Национальность – одессит (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич. Страница 2

Прорываться пришлось сквозь кусты, уже обзаведшиеся зеленой листвой. Вниз по склону спускаться было легко. Зато на следующий холм, более высокий и крутой, карабкался долго и натужно. Вершина у него была шире и гуще поросшая кустами и деревьями. Выходя на противоположный край ее, заметил в просветы между деревьями большую бухту, в которой стояли серые военные корабли, железные, с трубами, артиллерийскими двух-трехствольными башнями и некоторые очень большие. Последних классифицировал, как тяжелые артиллерийские крейсера. Один с тремя трубами в ряд по продольной оси, маленьким ходовым мостиком, прикрепленными к борту рядом с узким клюзом двумя черными большими якорями и скошенным вперед вниз форштевнем очень смахивал на крейсер «Аврора», который я неоднократно видел в Питере. Флагов не было ни на одном, так что определить, чьи они, не смог. Значит, оказался я, как минимум, в самом конце девятнадцатого века или первой половине двадцатого. Очень приятная новость.

Рядом с гаванью и на склонах холмов подле нее были здания: пакгаузы, административные, производственные и жилые. Их было не то, чтобы много, но на небольшой город тянули. Осталось выяснить, что это за населенный пункт и кто в нем у власти. Помню, что в этот период территория Китая была поделена на колонии разных стран и прочие удельные княжества, в которых власть переходила из рук в руки быстрее, чем жители меняли флаги на здании местного управления. Я пошел к нему напрямую, продираясь через кусты и по диагонали спускаясь по склону холма, пока не наткнулся на узкую утоптанную тропинку.

Привела она к китайской деревне. Убогие домишки из камня и дерева, без окон, неогороженные. Такое впечатление, что вернулся в предыдущую эпоху. Если бы не видел корабли в гавани, решил бы, что перемещение не случилось. Единственный предмет, которого не было в предыдущей — рикша возле крайнего жилища. Это была простенькая повозка с двумя высокими колесами, кабиной с черным тканным тентом и кожаной подушкой, рассчитанной на одного толстяка или двух заморышей, и парой оглобель, соединенных впереди поперечным бруском. Раньше в Китае видел похожие средства транспортировки, но оглобли находились сзади, то есть толкали перед собой, как детскую коляску, а не тащили. Попадались и во Франции в семнадцатом веке в мою бытность виконтом Донж, но более роскошные. Их заводили те, у кого не хватало денег на карету и лошадь к ней. Рядом с повозкой стояла и тягловая сила — жилистый мужчина лет тридцати трех с коричневым от загара лицом с впалыми щеками, редкими усиками и жидкой бороденкой, в которой волосины явно не хотели соприкасаться друг с другом. Одет в вязаную черную шапочку, прикрывавшую макушку, из-под которой торчали черные прямые волосы, но косы не было; когда-то белую, мятую, хлопковую рубаху навыпуск длиной до середины бедер, которая спереди посередине была разрезана и застегивалась шнурами с петлями с левой стороны за деревянные короткие круглые палочки, пришитые к правой; когда-то черные, а теперь серые штаны, напоминающие шаровары, подвязанные в нижней части голени, и дальше шли грязные обмотки. Обут в коричневые кожаные тупоносые туфли без каблука и по форме, как лапти, с кожаными завязками на подъеме.

Рикша вышел из дома, когда я был метрах в двадцати. Увидев меня, сперва опешил, а потом радостно заулыбался.

— Гаспадина, исвосик! — прокричал он, показывая на свою повозку.

Я не сразу врубился, что обращаются ко мне на русском языке.

— Мне надо туда, — произнес я на китайском языке и показал в сторону города.

— Полтатул? Да, гаспадина, я отвезу! — радостно согласился рикша на китайском, вставив важное для него русское слово. — Быстро-быстро отвезу в Полтатул!

Название Полтатул мне ни о чем не говорило. Ладно, доберемся — разберемся.

— Сколько возьмешь? — спросил я на китайском.

— Пятак! — ответил он на русском и показал пять растопыренных пальцев.

Я показал бронзовую монету в пять цяней с квадратной дыркой в центре:

— Подойдет?

— Холосо, гаспадина, холосо! — радостно огласился рикша.

Он помог мне разместиться на кожаном сиденье, набитом конским волосом, пристроив рядом вещмешок и сагайдак, и при этом поинтересовался теперь уже на русско-китайском языке, видимо, потому, что исковерканных русских слов не хватало:

— Гаспадина охотился и заблудился?

— Нет, мой корабль утонул, я один спасся, — ответил ему.

— Бу-у-ум? — уточнил он, изобразил руками взрыв.

— Да, попали под… — начал я и запнулся, вспоминая, как по-китайски артиллерийский обстрел.

Вчера была пальба, так что можно приписать себя к случайным жертвам.

— Мина? — подсказал рикша.

— Да! — подтвердил я, обрадовавшись в свою очередь, что это грозное оружие уже настолько распространено, что о нем знают даже китайские рикши.

Китаец впрягся в повозку и резво побежал по каменистой грунтовой дороге в сторону населенного пункта Полтатул. Рессор не было, так что каждая колдобина и камень отзывались в моей заднице. По пути мне пришло в голову, что я, скорее всего, оказался на Ляодунском полуострове, где в начале девятнадцатого века были русские военные базы Порт-Артур и Дальний. Первое название созвучно с Полтатулом рикши, плохо владеющим русским языком. Если мое предположение верно, то здесь много моих соотечественников, включая чиновников и полицию, которым придется объяснять, кто я такой и как здесь оказался. Надо придумать правдоподобную легенду. Подрыв на мине стал хребтом ее, объясняющим многое, включая провалы в памяти.

3

Рикша бежал без остановок и, казалось, не уставая. Я вертел головой, наслаждаясь увиденным. Я уже близко к своей стартовой эпохе, очень близко. Теоретически могу дожить в ней до своего дня рождения.

Дома на окраине города были такие же убогие, как и в деревне, а вот чем ближе к порту, центру, тем становились выше и лучше, что китайские, что европейские, как и в любом другом городе. Улицы широкие, не мощеные, но, если не считать китайскую окраину, чистые. Горожане уже проснулись, заспешили по делам. Почти все двигались в сторону гавани. Пешеходами были только аборигены. Русские ехали или на извозчике, по большей части одноконном, или на рикше. Последних было намного больше. Одна пара ног дешевле трех. По обе стороны улиц на первых этажах стали все чаще появляться лавки, парикмахерские, бани… Некоторые были заколочены.

Первую гостиницу я пропустил, потому что вывеска над входом была на французско-рязанском «Hotel Париж». В жизни бы не остановился в таком заведении. У меня при виде подобных надписей возникает доходяга, который пытается щуплым задом присесть сразу на два стула, но проваливается в узенький просвет между ними. После перекрестка, по центру которого навалена куча свежих конских «каштанов», частично раздавленных колесами, было небольшое трехэтажное здание из красного кирпича с широким полукруглым крыльцом, к которому вела лестница в пять ступеней и которое защищал сверху полукруглый навес из темно-синей материи. Над ним к стене прибита деревянная вывеска, покрашенная в синий цвет, с белой надписью «Гостиница Херсонес». Перед и после букв было нарисовано по белой чайке, словно бы пикирующих в темно-синий навес над крыльцом, перепутав его с морем.

Я счел название знаком судьбы и крикнул рикше на китайском языке:

— Остановись перед входом!

Китаец с разбега проскочил малость и сразу сдал назад так, чтобы я слез с повозки прямо напротив двустворчатой двери с длинной толстой вертикальной рукояткой из бронзы, потускневшей по краям и захватанной до блеска посередине. Я ловко спрыгнул на землю, радуясь, что опять молод и полон сил. Никто не вышел навстречу гостю, поэтому я показал рикше, чтобы захватил мои вещи. Привык, что руки всегда свободны, что для переноски есть слуги.

Бронзовая рукоятка была липкой, будто открывали ее только жирными руками. Тяжелая дверь заскрипела надрывно. Внутри никого, если не считать полумрак, щедро пропитанный запахом затхлости. Справа от двери был длинный темно-синий диван, возле которого стояли два низких журнальных столика, на дальнем из которых лежали несколько газет, вроде бы. Почти напротив входной двери находилась деревянная лестница на второй этаж. Слева — стойка портье, позади которой к стене прибиты два ящика на двенадцать ячеек каждый: в большем, видимо, для почты, все были пустыми, в меньшем все заняты ключами с деревянными брелками-грушами с номерами по порядку. Или постояльцы уже умотали по делам, или их нет. Я заколебался: не свалить ли и мне? Если не встречают, значит, надо идти в другое место. Тут и послышались торопливые шаги: кто-то быстро спускался по деревянной лестнице.