Барышня ищет работу (СИ) - Кальк Салма. Страница 3

Закрыла обратно. Вдохнула, выдохнула, открыла снова.

Это что за сельское заведение? Куда меня вчера угораздило попасть?

Стены бревенчатые, даже и не беленые. На окнах ни одной шторки, даже самой простой. Пол — дощатый. Три деревянных кровати, две пустые, постель застелена, на третьей я. И тумбочка в углу.

Ни одной розетки, ни одной. Стоп, и ни одной лампы тоже нет! Ни на потолке, ни на стенах! Потолок — тоже дощатый, как на даче. Это вообще что такое-то?

Постельное бельё вроде как стираное, но — серенькое, когда используют неделю, или даже больше, а потом стирают на получасовой программе, из экономии чего-то там. И не простирывают до конца. Или…

Мысль меня огорошила. Или стирают руками. Давно, в детстве, был период, когда старая машинка сломалась, а на новую не было денег. И мама с бабушкой замачивали бельё в ванне, шоркали руками и об стиральную доску, а полотенца с кухни потом кипятили на печке в большом баке. Потому что если не кипятить, то не всегда выходило нормально отстирать, руками-то. Позже, когда у мамы дела пошли в гору, и она смогла купить машинку, то сразу же заменила всё постельное бельё. И после машинки, конечно же, оно выглядело совсем по-другому.

И здесь бельё стирали как-то… как-то, в общем. Так же стирали и ту рубаху, что была на мне. Стоп, Оля, отставить панику, ты в этой рубахе уже спала сколько-то, и до сих пор жива. Успокойся. Сейчас ты встанешь, спросишь, где туалет, где врач, где твоя одежда, и попросишься домой. И всё будет хорошо.

Никаких тапочек у кровати не было — ну да, если это совсем какая-то бедная больница, то откуда бы. Как сказала ночью медсестра? Иннокентьевская, железнодорожная? Что-то крутилось в голове, но ускользало. Ладно, разберёмся. Если я ударилась головой при падении лифта, то немудрено, что не могу чего-то там вспомнить. У меня ж, наверное, сотрясение мозга, черепно-мозговая травма.

Я спустилась ногами на пол — холодный, между прочим! — и встала, опираясь на спинку кровати. Удалось. Держась сначала за кровать, а потом за стену я добрела до двери. Если буду так босиком ходить — непременно простыну и заболею.

Дверь открылась легко, я выглянула в коридор. Пусто. Ещё двери справа и слева от меня. А в стене напротив — окошки. И за теми окошками…

А за окошками я увидела какую-то деревню! Не поверите, деревню! С деревянными домами, и только в одном было два этажа, а в остальных — один. Заборы, дворы, дым из труб. Нормально так-то, но что я здесь делаю и как я здесь вообще оказалась, и как далеко я от дома и что делать?

Снаружи донёсся звук… его ни с чем не перепутать, звук паровоза. Слышала, доводилось. У нас не слишком далеко есть историческая железная дорога, в студенчестве мы там пешком ходили, а вообще это популярный экскурсионный маршрут. Вот там и доводилось видеть и слышать. А сейчас…

За домиками важно двигался паровоз. Видимо, там и есть та железная дорога, при которой больница, раз она железнодорожная. Паровоз тащил пять товарных вагонов соответствующего вида — я посчитала. И уехал, а стук колёс затих.

— Батюшки, очнулась! Не успела в себя прийти, а уже на ногах! Вам, барышня, кто подниматься разрешал?

Женщина лет тридцати, в длинном сером платье, белом переднике и белой же косынке, вышла из соседней двери и увидела меня. Всплеснула руками и унеслась по коридору с криком: «Василь Васильич! Барышня очнулась! Идите скорее!»

Коридор заворачивал направо, и оттуда появился, видимо, тот самый Василий Васильевич, здешний врач. Такой… как из кино. Или со старой фотографии.

Белый халат поверх серого костюма, видно снизу брюки и сверху, там, где пуговица расстёгнута, жилетку и ворот рубашки, и галстук. И круглые очки. И прическа какая-то такая… сейчас таких не носят, не подберу названия. Он осмотрел меня и вежливо сказал:

— Сударыня, извольте пройти в палату. Сейчас я возьму ваши бумаги, и мы побеседуем.

5. Все удивительнее и удивительнее

5. Всё удивительнее и удивительнее

Я вернулась в палату и села на кровать, стула не было. Врач пришёл сразу же за мной, и стул он принёс с собой. Черный, деревянный. Один он у них, что ли? В другой руке у врача были какие-то бумаги.

— Ложитесь, сударыня, ложитесь. Нечего босыми ногами на полу искать. Обуви у вас нет, вас доставили без неё, к сожалению.

Я посмотрела на него на всякий случай, но он только знай, кивал — ложитесь, мол, уже. Такой спокойный и уверенный, лет тридцати пяти, наверное. Я легла прямо поверх простыни и одеяла, расправила рубаху.

— Руки вдоль тела, ладони кверху, глаза закрыть.

Я повиновалась с некоторым страхом — что он делать-то будет? Никакого фонендоскопа при нём не было, и ничего другого, похожего, не было тоже.

Судя по легкому шороху, бумаги он куда-то положил, а потом я… не ощущала ничего. Нет, ощущала — лёгкое тепло, совсем чуть-чуть, будто лампой какой на меня светят. Любопытство заставило приоткрыть глаза — чуть-чуть — и тут же зажмуриться обратно, потому что там и вправду был очень яркий белый свет. И кажется, он перемещался по мне куда-то дальше, я снова приоткрыла глаза — и обомлела, потому что свет исходил не из лампы и не из прибора, а из руки этого самого Василия Васильевича. Из двух раскрытых ладоней, пальцы чуть присобраны, пошевеливаются.

И этими раскрытыми ладонями он вёл надо мной… надо всей мной, не касаясь, от шеи и до кончиков пяток, кажется, от меня не было видно, только ощущалось тепло, а у пяток — лёгкая щекотка, даже нога рефлекторно дёрнулась. Но… нет, он не коснулся меня при том даже кончиком пальца. Я растерянно смотрела то на его руки, то на лицо, то снова на руки, потому что… ну что за ерунда-то, что он вообще делает?

Врач завершил осмотр, или что там это было, стряхнул ладони над полом и поднялся со стула.

— Я сейчас вымою руки и вернусь, и мы продолжим.

Чего ещё продолжим? Я совершенно ничего не понимала. Экстрасенс какой-то хренов? Мы на кафедре, бывало, пока шла пара, смотрели телевизор с теми, кто свободен, и там по некоторым каналам показывали всякую ерунду про колдуний, современных ведьм и ещё что там бывает. Если честно, мне больше нравился другой канал, про расследование преступлений. Потому что там про жизнь, а это вот — про какую-то чушь несусветную.

Тем временем врач вернулся и сел на стул. Взял мою правую ладонь, прижал палец к запястью — ну хоть это понятно, пульс слушает. Много он так наслушает, интересно бы мне знать? Но смотрит внимательно своими тёмными глазами через круглые очки, и волосы у него тоже тёмные, и усы с бородкой.

— Итак, сударыня, вас привезли к нам вчера поздним вечером, у вас была разбита голова. Сказали — подобрали вас в Егорьевском переулке, вы лежали там без чувств, а перед тем вроде бы звали на помощь. Всё равно придут полицейские и будут расспрашивать вас, так что — соберитесь с силами и вспомните, что можете. Как вас зовут? Вы помните?

— Да, — кивнула я. — Ольга… Филиппова Ольга Дмитриевна.

— Отлично, — он взял с соседней кровати лист тонкой бумаги и начал писать на нём каким-то небольшим обгрызенным с одной стороны карандашом. — Ольга Дмитриевна, очень приятно. Я — доктор Зимин, Василий Васильевич, здешний целитель. Вы помните, как оказались в Егорьевском переулке?

— Нет, — растерянно сказала я. — Я даже не знаю, где это. Я была… совсем не там.

Я была на собеседовании на окраине Ново-Ленино, там отродясь не было никаких Егорьевских переулков.

— Возможно, на вас напали совсем не там, потому что на вас определённо напали. Когда вас нашли, то — без обуви, без пальто, без шляпы, и никакого ридикюля с вами тоже не было.

Это походило на правду — мне помнилось что-то подобное.

— Да, я припоминаю, что два человека разговаривали о вещах, видимо — о моих. Я думала, что это сон.

— К сожалению, нет. Где вы живёте? Кому дать знать о том, что вы у нас?

— Я живу в Юбилейном, — честно сказала я.