Нечистая сила и народные праздники - Афанасьев Александр Николаевич. Страница 46

Золотое дитя, пребывающее в колодце, есть пламенная, чистая младенческая душа; девы судьбы изъемлют ее из облачного источника Гольды и выпряденною нитью связывают с телом новорожденного; когда враждебная парка перерезывает эту нить своими ножницами – душа отторгается от тела и человек умирает. Немецкие предания упоминают о золотой связи, изготовляемой в блаженном царстве Engelland’a, которою обвивается младенец. Чрез посредство этой связи определяются и душевные свойства человека и его счастие. Отсюда возник обряд – при повиванье ребенка завязывать ему в пеленки хлеб-соль, сыр и деньги = эмблемы довольства и богатства. В разных областях Германии подарок, даваемый крестнику, называется eingebinde, einbund, gebindnis, strick, strecke, einstrickete (от einstricken – mit dem seil festbinden). Вероятно, в старину подарок этот привязывался к телу новорожденного нитью или тесемкою. Доныне соблюдается обычай привязывать имениннику приносимые ему подарки. Дары в дни рождения, именин, при крещении и свадьбах называются angebinde, die helseta или wörgeta (от helsen, würgen – ein band um den hals drehen). To же обыкновение соблюдалось и славянами. Народная легенда рассказывает, что Христос и святой Петр, приглашенные бедным крестьянином в кумовья, совещались между собою: «Со mu (ребенку) budou vázat». У чехов употребительны выражения: «Ditĕti při křtu [243] zavazati», «Kmotři [244] davaji na povijan», а самый подарок называется zàvinek. Одна из трех дев судьбы dreht, flicht или wickelt weiden. Weide (wide, от гот. vipan – fesseln, откуда и сканд. vidja – оковы, vadr – веревка) означает из древесной коры или гибких ветвей свитую веревку, которая употреблялась при казни чрез повешение. В глубокой древности в замену пеньковой веревки плели лыки и крутили свежие поросли ивы и дуба. Поэтому выражение dreht weiden должно перевести: вьет оковы, крутит удушающую веревку (todesstrick). В поэтических сказаниях славян и немцев Смерть, нападая на человека, опутывает его веревками, связывает по рукам и по ногам, душит и увлекает в загробное царство. Сверх всего этого, так как веревка исстари служила для измерения пространства и определения границ, то и в руках норн она принималась за орудие, которым эти вещие девы обозначали круг будущего владычества и подвигов новорожденного дитяти; переступить за черту, проведенную норнами, не дано ни единому смертному.

Предки наши смотрели на тело как на временную одежду, в которую облекается бессмертная душа: на сканд. тело – lîk-amr (lîk-hamr), др.-в. – нем. lîh-hamo, англос. lîc-hama, flaesc-hama = körperhemd, fleischqewand; сканд. fjadhr-hamr, англос. fedher-homa (пернатая сорочка) = vögelkörper, сканд. ûlfs-hamr (волчья одежда) = wölfskorper. Эта телесная оболочка созидалась божественною силою; в качестве небесных прях и ткачих девы судьбы изготовляли ее своими искусными руками и одевали в нее душу, предназначенную для земной жизни. По литовскому преданию, как только нарождался младенец, они тотчас же начинали ткать его жизненную сорочку и продолжали работу до тех пор, пока злая, неумолимая сестра их, определяющая смертный час, не перерезывала ткани острыми ножницами; всякий вред, всякая порча, наносимые этой ткани, ощущались человеком на собственном теле, причиняли ему болезни и страдания. Чтобы избавиться от недуга, больной должен идти к колодцу и омочить в нем свою сорочку, т. е. по основному смыслу поверья: поврежденная жизненная ткань восстановляется не иначе как живою водою того райского источника, у которого обитали вещие ткачихи. Это – целебный источник Урды (Jungbrunnen); норна настоящего пряла нити, норна прошедшего (Urdhr) ткала из них холст и заботливо охраняла его от злой Sculd’ы. Предание о ткани, приносимой девами судьбы к родильнице, намекает именно на ту телесную одежду, в какой является душа в сей тленный мир. Народные легенды говорят о чудесной сорочке, вырастающей вместе с ребенком, которому она принадлежит; такую сорочку соткала святая Мария маленькому Иисусу. Смерть срывает этот покров с утомленной житейскими страданиями души, и, освобожденная, она возвращается в свое небесное отечество. Под влиянием означенных воззрений создалось верование в счастливую сорочку (schicksalshemd), возлагаемую на младенца при самом его рождении. Когда метафора эта, служившая первоначально для обозначения тела человеческого, затемнилась в народном сознании, за такую сорочку приняли тот пузырь или плеву, в которой является дитя из материнской утробы. Дети, рожденные обвитыми плевою, признаются счастливцами; по русскому выражению, они родились в сорочке, серб. – у кошулице, чеш. – v košilce, пол. – w czepku. Сорочку эту свертывают в маленькой узелок, привешивают к тесемке и вместе с шейным крестом возлагают на младенца, веря, что таким образом счастие останется привязанным к нему навсегда; нередко зашивают ее в шапку или рубаху и носят при себе ради здравия и благополучия; случается, что крестьяне, отправляясь в дальний путь, выпрашивают на время такую привеску у своих приятелей и берут с собою, чтобы удалось задуманное предприятие [245]. В Германии родильная плева называется glückshaube, wehmutterhäublein [246]; ее тщательно сберегают и привешивают к ребенку как спасительную наузу. Здесь думают, что родившийся в сорочке имеет способность видеть духов, привидения и ведьм. Черногорцы убеждены, что в нем обитает ведогонь, а сербы дают ему эпитет «видовит»: по их рассказам, он ходит с вилами и знает более, чем все другие люди. В Исландии повивальная бабка закапывает «сорочку» под порогом (место, где пребывают домовые эльфы), и общее поверье утверждает, что с нею невидимыми узами связаны душа ребенка и его добрый гений-хранитель. Если выбросить или сжечь счастливую сорочку, то охранительный дух тотчас же удаляется от ребенка. Дух этот называется fylgia, как незримо следующий за человеком в течение всей его жизни (weil er dem menschen folgt) и hamîngia (felicitas; швед. hamn – genius [247]). Только смерть разрывает связь между человеком и его таинственным покровителем. Fylgia ведает прошедшее и будущее и нередко принимает образ того животного, нрав которого наиболее подходит к нраву его клиента; иногда, подобно валькирии, он является в виде прекрасной женщины и принимает участие в битвах. Перед самою кончиною человек видит, как погибает его дух-покровитель. Gîsli Sûrssonr имел два фильгия: доброго, призывающего к мирной жизни, и злого, побуждающего к распрям и кровопролитию. Fylgien принадлежат не только отдельным лицам, но и целым семьям и родам, и вообще весьма близко соприкасаются с эльфами, блюстителями домашнего покоя и довольства. Очевидно, что фильги соединили в себе представления: во-первых, о душах-эльфах, являющихся в сей мир в телесной одежде младенцев, и, во-вторых, о вещих гениях, управляющих судьбою смертных и устрояющих их счастие. В христианскую эпоху эти древнейшие представления перенесены на ангелов. По народному убеждению, у каждого человека есть свой ангел – добрый или злой, от которого зависят и счастие, и горе, встречаемые на жизненном пути. Выше указано, что ангел поражает человека смертию, изъемлет из него душу, т. е. исполняет обязанность злой парки; рядом с этим существует другое поверье, что ангел приносит с неба младенческую душу и присутствует при рождении ребенка. Если в шумной беседе вдруг все замолкнут – это знак, что мимо пролетел тихий ангел и где-нибудь вблизи народился младенец. Немцы в этом случае замечают: «Ein engel flog durch das zimmer», а греки выражались: «Έρμης έπεισήλυε!» Когда дитя улыбается или смеется во сне, на Руси думают, что на него смотрит ангел, а в Силезии – что с ним играет judel (gütel, gütchen) = дух-покровитель. Укладывая спать ребенка, русские няньки считают необходимым расстегнуть ворот его рубашки, чтобы ангел-хранитель мог свободно взирать на его чистую душу. Выражение «Счастлив твой бог!» принадлежит той отдаленной старине, когда верили, что у всякого человека есть свой гений счастия. Когда душа сбросит с себя телесную ризу, девы судьбы увлекают ее в воздушные пространства, одевают в облачные ткани и купают в кипучих источниках дождя, дабы, очищенная от земного праха, она могла вознестись в царство блаженных. Немецкая сага рассказывает о белой жене, которая по вечерам приходит к прачкам и моет саваны (totenhemden), что всегда служит предвестием чьей-либо смерти. Одному старосте случилось в ночное время ехать мимо источника; заслышав удары вальков, он спросил: «Кто моет так поздно?» – «Это мы! – раздался ответ, – сегодня умер мельник, так мы смываем пыль с его грешной души». – «Да хорош ли щелок?» – «Попробуй!» – сказал кто-то и плеснул водою. На другое утро староста заметил, что у коня его обожжена кожа.