Подпольный Алхимик 2 (СИ) - Громов Эл. Страница 37

Та непонимающе взглянула на меня, я выдержал ее взгляд.

— Это наше личное дело с графом, а вас я попрошу уйти, вы нарушили наше уединение, госпожа Нильсон, — ответила моя супруга.

— Что ж, — поднялась Кая, — полагаю, в настоящей семье не должно быть тайн друг от друга.

Когда она удалилась, Эйва вопросительно взглянула на меня.

Я тяжело вздохнул и начал свой длинный рассказ.

— Ты не Аксель Ульберг… и ты из другого мира… Ушам не верю! — Эйва уже час мерила шагами нашу комнату в особняке и пыталась уложить в голове информацию, которую я вывалил на нее в ресторане.

После моего рассказа мы поехали домой, и Эйва молчала всю дорогу. Взгляд ее выражал глубочайшее потрясение.

— Знаю, это сложно принять. Но ты мне хотя бы веришь? — спросил я.

— Да. Неужели ты сомневался в моем доверии к тебе? Почему ты не рассказал мне раньше? — Эйва села рядом со мной на кровать и взяла за руку.

— Прости. Это слишком… безумно звучит. И я не думал, что мы сможем сохранить отношения, если ты узнаешь правду обо мне.

— Послушай… — Эйва пересела на пол напротив меня и заглянула в мои глаза. — Ты можешь сомневаться в других людях, в этом мире, в своем существовании, в чем угодно, но никогда — слышишь, никогда! — не смей сомневаться в моей преданности тебе. Я всегда буду на твоей стороне. — Она сжала мои пальцы.

— Спасибо. — Я опустился рядом с ней на пол и прижал ее к себе. — Эйва, ты должна пообещать мне одну вещь — всегда ходить под охраной. Без исключений. Я серьезно. Нильсоны очень опасны. Они ненавидят меня. И они не успокоятся, пока наша вражда не закончится полным поражением либо меня, либо их. Обещай мне, что будешь всегда под охраной!

— Обещаю, Аксель… или Акрам? Я не знаю, как мне теперь называть тебя.

— Теперь я навсегда Аксель Ульберг, — со светлой грустью улыбнулся я. — Тебе не стоит запутывать все в своей голове. В этом мире Акрама нет.

— Я понимаю. Ты бы хотел вернуться к себе… в Джамалон?

— Теперь уже нет. Вначале… было тоскливо временами. Но теперь… ты ведь со мной. — Я поцеловал ее в щеку. — Да и я как-то… другим человеком будто стал, понимаешь? И это не связано с именем Ульбергов. Я просто будто… внутри поменялся. Я думал, что тот могущественный Акрам, кем я был раньше, великий человек, а теперь вижу, что был болен своей жаждой власти. Та кровь, которая пролилась, пока я шагал по трупам к своему могуществу — слишком высокая цена. — Я медленно выдохнул, чтобы успокоить участившееся дыхание.

— Ты настоящий — хороший человек. Я знаю это. — Эйва обняла меня.

Вскоре заболел Домар. Док сказал, что у него больное сердце, и тут уже ничем не поможешь — старик из-за возраста слишком слаб.

Спустя месяц после начала болезни Домар скончался. Эйва держала его за руку в последние минуты жизни.

Она вообще весь месяц сама самозабвенно ухаживала за ним. Я наблюдал, как графиня искренне заботится об умирающем старике, как светятся теплом и состраданием ее глаза при виде чужой боли, и думал о том, что женился на лучшей девушке, какая только может быть.

Скай болезненно воспринял смерть старика. Он привязался к Домару. Когда того не стало, волк долго не отходил от его тела.

Мы похоронили старика рядом с Бирлой.

С невыразимой тоской я думал о том, что все больше становится могил, к которым я буду время от времени ходить. Чаще всего я приходил к Бирле и отцу и дочери Босстром.

На следующий день после похорон я поехал навестить Освальда Берга. Эйва ездила к нему регулярно. Я почувствовал, что должен сделать это хотя бы раз. Ради нее.

— Вы поженились, — сказал Берг, когда мы расположились в комнате для встреч с заключенными.

— Да.

— Она счастлива, — утвердительно продолжил он.

— Счастлива.

— Ты знаешь, а я ведь только тогда все понял… когда попал в нее. — Он вздрогнул.

— Что вы поняли?

— Как сильно она любит тебя. И как сильно я заблуждался в своих действиях. Жаль, что так поздно. Люди что-то начинают осмысливать, лишь когда уже поздно…

— Не поздно. Пока вы живы, пока вы дышите — никогда не поздно, — возразил я и, подумав мгновение, протянул отцу своей жены руку для пожатия.

Глава 20

Дни шли за днями — было одновременно и странно-непривычно, и приятно ощущать себя женатым человеком. Эйва же будто была рождена, чтобы стать образцовой женой. Время от времени она выгоняла из кухни Веронику и сама готовила мне завтрак, обед или ужин. Признаться честно, кулинар из моей супруги получился никудышный, но я добросовестно съедал все наложенное в мою тарелку. Видя, как Эйва расцветает от моей похвалы и благодарности, я готов был съесть хоть тонну того, что она приготовит мне.

И нет, говоря о том, что Эйва образцовая жена, я вовсе не ее периодическое торчание на кухне имел в виду. Графиня всегда была за меня. Всегда на моей стороне. Даже если я ошибался, даже если был не прав, она могла указать на это, выразить свое неодобрение — но продолжала оставаться моей главной поддержкой и помощницей. Теперь я всегда, каждую минуту своей жизни знал, что скорее земля подо мной разверзнется и поглотит меня, чем жена меня предаст. Ее верности не было, казалось, границ. Это меня изумляло, это заставляло меня благодарить Небеса за спутницу жизни, которую я ценил превыше всех сокровищ мира. Явись я к себе прежнему в Джамалон со словами, что полюблю женщину и буду счастлив с ней в браке, тот прежний Акрам покрутил бы пальцем у виска.

Мы с Эйвой и герцог Морген как-то обедали в ресторане и вели светскую беседу, когда возле нас возникла фигура Викара Нильсона.

— Вы куда тщеславнее и честолюбивее, чем я предполагал, Ульберг, — сказал мне граф, поздоровавшись лишь с Моргеном. — Удивительно, как быстро вы обрастаете выгодными для вас связями. Будьте аккуратны, господин Морген, боюсь, вы проявили благосклонность к весьма опасному субъекту.

Герцог лишь ухмыльнулся на «предупреждение» Нильсона. Кстати говоря, Моргены разорвали помолвку между наследником дома и Каей Нильсон. Воображаю, как последнюю, а особенно ее отца едва не разорвало от бешенства.

— Графиня Берг, будьте и вы предельно осторожны, как бы с вами не случился несчастный случай однажды, и все ваше имущество не оказалось в руках этого…

Я резко, рывком поднялся, опрокинув свой стул. Все мое нутро дрожало от ярости.

— Будьте добры, господин Нильсон, уйдите прочь, иначе я не ручаюсь за себя, — прошипел я, с трудом сдерживая клокочущую в груди ярость.

— Вы, однако же, не отличаетесь сдержанностью, как пристало графу. Впрочем, какой же вы граф… — Нильсон усмехнулся и, не договорив, удалился с гордо поднятой головой.

Меня всего лихорадило от избытка чувств. Больше всего я злился на себя — я позволил этому ублюдку вывести себя на эмоции.

— Вы нас простите, господин Морген, но я, боюсь, не в лучшем настроении, чтобы продолжить наш обед, — обратился я к герцогу.

— Я вас понимаю, граф, все в порядке. И еще… — Он поднялся и протянул мне руку: — Не доставляйте всяким уродам удовольствия видеть вашу боль.

Я пожал протянутую руку, и мы с Эйвой отправились домой.

В один из тихих безмятежных вечеров возле ворот нашего особняка появился незнакомец. Охрана доложила мне, что выглядит тип странновато и требует впустить его ко мне.

— Прогоните, проходимец, наверное, какой, — велел я.

— Родной, может, человеку нужна помощь? — Эйва просительно тронула меня за руку.

— Спросите, что ему нужно, — уступил я мягкосердечной жене.

Спустя несколько минут я получил ответ.

— Старик утверждает, что поможет сокрушить ваших врагов.

— Бред какой-то… — пробормотал я, но все же велел: — Впустите, поговорю с ним.

Некоторое время спустя в гостиную вошел пожилой мужчина, опираясь на палку. Тело его было немощным, некогда высокий, теперь он сильно горбился, будто все тяготы мира придавливали его к земле. Длинные седые волосы рассыпались по плечам. Лицо покрывали глубокие борозды морщин. Всем своим существом человек воплощал старческую немощь и бессилие, и только благодаря взгляду создавался странный контраст: большие его глаза сосредоточили в себе столько энергии, столько настойчивости… и какой-то почти безумной ярости, что становилось слегка не по себе.