Рысюхин, шампанского! (СИ) - "Котус". Страница 7
Глава 4
Дополнительный вагон для нас всё же прицепили — об этом ненавязчиво свидетельствовал его номер, «2-бис». Но билетов свободных в нём не осталось, раскупили мгновенно — бархатный сезон, понимать надо. Ну, как «раскупили»? Купе первого класса представляло собой мини-квартирку, в которой было что-то вроде гостиной (или прихожей с диванчиками), из неё дверь в левой стене вела в микро-спаленку, в правой две — в туалет и душевую кабинку (разделялись занавеской) ближе к окну и в большой шкаф между душем и коридором. В спаленке была «настоящая двуспальная кровать, а не эти пошлые полки» (цитата), зато комнатка по размеру была ровно по габаритам кровати. Видимо, предполагалось, что люди, которые могут себе позволить такой билет в случайной компании не ездят. Даже прикроватные полочки крепились к стенам в углу и нависали над спальным место сбоку от подушки. Как специально рассчитаны, чтобы об них удобнее было головой биться. Благо, они были откидные и их можно было поднять вверх, закрепив на боковой стенке. Купе в вагоне было ровно два, кроме этого была ещё комнатка проводника и примыкающая к нему микро-кухонька. В том вагоне, в котором мы ехали сюда кухни у проводника не было, зато помещалось три купе. Или это особая, железнодорожная, магия — или вагоны разной длины[1].
Так вот, во втором купе ехал виконт Корюшкин, наследник одноимённого графа, с молодой женой. У них было свадебное путешествие — по черноморским курортам, могут себе позволить хоть месяц там болтаться. Наше купе, как проболтался проводник, в Могилёве должна была занять «пожилая пара», едущая на воды, так что мы со своим билетом помогли добраться до мест отдыха четырём людям. Правда, новобрачная что-то не торопится в своё купе, плотно присев на уши моей супруги. А у меня, благо её супруг ограничился знакомством и ушёл к себе, появилось время подумать и пообщаться с дедом. Очень его зацепило награждение тех двух офицеров.
«Понимаешь, Юра. Выход действующих военнослужащих, то есть, состоящих на службе в данный момент, на сопредельную территорию или обстрел оной — это всегда само по себе чрезвычайное происшествие. И оно или тщательно скрывается, или расследуется с неприятными последствиями».
«А если случайно?»
«Даже случайно. Даже если стрелял по вооружённому нарушителю, причём в ответ, но пуля улетела на сопредельную территорию — это уже повод для скандала! Воспользуются им или нет — вопрос отдельный, но могут! А тут — прямо в наградных документах, демонстративно!»
«Неужто не бывает такого?»
«Бывает, но чудовищно резко. И при этом обставляется дипломатическими заборами в три слоя, чтобы не сказать лишнего. Пойми, сапог военного, ступивший на чужую землю, даже убранный назад — это уже может расцениваться как вторжение, это уже повод для войны! А тут — наоборот, словно царь старается кого-то на что-то спровоцировать, или просто мордой по дерьму повозить, потому и выражение такое — „вразумляющий“ удар. Не удар возмездия, не ответный, не превентивный даже — словно придурка подзатыльником в чувства привели».
«Да, определение такое себе, вполне оскорбительное. А в твоём мире что-то подобное было?»
«А ты знаешь — было, хоть официально в таких выражениях никто не высказывался, но вот полуофициально и в анекдотах… Был конфликт с Китаем, по поводу того, как границу по реке считать, и кому один островок принадлежит. Там китайцы напали на заставу, шли бои. Пока местный командующий округом — это на ваш счёт генерал-губернатор — не нанёс удар именно что по сопредельной. По легенде — не то без указания сверху, не то вовсе наперекор ему. Просто взял — и всей наличной артиллерией, ствольной и реактивной, перепахал равномерно несколько десятков квадратных километров, включая места сосредоточения войск. Сколько там соседи потеряли — никто точно не знает, они сразу засекретили всё и навсегда, слухи же… Но накрыли, по наиболее правдоподобной версии, место сосредоточения трёх пехотных дивизий. Не значит, что они там все полегли, но проредить должно было очень сильно».
«И что в результате?»
«А ты знаешь — вразумило! Затихли, и вооружённые провокации на границе как отрезало. Правда и наши потом, без особой шумихи, тот островок — честно скажем, и нафиг нам не нужный — китайцам отдали. Тем более, что там после обработки по площадям ракетами ничего крупнее травы не росло».
«Так может и Император на что-то такое рассчитывает? Как, кстати, потом отношения были?»
«Как ни странно — начали налаживаться. А лет через шестьдесят — вообще главными союзниками друг другу стали».
«Вот видишь! Но если там кто-то слишком обидчивый сидит…»
«Знаешь, Юра, чтобы правильно понять не только смысл сигнала, но хотя бы то, кому он адресован — нужно знать во много раз больше, чем мы с тобой. Так что странность заметили — молодцы, умеем смотреть и слушать. А домыслы строить — дело неблагодарное. Или думать, как так господин капитан с однйо стороны — вразумлением командовал, а с другой — перенапряг себе тонкие тела так, что чуть не лишился дара, причём официально — при обороне».
Тем временем Маша сумела всё же выпроводить соседку, и мы тут же сбежали в вагон-ресторан. И подальше от назойливой спутницы, и по делу: лёгкий завтрак в гостинице был очень уж лёгким и довольно давно, а ехать ещё больше суток. Надо сказать, что явившиеся через сорок минут после отъезда, мы были в ресторане далеко не первые, одна компания успела уже накачаться настолько, что их вежливо и аккуратно вывели из зала. Отправив просыпаться у себя в вагоне. Такое ощущение, что некоторые сюда пришли, едва поезд тронулся, если не раньше.
За время пути молодая виконтесса Корюшкина, казалось, больше времени провела у нас в гостиной, чем в своём купе, при том, что муж её у нас практически не показывался. Странные какие-то молодожёны, странное путешествие… Но, честно сказать — мне всё равно, что там за тайны и странности. Сказал бы, что мне до них дела нет, если бы одна из них не сидела у нас почти безвылазно. Так что дело было — до того, как выгнать гостью, не нарушая приличий.
На выходе мы столкнулись с той пожилой парой, которая должна была ехать в бывшем нашем купе. Стоянка в городе двадцать минут, пока паровоз заправляют, а они торопятся так, словно у них максимум две. Оказывается, Маша была знакома с пассажиркой — во всяком случае, они поздоровались, назвав друг друга по имени, хоть и с натянутыми улыбками. При этом Мурка моя сделала какое-то неловкое движение, споткнулась, что ли, и чуть было не ударила идущую навстречу женщину кофром с саксофоном, та даже побледнела вроде. Но — сама виновата, дала бы выйти спокойно, благо времени вагон, и не пришлось бы толкаться.
Мы ещё до приезда решили, что поедем в гости к тёще: свою прислугу отпустили «с запасом», до конца этой недели, так что дома пусто, пыльно и голодно, а у Мурлыкиных хотя бы покормят. Ну, и в любом случае придётся ехать — рассказать единственным родственникам, пусть и Машиным, про поездку, так лучше уж закрыть тему сразу. В пролётке Мурка не выдержала. Поставив простенькую воздушную завесу, чтобы возница не слышал, спросила:
— Нет, ты видел, как перекосило сучку старую?
— Маш, дама, возможно, излишне нетерпеливая, но мало ли, у кого какие страхи. Может, она панически боится от поезда отстать, а ты её…
— Что⁈ А, нет, это старая, можно сказать, знакомая — Собакевичева Эмилия, мать её, Альфредовна! Директор и владелица музыкальной школы. Которая меня когда-то публично унизила. Заявила, что «наличие какого-никакого слуха, который кто-то считает хорошим» — это она про мой божественный дар Абсолютного слуха, на минуточку! Так вот, как там дальше? Я это на всю жизнь запомнила: «не даёт основание мнить себя музыкантом. Нужны ещё вкус и понимание музыки, что далеко не всем дано. Ваш, милочка, потолок — завывать в кабаке, а это можно делать и без музыкального образования. Займитесь лучше домоводством и поисками терпеливого мужа, способного вынести ваши мартовские вопли».