Иллюзия себя: Что говорит нейронаука о нашем самовосприятии - Бернс Грегори. Страница 24
Расследование выздоровления сестры Бонифации окончательно завершилось только в 1987 г. – почти через 30 лет после начала болезни. Тысячи страниц врачебных заключений и показаний медицинских специалистов, но по-прежнему никакого вразумительного ответа, что послужило исцелению. На этом основании Ватикан заключил, что сестра Бонифация излечилась благодаря «чудесному заступничеству Серры»{67}. 25 сентября 1988 г. на церемонии в Риме, где присутствовала сама сестра Бонифация, папа Иоанн Павел II причислил Серру к лику блаженных.
Хотя предполагается, что сестра Бонифация болела именно волчанкой, бесспорного медицинского доказательства этому нет. Волчанка диагностируется не так четко, как, например, диабет. В 1950-х гг. при постановке диагноза руководствовались только симптомами. Сегодня врачи проверяют наличие аутоиммунных антител, атакующих ряд белков организма, но даже в этом случае порой затрудняются с окончательным диагнозом. Поэтому не исключено, что волчанки у сестры Бонифации просто не было.
История сестры Бонифации и Хуниперо Серры – пример классического нарративного клише «Путешествие героя». Никто не оспаривает, что выздоровление сестры Бонифации совпало по времени с ее молитвами к Серре, однако изложение этого события обретает два различных толкования. Для верующих нарратив сестры Бонифации превратился из рассказа о больной монахине, тающей на глазах в больнице Сент-Луиса, в рассказ о женщине, которая послужила канонизации калифорнийского священника, умершего двумя столетиями раньше. Для скептиков это повествование о том, как современная медицинская наука вытащила женщину практически с того света. Этот раскол демонстрирует силу нашей веры в меняющиеся нарративы.
Как выясняется, не все нарративы рождаются равными – по крайней мере для нашего сознания. Мы упорно отдаем предпочтение одним и отметаем другие. В следующей главе мы рассмотрим самые распространенные формы нарративов и поговорим о том, почему они преобладают в историях, которые мы себе рассказываем.
Глава 8
Формы нарратива
Теоретически историй существует бесконечное множество, как и способов их рассказывать. Практически же мы снова и снова возвращаемся к одному и тому же немногочисленному набору сюжетов. Это истории, которые остаются с нами на протяжении всей жизни. Как мы увидим в этой главе, определенные формы нарратива выработали свойство закрепляться в нашем мозге лучше других, при этом одна из них намного превзошла другие значимостью.
Если письменность человек изобрел относительно недавно, то рассказывать истории он, как мы с полным на то основанием полагаем, научился намного раньше – возможно, это умение насчитывает столько же тысячелетий, сколько само человечество. Без письменных источников нам не суждено узнать, что именно рассказывали друг другу наши древние предки, однако масса археологических находок свидетельствует, что эти предки вовсю делились друг с другом важными для них событиями. Один из самых известных примеров – пещера Ласко во Франции, содержащая несколько сотен наскальных рисунков. Считается, что этим изображениям не меньше 17 000 лет, то есть они были сделаны за 12 тысячелетий до изобретения письменности. Рисунки включают изображения животных и людей-охотников. При взгляде на них возникает отчетливое ощущение, что в них запечатлены какие-то судьбоносные моменты. Так и видишь, как эти люди, собравшись у костра, вспоминали недавнюю славную охоту.
У наскальной живописи пещеры Ласко есть еще одна потрясающая особенность, подтверждающая, что изображения рассказывают некую историю. Они динамичны. Это не просто рисунки животных. Они запечатлены в движении. Табуны диких лошадей скачут галопом, охотники мечут копья. Даже тысячи лет спустя мы легко улавливаем суть происходящего. И это на самом деле поразительно. Эта динамичность и есть ключ к разгадке того, почему мы рассказываем истории. Когда в мире что-то сдвигается, мы понимаем, что происходят перемены. Как писал Исаак Ньютон, движение свидетельствует, что некая сила заставила мир шевельнуться. Звучит выстрел, кто-то падает, мир вокруг него меняется навсегда. Это отдельные события, характеризуемые масштабом перемен. Конечно, у них есть причинно-следственные объяснения, а из последовательности событий, которая к ним привела, можно извлечь подсказки. Но мы не помним эту последовательность досконально. Мы помним сильно отредактированную, обработанную версию в форме истории.
Попробуйте в порядке эксперимента вспомнить события 11 сентября или какого-либо другого, не менее значимого происшествия в обратном порядке. Трудно, да? Если бы наша память была организована как простая последовательность событий вроде цифровой записи, эти события можно было бы без труда промотать в обратную сторону. Наша неспособность это проделать демонстрирует, что на память накладывается структурная форма. Наш мозг организует информацию так, чтобы она имела для нас смысл и логику. В основном эта организация принимает форму истории.
Однако я готов пойти еще дальше и предположить: сторителлинг вплетен в биологию человеческого мозга настолько глубоко, что нам недостаточно просто разбираться при помощи историй в окружающем мире. Истории диктуют наше восприятие действительности, превращая ее в последовательность событий, и мы пребываем в иллюзии, будто выступаем в ней главным героем.
Когда я был маленьким, в книжном шкафу, стоявшем у нас в гостиной, хранился сборник детских историй в переплете. Я помню эту тяжеленную книгу цвета морской волны, а может, зеленоватую, размером с том соседней энциклопедии. В три-четыре года я вытаскивал ее с полки и доносил до дивана, только крепко держа обеими руками. Эта книга, сейчас, к сожалению, уже не переиздаваемая, называлась «Золотая сокровищница детской литературы» под редакцией Брины и Луиса Унтермайер. В этот драгоценный сборник Унтермайеры включили 71 отрывок из самых известных сказок и детских книг. Там было все, от басен Эзопа до Редьярда Киплинга, братьев Гримм, Ханса Кристиана Андерсена, Дядюшки Римуса и Рэя Брэдбери, да еще с прекраснейшими иллюстрациями. Это была моя любимая книга.
Мне ничто не мешало выбрать из отрывков что-нибудь развлекательное вроде «Винни-Пуха» или «Алисы в Стране чудес», но я неизменно просил почитать сказку о Синей Бороде. В моем сборнике это была адаптированная версия французской народной сказки XVII в., обработанной Шарлем Перро. Главный герой, богатый дворянин Синяя Борода, ищет себе новую жену. Хотя всей округе известно, что прежние жены куда-то исчезли одна за другой, сосед Синей Бороды выдает за него свою младшую дочь, и дворянин увозит ее к себе в замок. Вскоре ему приходится отлучиться по делам, но перед отъездом он выдает своей благоверной ключи от всех дверей замка, разрешая заходить куда угодно, кроме одной комнаты в башне. Что происходит дальше, вы догадываетесь. Не в силах побороть любопытство, молодая жена отпирает дверь в запретную комнату и видит там своих предшественниц, висящих на мясных крючьях. Она в ужасе роняет ключ, но ключ этот волшебный, и, как она ни старается, ей не удается очистить его от крови. Тем временем в замок раньше обещанного срока возвращается Синяя Борода и, увидев окровавленный ключ, понимает, что произошло. Он грозит жене смертью за ослушание, но та, уговорив его подождать до утра, отправляет гостящую у нее сестру за подмогой. Сестра в самый последний миг успевает привести братьев, которые и убивают Синюю Бороду. Вдова наследует все состояние погибшего дворянина, а потом выходит замуж снова и до конца дней своих живет долго и счастливо.
Все базовые составляющие классической сказки здесь в наличии: отъезд из дома, злодей, опасность, волшебный ключ и поверженное зло в финале. Это жестокая сказка, и я уверен, что именно из-за кровавости она врезалась мне в память.
Сказки – это не просто занимательные истории для развлечения детей. Почти всегда в них заложен более глубокий смысл, чем в фабуле как таковой (сказку о Синей Бороде можно читать как простую поучительную историю, а можно как метафору Евы и последствий обретения знания о плотской любви, и это лишь одна из интерпретаций). Кроме того, при ближайшем рассмотрении окажется, что почти все эти сказки содержат одну и ту же нарративную арку – путешествие героя. Собственно, эта арка и превращает повествование в сказку. Сказки – это первые истории, которые мы слышим в детстве, поэтому они запечатлеваются в мозге практически без нашего ведома и образуют в дальнейшем костяк нашего личного нарратива.