной крышей! У соседей-то – под камышом. Все хозяйственные постройки крепкие, и улица – центральная!

В 1924 году государство объявило льготную аренду на 12 лет на вольных землях – на целине. Дворов двадцать наших односельчан подались в Чистые Чандаки, продали дом и мы. Это – там же, в Кустанайской области. Область-то огромная! Когда приехали в Чандаки, там одна казахская кибитка стояла – чистое поле, лесов нет, а земля ох и чёрная! Мы срезали верхний пласт – на телегу его, и везли каждый на своё место – строили дома. Мне в то

время было лет четырнадцать. Я – к казашке-соседке:

– Тётя, скажи, как по-казахски «ведро»?

– Шелек, – говорит. Ох, и любопытная я была! Немного казахский язык

выучила. Стали мы снимать хорошие урожаи хлеба, сена, и работали много. Помню, как-то подъехали мужчины, подогнали пресс, запаковали сено, увезли – отец продал. Купили на эти деньги корову, работящие-то люди нигде не пропадут! Я выросла, повзрослела, стало мне семнадцать лет, начала ходить на вечеринки. Раньше клубов не было – парни вскладчину снимали у кого-нибудь из бедных женщин или стариков избу на вечер, рассчитывались больше продуктами. Приглашали девушек, дети постарше набегут по-

глазеть, кто-нибудь с гармошкой придёт. Танцуем – вальс, польку, краковяк, карапет, коробочку, поём «Светит месяц, светит ясный», играем в разные игры – в кольцо, жмурки, в пояс. Когда парень провожает, бывает, и по-

целуемся…

Гуляешь только со своими ребятами! Обычно компании по улицам группировались, не дай бог, чтобы влюбился кто в тебя с другой улицы! Но уж если произошло такое, парень старался договориться с ребятами: «Можно на вашу улицу ходить?». Моды тогда простые были – зимой все ходили в полушубках да валенках, а летом девушки носили «двоечки» – кофта и юбка из одной ткани. Годами моды не менялись, носили и материны, и бабушкины платья из старых сундуков.

Я уже дружила с одним парнем из Успеновки, где мы раньше жили, обещала замуж за него пойти. Прослышал об этом другой – Иван Доновский, тоже оттуда. Приехал он в Чистые Чандаки, и уговорил меня. Красивый! Я самовольно, никого не спросив, уехала прямо к Ивану домой – назад, в Успеновку, надоело мне с быками в поле управляться. Из мужиков-то у нас в доме только отец, меня уже за большую держали, и спрос был соответствующий. Мои родители плохо отнеслись к моему поступку – обида на всю жизнь, ведь работы им больше стало.

СУДЬБА ИГРАЕТ ЧЕЛОВЕКОМ…

Привёл меня в дом Иван – десятой, я – первая сноха! Новые родственники рады – старший сыночек женился, да ещё характер проявил – чужую невесту увёл. Ну и новая рабочая единица появилась… В новой семье больше было работников – Митя, Дуся, Миша, да отец их. Здесь мне со свекровью больше приходилось заниматься домашним хозяйством, это всё же легче, чем в поле пахать.

А вскоре и свёкор решил выехать на новые земли, в хутор Восточный. Сначала выехал с двумя сыновьями и роднёй, дом построили. Потом перевезли нас, младших детей, всё хозяйство. Уже поздней осенью свекровь родила двенадцатого ребёнка, я тоже родила – сразу после неё. Тогда иметь больше десяти детей была норма, другие и больше пятнадцати имели. Хорошо помню, говорили:

– Вон Дегтяриха – сама маленькая, а двадцать два нарожала!..

Потом в моей новой семье женился другой брат мужа, а это

значит – нас, старших, надо отделять. Стали мы всей семьёй саманы делать – кирпичи из глины с соломой. Прекрасный дом выстроили – не хуже, чем был у моих родителей. Сама я уголочки с гайкой (отвесом) вывела. Сколько трудов стоило построить такой чудесный дом, все старались! Дом поставили напротив родительского – того, который мы продали. Теперь МОЙ дом был самый лучший на улице! В это время нашей Кате было полтора годика. Выделили в семье нам лошадь, корову, курей… Такое счастье – почув-

ствовать наконец себя самостоятельными, ХОЗЯЕВАМИ СВОЕЙ СУДЬБЫ! Только не человек – судьбой, СУДЬБА ИГРАЕТ ЧЕЛОВЕКОМ…

В нашем государстве разве могли допустить, чтоб люди были счастливы? 1930 год… Пришли к свёкру «раскулачивать». Его посадили