Чиж: рожден, чтобы играть. Авторизованная биография - Юдин Андрей Андреевич. Страница 79

— Каждый человек добивается результата по-своему, — комментирует Юрий Морозов. — Шевчук, к примеру, может сорок дублей гонять один такт и всё равно быть недоволен, всех ставить на уши, нервничать. То, что у Чижа это происходит легче, чем у многих других, — несомненно. Правда, меня эта легкость даже пугала. «Чиж, у тебя на до мажоре немножечко нотка не так...» — «Ништяк! Это живое!» Говорю: «Давай переналожим». — «Нет!» Один дубль, и всё. Ну, в крайнем случае, второй. Барабанщик не тот брейк сделал, переживает, подходит ко мне: «Может, переналожим?» Чиж подбегает: «Чего-чего? “Переналожим”?! Иди отсюда!» За студийное время они платят свои деньги, и париться ради какого-то удара, на который никто не обратит внимание... Это уже некоторое пренебрежение музыкальным профессионализмом. И я иногда говорю: «Я за свою работу, парни, привык отвечать. Этот фрагмент я бы переписал». — «Ну ладно...»

Самое странное в этой истории: Чиж стал лауреатом премии журнала «Огонек»... «за серию компакт-дисков, выпущенных в 1996 году».

1996-й стал годом, когда группа «Чиж & Co» превратилась из квартета в квинтет.

В сентябре 1995 года в коммунальной квартире на Миллионной, где по-прежнему жили Чиграковы, начался ремонт, и Львовы переселили их в другую коммуналку на улице Чайковского. Здесь их встретил целый клан: родные сестры со своими мужьями и кучей детей, а также другие странные персонажи (в общей сложности 21 человек и три собаки). Это шумное сборище Чиж прозвал «хунтой». Соседство с ней приносило кучу проблем: вечно голодные соседские дети крали еду с кухонного стола Чиграковых (случалось, даже пельмени из кипящей кастрюли), а их вечно бухие родители выгоняли «погулять» в коридор вечно голодного ротвейлера, который пугал маленькую Дашу. Чиж даже музицировал крайне редко, всерьез опасаясь повторить судьбу Артура Ли [110].

Именно в эту «воронью слободку» 24 января 1996 года приехал Евгений Баринов, чтобы работать в группе «Чиж & Co» в качестве перкуссиониста и аккордеониста.

— После отъезда Чижа в Харьков я вообще не играл, — говорит Женя. — Хуже, чем с «ГПД», уже не хотелось, а лучше — вроде как и не с кем... И я просто работал в ДК: записывал фонограммы для танцевального коллектива, аккомпанировал ему, а также солистам-вокалистам и хору ветеранов (причем тому же самому, которому аккомпанировал когда-то Чиж), писал музыку для театра и цирка.

Но забыть славное прошлое Баринову не давали фэны «ГПД». Когда в его подъезде сделали ремонт, то не успела подсохнуть штукатурка, как все стены были исчерканы надписями «Я люблю “ГПД”». А то вдруг городская газета на своей «Молодежной странице» публиковала письмо некой Юлии с просьбой напечатать заметку о «ГПД»: «Как она создавалась, чем была для молодежи в те времена. И что с ней стало ныне?» Баринов чувствовал себя солдатом разбитого полка и глушил тоску водкой. А поскольку русский человек не умеет пить наперстками, вскоре это выросло в большую проблему.

В мае 1995-го, когда «чижи» приехали в Нижний Новгород, Чиж позвонил Баринову и пригласил на концерт.

— И вот тогда он опять начал меня бомбить: «Или ты приезжаешь, или, на фиг, я другого возьму! Последний раз предлагаю!..»

Когда Баринов снова услышал от Чижа категоричное «Wish You Were Here» («Хочу, чтобы ты был здесь»), ему стало по-настоящему страшно. Бросать семью, налаженный быт, работу, где он был вполне востребован, и начинать в 32 года всё с нуля? Во Дворце культуры, где он тогда работал, как раз проходили новогодние «елки-палки». Это был хороший способ оттянуть решение — и Женя ушел в запой.

— Я позвонила Сереже: «Что делать?» — рассказывает Наташа Баринова. — Он говорит: «Иди бери билет». Я собрала Женьке сумку с одеждой, дала подушку, сунула деньги, плацкартный билет: «На, держи, ты уезжаешь в Питер».

Первые два месяца Баринов жил у Чижа в коммуналке на Чайковского. Своим появлением он то ли застал, то ли «спровоцировал» период творческих озарений старого друга.

— Серегу просто поперло тогда. До моего приезда, он сам говорил, он очень долго ничего не писал. А тут прямо с утра начинал новые песни показывать: «Вот, я тут ночью накропал...» «Полонез» утром мне изобразил. А «Невесту» вообще ночью пришел показывать.

10–11 февраля «чижи» выступили в зале у Финляндского вокзала. Первый концерт Баринов наблюдал из-за кулис.

— Вот тогда я немножко присел. Как он вылетел на сцену — все, я вижу: он этим залом будет вертеть, как хочет. Только что был нормальный Серега, а пошел на сцену и преобразился. Вижу: вот — звезда!.. Только не та, что во лбу, а настоящая. Та, которую ждут люди. Это совершенно другой человек. Он светится там, на сцене. И как зал его встретил — взорвался! Мне даже немножко страшно стало. А у него тогда рояль стоял, аккордеон. И он весь концерт метался от инструмента к инструменту. Вот это да, думаю, вот это Серега!.. Просто я очень давно не видел его на сцене. Прогресс был офигенным.

Врастание в группу нового музыканта — дело непростое. Но Баринову помог сблизиться с «чижами» физический труд. В то время у группы появилась репетиционная «точка» на переулке Антоненко. Этот полуподвал срочно требовалось привести в божеский вид. И если персонажи кинокомедии «Джентльмены удачи» перетаскивали батареи, то «чижи» — театральные кресла, наваленные в кучу. На перекурах парни общались с Бариновым, как будто уже тысячу лет друг друга знали.

А вскоре Женя наравне со всеми включился в гастрольную болтанку, во время которой Чижа не оставляли «озарения».

— Когда Серега пишет, он обычно один куда-нибудь прячется, — рассказывает он. — Вот только «Домой» мы вместе написали. Чего-то в поезде его «пробило». Он тогда «Житан» курил. «Вот, — говорит, — первая строчка есть: “Когда закончится трофейный [111] «Житан», а дальше не знаю что”». И чего-то не полезло: в купе заперся, сидел-сидел — нет! Идет за мной: «Пойдем, будешь что-нибудь говорить». — «Чего говорить-то?» — «Да что угодно!» Изначально нас повело на любовь. «Нет, надоело... Давай про армию!» Потом начал подбирать музыку. Стал напевать, а я говорю: «Это “ЧайФ”» — «Понял. Меняем тему». Заиграл по-другому. «А это “ДДТ”!» — «Иди на фиг! Иди покури!» Возвращаюсь, а он говорит: «Послушай вот... Теперь ни на что не похоже?»

Тоже в поезде, по дороге в Москву, Чиж сочинил «Не говорите мне о ней»: «Помню, в купе уже собрались веселиться, выпивать, а я сказал: “Пока не напишу — не буду”». И это было не просто проявлением силы воли. Креативный процесс в очередной раз направляли коммерческие резоны: «чижам» предложили выпустить еще один альбом. Что ж, в шоу-бизнесе не зря говорят, что продюсер — это человек, который не только влияет на творчество артиста, но иногда, к сожалению, его формирует.

К тому времени у группы наступил новый этап, который можно было бы назвать периодом стабильности. Говоря языком бизнеса, проект окупился, и теперь можно получать дивиденды. После концертов в Харькове еженедельник «Теленеделя» написал: «Чиграков уже достиг статуса “супер”, при котором он может позволять себе раз в год выпускать диск с парой хитов, а затем ехать в тур с новым альбомом. Пусть даже новых песен на концерте будет всего ничего. Но народ завсегда рад послушать хоть и миллионный раз старые добрые песни».

— Сейчас я могу сказать, что это и есть главная проверка, которая тебя подстерегает. Все, ты уже в VIP-зале, ты можешь расслабиться. Не нужно никому ничего доказывать, можно обойтись без новых клипов... И боюсь, что мы расслабились. И начали выпускать всякую похабень. А чего? Напрягаться не надо, концертов до фига. На концертах просят одни и те же 5–10 песен. На хера писать что-то новое? Бабло само в карман идет. Сиди, пожинай лавры... И я повременил бы с выпуском нового альбома в том плане, что надо было туда подвинуть материал. Я бы никогда в жизни никогда не вставил туда ни «Крокодила», ни «Ехал всю ночь». (В одном из интервью Чиж сказал про «Ехал всю ночь» так: «Она никакая. Я ее в такси писал, а всунул в альбом, потому что надо было по времени финальную точку поставить. Причем закончил уже по дороге в студию...»)