Стихи - Габрилович Борис Аронович. Страница 3

1968.

Одного я не могу понять…

Одного я не могу понять
объясни ты

мне

пожалуйста
как это смогла
ты чуть облупленным носком
своей туфельки
выбить землю
у меня

из

под

ног
 запросто
как какой-то

завалящий

футбольный
мяч

1967.

В жизненном море

* * * * * * * * * * * * * * * * * *
* * * * * * * * * * * * * * * * * *
* * * * * * * * * * * * * * * * * *
* * * * * * * * * * * * * * * * * *
* * * * * * * * * * * * * * * * * *

В музее

А. Абрамовичу.

Лектор был ненамного старше,
чем ему внимавшие мы.
Парень был эрудирован страшно,
обаятелен был и мил.
вдохновенно в картины тыча,
аналогии строил и выводы,
а за ним, как выводок птичий,
посетителей топал выводок.
модно стриженая девица,
от восторга ладони тиская,
не могла никак нахвалиться
на картину Анри

Матисса

,
а какой-то товарищ лысый,
разобиженный на весь мир,
возражал, что Анри

Матисса

не повесил бы и в

сортир

.
Мне,
       говорил,
              вашего

Матисса

                     и даром не надо…
А со стен глядели задумчиво,
хохотали на стенах и

мучали

,
убивали,
       царили,
              женились
и они ни черта не знали
о теории имажинизма
и

развитии

по спирали.
Я стоял между ними, ойкал,
восхищенно байкой крутил.
А еще —
там висели окна,
как эскизы новых картин.

1967.

Монолог — 47

«9 Февраля в шк. № 47 состоится традиционный вечер встречи выпускников».

Плакат на доске объявлений, той самой доске объявлений, где когда-то висели плакаты, нарисованные моей рукой…

Привет вам, школьные сквозняки,
на счетах косточки —
как шашлыки,
и синяки
под глаз

поставленные

в отмщенье

(а у кого уже —

и на шее!)
Как на корриде —
                    крик в коридорах,
 в

которых

слезы и смех в которых,
и двери
                    вымыты пастой «

неда

».
смотри-ка, это
какой-то парень на подоконнике
сидит с глазами такими сонными,
устало губ уголки поникли —
не твой двойник ли?
Я подхожу к нему: «Как живешь?
                    Не узнаёшь?
не узнаёшь…
А я тебя узнаю, конечно,
в твои глаза, на рубашку клетчатую,
гляжу, как в зеркало без стекла.
Уроки сделаны? как дела?

какие

блажи свистят в висках?
я это помню, я помню, как
людей и пуговицы теребя,
из тесных курточек и из себя
ты рос и вырос, взрослел и злел,
вопросы, скрученные в узле,

сперва

хотел разрубить, порвать,
а после —
                    бережно развязать,
но это ведь не шнурки ботинок,
а помнишь ты, как
ходил за девочкой по пятам,
ее пытал? нет, себя пытал,
дрожа соринкой в зрачке окна,
смотрел, как медленно шла она,
и в бога верил, и звал на помощь,
помнишь,
помнишь,
как ты на вечере выпускном
сидел растерянным

пацаном

,
как ты завязывал галстук, мешкая,
как ты мотался, ты помнишь,

между

акаций пушкинских, оваций, слов,
 как шарик,

                    пущенный

поверх голов,
и как восторг приходил, знобя,
и ты слагал стихи про себя:
„как в больничных
                    как в палатах
всё мелькали
                    до утра
выпускницы
                    в белых платьях
как в халатах
                    доктора“
Теперь мне так уже
                    не написать,
и после химии
но

снегу

таящему не бежать,
лепя снежки и стихи мои,
                    ты мне завидуешь? Ах,

балда

,
                    какая всё это ерунда:
                    сложные отношения,
                    ложные положения…
Всего на свете важней одно —
я заплатил бы дорого! —
чтобы на жизнь смотреть сквозь окно
школьного коридора,
я не курил тогда…
Плюнь на это!

на

, прикури от моей сигареты.»

Александр Грин

Когда я вижу томик Грина
на ваших модных стеллажах,
мне кажется, что тонны грима
на злых щеках его лежат —
настолько в книге каждый лист
прокомментирован умело,

добропорядочнейший

малый!
не чуть ли не

соцреалист

!
Хороший тон: с его романчиком
после обеда — на диван.
Пора начать его романтику
на килограммы продавать,
пора ему

отгрохать

памятник
и ежегодный юбилей,
и выкинуть пора из памяти,
как он скитался и болел…
Но в час, когда любой талантлив
и не стесняется рыдать
и полуночный бой курантов
рождает нищих и бродяг
когда шатается в коленях
и раскаляется в глазах
одна мечта
о черном хлебе
а не об алых парусах
он возникает пьяный, слабый
и тонут тени на щеках
и он бредет по лужам славы
в своих дырявых

башмаках

!