Иллюзия себя: Что говорит нейронаука о нашем самовосприятии - Бернс Грегори. Страница 32
Нацелились мы на самую насущную проблему всех экономических парадигм – финансовые решения. А точнее, на рискованные финансовые решения. В переводе с профессионального экономического сленга это выбор с неопределенным результатом. Лотерея, например, – рискованное решение. Ознакомившись с информацией на обороте билета, мы прикидываем свои шансы, а затем думаем, исходя из размеров главного выигрыша и цены билета, стоит ли игра свеч. Математическая формула проста: ожидаемая выгода (ОВ) вычисляется умножением главного выигрыша на вероятность его получить. Допустим, билет стоит один доллар. Если ОВ больше доллара, есть смысл покупать билет. Однако большинство людей обращаются с деньгами иначе. В решении учитывается и вероятность. И если человек оценивает денежную ценность необъективно, он оперирует вероятностями еще хуже, норовя переоценить шансы на маловероятный выигрыш и недооценить относительно надежный{85}.
Эту склонность, которую экономисты называют избеганием риска, мы и задались целью исследовать в эксперименте с использованием фМРТ. Находящимся в томографе испытуемым выдавалась серия лотерейных билетов. Чтобы гарантировать правдивые ответы, мы сообщали участникам, что после эксперимента одну из попыток выберут наугад как «зачетную». И что, если в этой попытке испытуемый предпочел бы гарантированный выигрыш, мы выдадим деньги. А если он предпочел лотерею, ее нужно будет разыграть с помощью генератора случайных чисел{86}. Поскольку испытуемый не знал, какая попытка будет выбрана, ему приходилось каждый раз поступать так, как будто именно она «зачетная». И поскольку в случае выигрыша выплачивались живые деньги, у испытуемого был стимул действовать в собственных финансовых интересах.
Как и в предшествующем эксперименте на конформность, мы предусмотрели две ситуации для принятия решений. В одном случае участник принимал решение в одиночку, в другом его знакомили с рекомендуемым выбором эксперта. Экспертом выступал Чарльз как уважаемый профессор экономики. Он, в свою очередь, исходил в советах из консервативной стратегии, призванной максимизировать шансы выиграть хоть что-нибудь. Поэтому, когда гарантированный выигрыш превышал определенный уровень, Чарльз рекомендовал взять его, независимо от того, что сулила лотерея{87}.
Воздействие этого экспертного мнения проявлялось хоть и исподволь, но отчетливо. Сравнив решения, принятые с советами Чарльза и без них, мы увидели перемены в отношении испытуемых к вероятности. Начиная придерживаться стратегии, предлагаемой экспертом, они становились более консервативными. Данные нейровизуализации подсказали нам причину этого.
Экономические решения, которые принимали испытуемые, нельзя назвать простыми. Нужно, во-первых, считать в уме, а во-вторых, прогнозировать свои ощущения от предполагаемых результатов. Этот уровень когнитивной симуляции требует активного участия теменных и лобных долей мозга. Однако, когда испытуемые следовали совету эксперта, мы отмечали снижение активности этих нейронных областей. Как и в экспериментах Аша, складывалось впечатление, что люди стремятся снять с себя умственную нагрузку, перекладывая ее на кого-нибудь другого. Когда же испытуемые действовали вопреки совету эксперта, усиливалась нейронная активность островка, который, как и миндалина, связан с возбуждением, а значит, желание поступить по-своему вызывало дискомфорт.
Эти результаты – косвенное свидетельство того, насколько проницаема граница между собой и другими. Хотя к решению никого из участников эксперимента никто не принуждал, иногда они предпочитали переложить выбор на плечи эксперта. Или, наоборот, можно сказать, впускали эксперта к себе в голову. В любом случае граница между внутренним и внешним миром выглядит довольно расплывчатой. Когда идеи постоянно возникают и исчезают, немудрено перепутать рожденные внутри с впитанными извне.
Возможно, узнав эти итоги, вы зададитесь вопросом: почему нам все-таки настолько трудно перечить толпе или эксперту? Я уже упоминал закон больших чисел, согласно которому у группы вероятность вынести верное суждение выше, чем у отдельного индивида{88}. Человечество долго развивалось в направлении общинности. И принадлежность к группе действительно дает нам, как и любому общественному виду животных, огромное преимущество. Группа обеспечивает защиту, доступ к ресурсам и, как мы только что отметили, альтернативное гипотетическое мнение. Сомневаешься – спроси друга. А лучше нескольких. Коллективный ответ будет ближе к правильному. Эту особенность отражает и убедительно подтвержденная документальными данными точность средних ответов в конкурсах вроде «Угадайте, сколько фасолин в банке» или «Сколько весит этот бык»{89}. Не исключено, что наш мозг лучше всего подготовлен именно к принятию групповых решений. Можно идти за толпой, можно выступать против, но противостояние будет включать сигналы тревоги в системе возбуждения мозга.
Согласие с большинством ощущается как правильное, и это ощущение тоже, скорее всего, поощрялось в ходе эволюции. Если толпа обычно права, значит, нелишней будет встроенная система вознаграждения за согласие с ней. Более поздний эксперимент с использованием фМРТ, в котором тоже давались финансовые советы, выявил повышение нейронной активности в системе вознаграждения за следование этим советам{90}. Кроме того, коллективное мнение – удобный способ сжатия информации. Перекладывая принятие решения на других, человек экономит на обработке и хранении данных в собственном мозге.
Это, разумеется, очень масштабные выводы, основанные на средней реакции на происходившее с испытуемыми в ходе эксперимента. Гораздо интереснее оказался диапазон полученных нами реакций – то, что в психологии называется индивидуальными различиями. Средние показатели в результатах эксперимента позволяют описывать склонности когнитивных функций в общем и целом, но более любопытные находки скрываются в ответах на вопросы, почему кто-то тяготеет к соглашательству больше, а кто-то меньше. Поскольку личный нарратив каждого из нас основывается отчасти на мнении окружающих, индивидуальная расположенность к конформности имеет самое непосредственное отношение к нашему самовосприятию.
Подступаясь к вопросу об индивидуальных различиях, полезно проанализировать разные причины, побуждающие человека – сознательно или неосознанно – изменить восприятие, чтобы подстроиться под мнение группы. В первые годы после изначального эксперимента Аша социальная психология выявила две обобщенные мотивации соглашательства. Первая – стремление получить информацию. Оно следует из закона больших чисел и диктуется желанием повысить точность имеющихся у человека сведений за счет мнения остальных. Вторая причина обусловлена намерением вести себя социально приемлемым образом – эта мотивация называется нормативным влиянием{91}. По идее, эти два воздействия должны были бы проявляться в разных системах мозга и от их относительной силы могла бы зависеть индивидуальная предрасположенность к конформности.
В исследовании таких процессов, как конформность, у нейровизуализации есть преимущество перед традиционными поведенческими методами тестирования. В любых обстоятельствах на решении человека может сказываться как информационное влияние, так и нормативное. Но большинство людей (особенно на индивидуалистическом Западе) гордятся своей независимостью, и мало кто готов признать, что принимал решение с оглядкой на толпу. Благодаря нейровизуализации выяснить, какой из факторов повлиял на решение, можно независимо от того, честно ли прокомментирует свою мотивацию участник. Нам достаточно просто понаблюдать, какие системы мозга включаются при принятии решения{92}.
Мы начали выяснять, с учетом критических замечаний в отношении нашей гипотезы (см. прим. 12), как проявляется конформность в мозге: главным образом в виде изменений в восприятии, как позволили предположить результаты нашего предыдущего эксперимента по модели Аша, или в виде нормативного влияния, либо того и другого. Мы надеялись, что, вычислив относительный вклад разных систем мозга, мы продвинемся в объяснении индивидуальных различий. Рассудив, что взрослым такие эксперименты могли уже приесться, мы решили привлечь к делу подростков. Кто еще так близко к сердцу принимает мнение сверстников, как не они? И мы начали набирать добровольцев в возрасте от 12 до 18 лет.