Феномен колдовства в Средневековье - Рассел Джеффри Бартон. Страница 15

Скудость источников VII века отчасти могут компенсировать Покаянные книги. Появившись в Ирландии и быстро получив широкое распространение, они вскоре разошлись в различных формах по всей Европе. Эти книги, в которых подробно описываются грехи и устанавливается наказание за них, подходящее для каждого, обычно рассматривают колдунов как преступников во многом так же, как это делали светские законы: их грехом обычно считался физический вред, который они наносили другим людям или их имуществу, а не их связь с демонами. В целом пережитки языческих практик по-прежнему были в центре внимания большинства источников того периода, и трансформация старых богов и духов в демонов еще не была завершена.

Следовательно, наиболее распространенные причины осуждения практик, ассоциируемых с ведовством, были связаны с идолопоклонством, часто отождествляемым с поклонением демонам. Пенитенциарий Колумбана (ок. 600) запрещает пиршества в языческих святилищах, причащаться за престолом демонов и поклоняться демонам. Поклонение Диане и близким к ней хтоническим божествам, по-видимому, имело особое значение, но нет никаких свидетельств какого-либо культа Дианы в духе Мюррей. Важное значение имел двенадцатый собор в Толедо (9–25 января 681 г.), проголосовавший за одобрение законов вестготского короля Эрвика против магов и евреев, эти законы отождествляли их друг с другом. Осуждение еврейского «шабата» в этом контексте, возможно, создало прецедент для тенденции позднего Средневековья присваивать сборищам ведьм созвучные названия – такие как «шабаш» и «синагога» [111].

Опять же с сохранением идолопоклонства тесно связаны такие понятия, как «заклинания» и «жертвоприношения», которые теперь прочно ассоциировались с демонами, а не с богами. Большинство обвинительных формулировок относительно таких практик в положениях, законах и церковных постановлениях были заимствованы из более ранних законов, в частности из Бревиария, и не указывают на существование широко распространенного культа демонов в то время [112]. Осуждению подвергались и праздники плодородия, и оргии, устраиваемые пастухами и охотниками 1 января. Проповедь VII века, приписываемая святому Эли, рассматривает праздник Иоанна Крестителя (позже традиционный праздник ведьм), запрещает танцы, прыжки через костер и дьявольские песнопения в этот день [113].

В VII веке существование стриг и ламий было подвергнуто некоторым сомнениям, потому что черты, раннее приписываемые духам, теперь казались менее правдоподобными, когда их приписывали людям. Алеманнская правда (613–623 гг.) установила размер штрафа для тех, кто обвинял невинных людей в том, что они ведьмы, и этот отрывок представляет особый интерес, потому что содержит запрет частным лицам на захват ведьм и причинение им вреда, – первое свидетельство о насилии и самосуде толпы над ведьмами. Эдикт короля Ротари (643 г.) запрещал сжигание женщин после обвинений в каннибализме на том основании, что преступление такого рода невозможно. Но Исидор Севильский [114], как обычно, был более доверчивым. Для него ламии и лярвы, как похитители детей и инкубы, были реальностью. Исидор впервые упоминает в литературе о ведовстве некое «общество», однако из контекста можно заключить, что речь идет не о культе ведьм, а о сношениях и сделках между демонами и людьми [115].

К концу VII века синтез германо-кельтской и средиземноморской культур в новой средневековой цивилизации был еще не завершен, и концепция ведовства все еще состояла из традиций, которые пока не полностью слились воедино. Тем не менее образ ведьмы уже начал приобретать по крайней мере смутные очертания. Ведьма уже была в бо́льшей степени человеком, чем духом, и чаще всего женского пола. Она призывала демонов, иногда – редко – вступала с ними в интимную связь, приносила им жертвы и с помощью их сил могла обращаться в зверя, который поедал человеческую плоть и пил человеческую кровь. Она устраивала ночные пиршества и оргии в честь хтонических демонов или божеств, чаще всего Дианы или Гекаты. Началось изменение правового статуса ведовства – от светского преступления, простого колдовства, причиняющего вред другим, к сверхъестественному греху. На заднем плане уже появляется понятие договора с дьяволом, еще не связанное с образом ведьмы, которое потом будем использоваться богословами и инквизиторами и с помощью которого ведовство будет приравнено к ереси и превращено в преступление против Церкви. С начала VIII века продолжающие появляться ереси будут оказывать все более обширное влияние на идею ведовства.

Глава 4. Народное ведовство и ересь (700–1140 гг.)

К концу правления Карла Великого в 814 году открытое язычество почти прекратило свое существование, за исключением восточных границ Франкской империи, где славяне по-прежнему придерживались языческих традиций. Однако и скрытые формы язычества постепенно прекращали свое существование. Главной трудностью, с которой столкнулось католическое христианство, кроме возобновления жестоких нападений со стороны венгров, викингов и мусульман, было уже не язычество, а ересь.

В отличие от античных ересей, ереси средневековые были по большей части связаны с нравственными, а не метафизическими проблемами. С VIII по XII век доминирующей формой ереси был реформизм. Хотя эта разновидность ереси редко оформлялась в хорошо организованные секты, реформизм часто получал значительную поддержку как среди мирян, так и среди духовенства. Еретики-реформисты требовали возвращения к изначальной чистоте Церкви и к тем временам, когда церковная организация и порядок только формировались, и утверждали, в духе пророческой традиции, укорененной в евангельском тексте, что необходимо отказаться от всего мирского, чтобы Царство Божие заменило собой царство мира сего.

Реформистская ересь способствовала развитию ведовства своим неприятием священства и готовностью открыто противостоять Церкви и обществу, а также усилиями большого числа эксцентричных ересиархов, чьи учения опирались на народное ведовство, язычество и суеверия. С начала XI века ересь и ведовство значительно усилили свои позиции. Одной из причин этого усиления была новая и энергичная политика Церкви, которая касалась монастырей, епископов и, в конечном счете, самого папства. Папы-реформаторы стремились перестроить весь христианский мир в соответствии с новым порядком правосудия, для достижения которого они создали более эффективную церковную структуру. Это привело к увеличению активности пап и епископов в выявлении и подавлении инакомыслия. По мере очищения Церкви она становилась все более нетерпимой к тому, что считала скверной. Кроме того, набирало силу народное движение в поддержку реформ. Но этот энтузиазм оказался палкой о двух концах: иногда он вырождался в фанатизм, который приводил к крестовым походам, погромам и линчеваниям. В этой напряженной атмосфере, полной подозрений, общество и Церковь начали приравнивать колдовство и ересь к ведовству.

Более того, энтузиазм реформаторов породил не только эксцессы ортодоксии, но и саму реформистскую ересь. Многим мирянам и священникам казалось, что Церковь с прискорбной медлительностью движется к Новому Иерусалиму. Разочаровавшись, они занялись борьбой с церковной иерархией и проповедовали, что Царство Божие находится в сердцах спасенных и нет необходимости в священниках или Церкви. Впервые в истории Западного христианского мира инакомыслие стало широко распространенным и повсеместным. И по мере того, как процветало еретическое инакомыслие, ведовство, эта самая крайняя форма ереси, начало принимать более четкие очертания.

Новая западноевропейская цивилизация окончательно оформилась в VIII веке, и благодаря трудам миссионеров, таких как святой Бонифаций, таких правителей, как Карл Мартелл и Карл Великий, и пап, таких как Григорий II, Церковь значительно преуспела в искоренении язычества. Но чем меньше было влияние язычества на ведовство, тем больше на него начинала влиять ересь.