Солнечная буря - Ларссон Оса. Страница 1

Оса Ларссон

Солнечная буря

И был вечер, и было утро

День первый

Виктор Страндгорд умирает, но это происходит с ним не в первый раз. Он лежит на спине посреди церкви «Источник силы» и смотрит через широкие окна в потолке. Кажется, ничто не отделяет его от темного зимнего неба за этими окнами.

«Ближе уже некуда», — думает он. Когда добрался до церкви на вершине горы на краю света, небо от тебя так близко, что можно протянуть руку и потрогать его.

За окнами, как огромный дракон, извивается северное сияние. Звезды и планеты вынуждены уступать дорогу этому исполинскому существу, сотканному из мерцающих огней, которое не спеша прокладывает себе путь по небесному своду.

Виктор Страндгорд следит за его движением.

«Может быть, оно поет? — думает он. — Как одинокий кит в море?»

Словно его мысль достигла цели — северное сияние на секунду останавливается, прервав свое неудержимое движение. Рассматривает Виктора Страндгорда своими холодными зимними глазами. Он и впрямь прекрасен, как икона. Темная кровь будто нимб вокруг его светлых волос. Он уже не ощущает своих ног. Все точно в тумане. Ему не больно.

Как ни странно, лежа на полу и глядя в глаза дракона, он думает о своей прошлой смерти. Тогда, в самом начале весны, он ехал на велосипеде по длинному спуску в сторону перекрестка улиц Адольф-Хединсвеген и Яльмар-Лундбумсвеген — веселый, счастливый, с гитарой на спине. Он помнит, как переднее колесо велосипеда беспомощно скользнуло по льду, когда он попытался затормозить. Как он увидел ее, приближающуюся справа, — женщину в красном «фиате». Как они посмотрели друг на друга, одновременно осознав одно и то же: сейчас это произойдет, ледяная горка ведет прямо к смерти.

С этой картиной на сетчатке Виктор Страндгорд умирает — во второй раз. Приближаются шаги, но он не слышит их. Его глаза уже не видят блестящего лезвия ножа. Тело лежит на полу церкви, как пустая скорлупа, в которую вонзается нож. Раз за разом. А сказочный дракон продолжает свой путь по небу, словно ничего не случилось.

17 февраля, понедельник

Ребекка Мартинссон проснулась от собственного резкого вдоха, когда на нее накатила тревога. Она открыла глаза в темноте. Где-то на полпути между сном и реальностью возникло ощущение, что в квартире кто-то есть. Она прислушалась, лежа неподвижно, но услышала лишь биение собственного сердца, которое скакало в груди, как перепуганный заяц. Потянувшись к будильнику на ночном столике, она нащупала кнопку освещения. Без четверти четыре. Она легла в постель четыре часа назад и с тех пор уже во второй раз проснулась.

«Наверное, это все от работы, — подумала она. — Я слишком много работаю, поэтому мысли по ночам скачут, как хомяки в скрипучем колесе».

Голова и шея болели — должно быть, оттого, что она сжимала во сне челюсти. Пожалуй, лучше уж встать. Завернувшись в одеяло, она вышла в кухню. Ноги сами находили дорогу, ей даже не пришлось зажигать свет. Она включила кофеварку и радио. Заставка в виде песни «Шторм и волны стихнут» проигрывалась раз за разом, как тихая молитва, пока вода бурлила в кофеварке, а Ребекка принимала душ.

Длинным мокрым волосам пришлось сохнуть естественным путем. Она одевалась, прихлебывая кофе. В выходные она выгладила и развесила в шкафу одежду на всю неделю. Сегодня понедельник. На вешалке понедельника висела белая блузка и деловой костюм цвета морской волны от «Мареллы». Она понюхала вчерашние колготки и решила, что вполне сойдут. На лодыжках они собрались гармошкой, но если оттянуть их и загнуть под стопу, то будет незаметно. Просто придется в течение дня воздержаться от того, чтобы сбрасывать туфли. Все это ее мало волновало — нижнее белье и колготки становятся важны, когда возникает вероятность, что кто-то будет тебя раздевать. У нее нижнее белье застиранное и посеревшее.

Час спустя она уже сидела в офисе за своим рабочим столом. Текст свободно стекал, как горный ручей, из головы по рукам и в пальцы, летающие по клавиатуре. Во время работы душа отдыхала. Неприятные впечатления при пробуждении улетучились как дым.

«Странное дело, — подумала она. — В компании других молодых юристов я ною и жалуюсь, что работа меня тяготит. На самом же деле я ощущаю успокоение, когда работаю. Почти радость. Вот когда я не работаю, меня начинает охватывать тревога».

Свет уличных фонарей с трудом проникал через большие окна со старинными рамами, разделенными на квадраты. Внизу то и дело слышались звуки отдельных проезжающих машин, но скоро улица превратится в бурлящий поток сплошного движения. Ребекка откинулась на стуле и нажала на кнопку «печать». Принтер, стоящий в конце темного коридора, очнулся ото сна, выполняя первое в этот день задание. Затем хлопнула входная дверь. Ребекка вздохнула и посмотрела на часы. Без десяти шесть. Одиночеству настал конец. Услышать, кто именно пришел, не представлялось возможным — мягкий ковер в коридоре заглушал звук шагов, но через некоторое время дверь в ее комнату приоткрылась.

— Не помешаю?

Это была Мария Тоб. Она открыла дверь бедром, неся в каждой руке по чашке кофе. Распечатку Ребекки она держала под мышкой.

Обе женщины относительно недавно работали адвокатами, специализирующимися по налоговому праву, в адвокатской фирме «Мейер и Дитцингер». Офис располагался на последнем этаже красивого старинного здания на улице Биргер-Ярлсгатан. По всему коридору простирался старинный персидский ковер, тут и там стояли кресла и диваны, обтянутые кожей. Все наводило на мысль об опыте, власти, деньгах и компетенции. Такой офис вызывал у посетителей смешанное чувство уверенности и благоговения — как раз то, что нужно.

— Когда придет смерть, мы будем такие уставшие, что нам уже не захочется никакой загробной жизни, — проговорила Мария и поставила одну из чашек на стол Ребекки. — Хотя к тебе, похоже, это не относится, Мэгги Тетчер. Во сколько ты пришла? Или вообще не уходила?

В воскресенье вечером обе они сидели в офисе и работали. Мария ушла первой.

— Я только что пришла, — солгала Ребекка и взяла у нее распечатку.

Мария плюхнулась в кресло для посетителей, стряхнула дорогие туфли из натуральной кожи и подтянула под себя ноги.

— Что за погода! — воскликнула она.

Ребекка с удивлением глянула в окно. В стекло барабанил холодный дождь. До этого момента она даже не обращала на него внимания. Теперь ей и не вспомнить, попала ли она под дождь по дороге на работу. Из памяти стерлось даже то, шла ли она сюда пешком или ехала на метро. Как загипнотизированная, следила она за каплями, стекающими по стеклу.

«Типичная стокгольмская зима, — подумала она. — Ничего удивительного, что просто отключаешь сознание, выходя на улицу. Дома совсем другое дело. Синие зимние сумерки и снег, хрустящий под ногами. Или по весне, когда прошел на лыжах вдоль реки от дома бабушки в Курравааре к охотничьей избушке в Йиека-ярви и отдыхаешь, сидя на первой проталине под сосной. Кора дерева сияет на солнце, как медь. Снег вздыхает от усталости, усыхая от тепла. Кофе, апельсин и бутерброды в рюкзаке».