Барышня ищет работу (СИ) - Кальк Салма. Страница 2

Конца всё не было, а лифт вдруг понёсся вниз с небывалой скоростью. Я ещё ощутила удар, но после уже не ощущала ничего.

2. В переулке

2. В переулке

— Смотри, Ухан, что у неё есть-то! Сума прямо как у чиновника какого, глянь!

— А что в суме? Деньги-то есть?

— Да вот не вижу, ни бумажных, ни монеток.

— Да быть такого не может, смотри лучше, поди, за подкладку спрятала!

— Точно говорю, нет тут такого. Есть кошель, но он пустой!

— Как она с пустым-то из дому ушла? Чем за извозчика собиралась платить? В таких ботах по мостовой не сильно-то походишь!

— Может, у неё свой экипаж? Или у родни.

— Кошель что, вот прямо совсем пустой?

— Да ей-богу. Только какие-то штуковины, вроде карт, но на карты не похожи.

— Какие ещё карты, совсем ты рехнулся, братец, что ли?

— Ну как вальты да шестёрки, только не они! Сам смотри!

— Мать честная, ни в жизни не видел такого. Ладно, разберёмся! А в карманах смотрел?

— Да будто бабы носят в карманах что путное, сам знаешь!

— А вдруг!

— А не вдруг! О, глянь, артефакт. Ей-богу, артефакт!

— И для чего он сдался, тот артефакт?

— А я будто знаю! Я не маг, и никто у меня магом-то и не был, вот и позабыли меня просветить на сей предмет.

— Сейчас по лбу как дам, сразу просветишься! Боты снимай, продадим, они почти новые и мало ношеные. Пальто снимай тоже. Перчатки не забудь. А шляпа её где? В тот раз за шляпу старый Михалыч неплохо дал, она оказалась какая-то жутко модная, из столиц привезённая.

— Нету шляпы.

— Да не бывает так, бабы по улице простоволосыми не ходят. Значит, платок должен быть.

— Есть, на шею привязан. Будто шёлковый, смотри, гладенький какой.

— Бери скорее, Михалычу снесём.

— А что сразу Михалычу-то, может я Соньке своей его б подарил на именины, у неё скоро! Так и так презент надо делать!

— Раскатал губу, Соньке. Может, тебе вообще всё отдать?

— Всё — нет, я ж с понятием. Но моя доля ж должна быть!

— Забыл — полтину брал третьего дня?

— Ну, брал. Но я ж и барышню эту заприметил, ты бы без меня мимо переулка-то прошёл, и ничего бы у нас сейчас не было!

— Поговори у меня, не было бы. Мал да зелен ещё мне рассказывать, что было, да чего не было, сказочник нашёлся! Кто тебя в люди привёл да заработок дал?

— Ну, ты, но я ж не просто так, а крёстного сын!

— И раз крёстного сын, так что же, теперь спускать тебе всё, несмышлёному?

— Да ну тебя, смотри, она шевелится, ей-богу, шевелится! В себя приходит! Сейчас глаза как откроет да как запомнит нас с тобой!

— Стонет, смотри, стонет!

— Ты бы так по голове получил, тоже бы только стонал!

— Пошли отсюда быстрее!

…Я открыла глаза, и поняла, что этот ужасный разговор мне ничуть не примерещился сквозь лютую головную боль и тошноту. Меня обшаривали гадкие чужие руки, с меня снимали ботинки, почти новые ботинки, и что там ещё у меня есть. Я собралась с духом и завизжала, что есть силы:

— Помогите! Помогите! Спасите!

Был шанс, что меня стукнут по голове ещё раз, но был — что испугаются и убегут.

— Где кричали, Митяй, слыхал ли? — послышалось откуда-то из темноты.

— Да вон вроде шевелится кто-то.

Тут же засвистели в свисток, да так громко, что у меня голова чуть не треснула. Грабители сразу дунули куда-то со всех ног, а я так и лежала на холодной земле — только без ботинок, без шапки, без пальто, без перчаток и без сумки.

А потом голова заболела так сильно, что я подумала — конец мне пришёл. И канула в темноту.

3. Я попала в больницу

3. Я попала в больницу

Душно, очень душно. Совершенно нечем дышать.

Я с трудом разлепляю глаза и пытаюсь сесть на постели, но слабость тут же валит меня обратно. Глаза не открываются.

Я вообще где? Я попала в больницу? Что со мной было-то?

Вспоминай, Оля, вспоминай. Надо будет дать знать тёте Гале, а то она с ума сойдёт… Так, а вещи-то мои где? Сумка ж была, в ней телефон, и кошелёк, и ключи от квартиры. Нет, телефон был в кармане пальто. А где пальто? Забрали в гардероб?

Так, я ходила на собеседования. В одном месте мне не были рады, в другом сказали, что я опоздала. А потом я вышла, и поехала в лифте вниз.

Что? Лифт? Землетрясение в лифте? Я была в лифте во время землетрясения и лифт упал? И я выжила? Мне невероятно повезло?

Сесть не выходит, значит, нужно попробовать что-нибудь попроще. Рука шевелится? Да, вполне. Пальцы шевелятся. Вторая рука — тоже. И ноги. Это значит — что? Переломов нет. Невероятно, но факт, лифт спускался с двенадцатого этажа.

Ладно, на бок получится повернуться? Получается. А на другой? Вроде бы тоже. Поднять голову? Это уже сложнее. А что у нас вообще на голове? Повязка? Хм. Я разбила голову? Неудивительно.

Второй раз глаза открылись проще. Темно, но где-то в стороне слабый свет. Древняя маломощная лампа накаливания, что ли? И с моей кровати совершенно не разглядеть.

Кровать, кстати, жёсткая, матрас тоненький. Нет, у меня и дома не очень, на ортопедический не заработала пока, но от здешнего уже заныла спина. Подушка с перьями, перья колются. Одеяло тоненькое, и простыня какая-то грубая. А что на мне надето?

Тьфу ты, рубаха какая-то длинная. Ладно, наверное, так положено, я с детства в больнице не была. Но неужели где-то у нас ещё осталось такое убожество?

— Неужто очнулась? — я и не заметила, как ко мне кто-то подошёл.

Дежурная сестра?

— Здравствуйте. Скажите, я где? В какой больнице? В больнице же, да?

— В ней, родимой. В Иннокентьевской, железнодорожной. До городской-то побоялись везти, думали — ты плоха совсем, девонька, а оказалось — ничего. Слава богу, крепкая, и Василию Васильичу спасибо, что тебя подлатал, но это ты потом сама ему скажешь, утром.

— А… который час? — я глянула на свою руку, но часов не было.

— У Николы полночь били не так давно.

Информативненько.

— А воды… можно мне воды?

Понятно, что все разговоры — утром, с врачом.

— Можно, можно. Принесу тотчас.

— А форточку открыть, хоть немного? Очень душно.

— Тоже за новомодные эти веяния, да? Проветривать и руки мыть каждый раз почём зря? — усмехнулась невидимая мне медсестра.

— Почему же… почем зря? Гигиена…

Кто-то ещё не проникся мытьём рук, да в больнице, да после всех пандемий? Ну-ну.

— Во, то-то и оно. Василию Васильичу завтра про гигиену эту вашу расскажешь, он страсть, как это дело любит, послушает тебя с большим, знаешь, удовольствием. Ладно, всё одно нет больше никого, приоткрою чутка. Только там ветер, на улице-то, открою — враз завоет.

— Да и пусть…

Добрая женщина принесла чашку, помогла мне приподняться и поддержала, пока я выпила всё, что там было. Я краем глаза даже что-то разглядела — серое вроде платье, почему-то в пол, и что-то вроде передника, на голове косынка белая, никакой маски, а сейчас же все медицинские работники ходят в масках? Или нет?

Правда, потом она помогла мне вернуться на подушку, отставила куда-то чашку и пошла открыть форточку, что-то бормоча себе под нос про сильно умных и каких-то там ещё. А мне почему-то стало спокойно — я в больнице, врач будет утром, посплю, станет легче, может, и домой отпустят, сейчас в больнице лишнего дня не держат.

В открытую форточку тут же ворвался порыв ветра, хлопнул ею, завыл где-то там, снаружи. Осень, просто осень. Ничего особенного.

Я завернулась в одеяло и под завывание ветра быстро уснула.

4. И где же я нахожусь?

4. И где же я нахожусь?

Следующее пробуждение случилось белым днём. Форточку закрыли, но за окном было очень светло — как бывает от только выпавшего снега. Уже снег, да?

Вообще снегом в октябре в наших краях никого не удивишь. Поэтому — у природы нет плохой погоды, да? Можно будет надеть зимние ботинки. В них хотя бы не скользко, а то гололёд же. Я открыла глаза, и…